Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев

Круцкий, словно оглашенный, бежал по территории завода. Это выглядело сверхъестественно. Встречные с недоумением оборачивались ему вслед, а он продолжал бежать, держа направление в транспортный цех. Он торопился изо всех сил.

Ворвался в кабинет, встал перед столом свояка. Тот, сидя, посмотрел снизу Еверх и точно ему пинком поддали: отпрянул испуганно.

Круцкий схватил со стола увесистый чернильный прибор и, ни слова не говоря, запустил в голову родича. Но спортивный просто–Филя увернулся, и письменный прибор, хряснувшись в стену, рассыпался. Круцкий упал на стул и схватился за голову:

— Погубил! Все погубил, проклятый! Все пошло прахом: старанья, многолетние труды, все насмарку! Гад ты ползучий. Тварь безмозглая!

— Чего ты? Чего ты? — бормотал начальник транспортного цеха, позеленевший от подступающего страха.

— Подлец! Дегенерат! Скотина! Что ты натворил, негодяй!

— Чего ты? Чего ты?

— Как в твою идиотскую башку стукнуло вылить отработанный бензин в речку?

— А чего? Я первый, что ли? И другие выливали.

— Так они же умные! А ты сжег тещу Князева!

— Как?

— Чтоб ты сам сгорел, ублюдок! Он еще спрашивает!

Наконец свояк уразумел, из‑за чего произошло страшное ЧП.

— Пойдешь под суд! — заключил Круцкий.

— За что? Я никого не сжигал.

— Не ты, так по твоему распоряжению сбросили горючие отходы в запрещенном месте.

— Я распоряжений таких не давал. Кто докажет?

— Что–о-о? Этот номер тебе не пройдет! Ты уголовник! Преступник! От тюрьмы тебе не отвертеться.

— Ничего, вместе посидим, по–родственному…

У Крупного челюсть отвисла. Такой неслыханной наглости не ожидал.

— Аль компания моя для тебя неподходяща? — продолжал просто–Филя. — Притерпится. В ближние походы ходили вместе, а почему в дальние — я один?

— Да ты… ты псих! Ты с ума спятил от страха. Что несешь‑то? Попробуй только потянуть меня в свою… в своё… Ты понимаешь, что ты сумасшедший, а? К счастью твоему. Только это еще может спасти тебя, иначе не видать тебе свободы до конца твоей свинячей жизни! Немедленно ложись в психбольницу. Направление я организую, тебя заберут. Тем более симулировать тебе не придется, все признаки врожденного кретинизма на твоей роже. Решай немедленно, слышишь?

— Хитрован какой! Тебе лишь бы сбагрить меня, а если оттуда не выпустят? Нет уж, мне тюрьма не грозит. Виновники несчастного случая налицо: шофер бойлера и завгар, который его послал.

— О, проклятье!’ А твое распоряжение?

— Да что я, дурак — давать при людях распоряжения? Никто не слыхал, попробуй докажи!

— Ну, смотри, если не выкрутишься, всем нам будет худо.

Говоря «всем», Круцкий, имел, конечно, в виду себя. Ведь он в отсутствие Хрулева назначил свояка начальником цеха, зная, что у того нет ни опыта работы, ни квалификации, ни вообще каких‑либо способностей. Самоуверенность же просто–Фили была призрачной, была основана на зыбкой почве. Он успел, как обычно, забыть о том, что сам, собственноручно выписал требование на пропуск с территории завода автоцистерн, уезжающих якобы на базу за бензином.

Телефонный звонок прервал горячие объяснения свояков. Секретарша разыскивала Круцкого. Поступило распоряжение Яствина явиться немедленно в главк.

— Начинается… — покачал сокрушенно головой Круцкий, плюнул под ноги просто–Филе и побрел в заводоуправление.

О чем говорил с ним начальник главка, неизвестно. В тот день на заводе он больше не появлялся. А на следующее утро прошел слух: начальника транспортного цеха отстранили от работы, против него возбуждено уголовное дело. Прокуратура начала следствие.

Круцкого же отстранили сразу же от двух должностей: от новой, к которой он столько лет так страстно рвался — директорской, и от прежней — главного инженера. Это был полный крах.

Марек Конязев погоревал неделю–другую, но пора честь знать! Не до траура, когда дел невпроворот. Пошел на прием к первому заместителю министра. Глотая слезы, вздыхая, он с дрожью в голосе попросил перевести его в НИИ станкостроения. Станки — его призвание, кандидатская диссертация защищена на эту тему: «Автоматизация сборки станков», но главное то, что на старом месте он просто не может работать. Каждый шаг напоминает ему о трагедии, отвлекает от науки, уводит мысль в сторону. Скоро он поменяет квартиру и уедет подальше от страшного места.

Растроганный замминистра едва сам не прослезился и твердо пообещал устроить Конязева в ближайшее время в НИИ станкостроения. Марек горячо благодарил замминистра за его сердечность и понимание, пока тот участливо тряс его руку, провожая до самой двери.

Оставив министерство, Марек смахнул с лица скорбную маску, многозначительно хмыкнул и пошел к автомату звонить Лане. Она разговаривала без желания, но он так настаивал, так упрашивал встретиться по весьма важному делу, что та наконец согласилась.

— На веранде «поплавка» возле кино «Ударник» устроит вас?

— Не важно где, важно — зачем.

— О–о! Новости у меня — блеск!

— Какие?

— Я перехожу в другой НИИ.

— Ну и что?

— В связи с этим возникает ряд изменений.

— Каких?

— Вот о них я и хочу рассказать вам при встрече.

Повесив трубку, Конязев перевел дыхание.

«Наконец‑то, кажется, сбудется… Наконец‑то я избавлюсь от вашей опеки, Федор Зиновьевич, черт бы вас подрал с вашей любимой племянницей! Наконец‑то я избавлюсь от Герочки, провались она в тартарары! Какая радость, я опять свободен, как легкий бриз, и могу наслаждаться жизнью полно и заново, с нулевой отметки. А главное, есть с кем начинать…» — размечтался Марек, настроившись на элегический лад.

Он не врал, когда плакался замминистру в жилет и говорил, что собирается менять жилье, однако истинной причины не сообщил. А между тем ему было наплевать на тещу и на всех остальных, просто появилась благоприятная возможность порвать с постылой Герой. Коль нет везения в жизни, так, может быть, несчастье поможет?

Когда Лана подошла к трапу «поплавка», она не узнала Марека. Он был разодет по всем требованиям моды шестидесятых годов: узкие брючки, узконосые светлые туфли, красная нейлоновая сорочка с расстегнутым воротом, на шее, как у шотландских моряков, — пестрый платок. Марек стоял, опершись картинно локтем о поручень. Лана сняла очки–фильтры, посмотрела, щурясь, на него, опять надела и рассмеялась.

— Я ловлю вас на обмане. Вы не в новый НИИ перешли, а в оперетту. Смотрю на вас — ну точь–в-точь матрос: «Майна, вира, стоп и…»

Марек густо покраснел, обиделся, но виду не подал. Выдавил натужно улыбку, пригласил Лану подняться на «плавучку».

— Ох, неохота что‑то… Жарко там, и мух полно, — передернула она брезгливо плечами. — Лучше по набережной, по воздуху погулять.

В планы Марека прогулки не входили, но возражать не рискнул. Было бы крайне обидно испортить мелочами неплохое начало. Слишком много поставлено на карту — еще одно доказательство тому, что жизнь — игра, но попробуй угадай выигрышные шары!

Конязез пошел рядом с грациозной Ланой. Шли по набережной в сторону Москворецкого моста, куда хотелось Лане, разговаривали о французской выставке в Сокольниках. Марек, чтоб не выглядеть в глазах спутницы отсталым, сказал, что с интересом осмотрел экспонаты. «Какие?» — сразу вцепилась Лана, поняв, что он на выставке не был, и принялась дотошно выспрашивать у него подробности. Марек кряхтел, потел, извивался как червяк, насаженный на крючок: очень уж не хотелось накануне важного жизненного поворота признаваться в мелком вранье.

Не дойдя до моста, Лана остановилась и долго смотрела, как дерутся над водой крикливые чайки. Марек стоял рядом и буквально ел ее глазами. Затем отошел чуть, чтобы видеть ее всю с ног до головы, зашептал обалдело:

— Светлана, вы убийца! Вы прекрасная гангстерша!

— Благодарю за комплимент.

— Я с ума схожу, Светлана! Лана!.. От любви к вам, Ланочка.

— Мне очень приятно, Марек, но это вполне естественно, Марек. При плохих женах у мужей всегда играет кровь. Тогда врачи советуют ставить пиявки или «отворять» кровь, как делали средневековые цирюльники.

— Не шутите, Светлана! Я готов из‑за вас… вон туда! — показал он отчаянным жестом на Москву–реку.

«Во! Как наловчился вкручивать мозги парковым девицам», — Лана усмехнулась про себя и сказала:

— Там, в первозданной стихии придется вам иметь дело с современными русалками, а они, говорят, холоднее иных жен и нефтью припахивают.

— Вот именно! Это я говорю на случай, если вы не захотите принять мой оптимальный вариант.

— Интересно.

— Вот вам мои рука и сердце, как говорили в старину, — протянул Марек руку и впился немигающим взглядом в бесстрастное лицо Ланы.