Если небо молчит - Дмитрий Герасимов

– Милый… – сочувственно протянула Анна Ильинична. – Мой рыцарь…

– Завтра рыцарь полностью в твоем распоряжении, – заверил он.

– Ловлю тебя на слове, – проворковала начальница. – Не забудь о своем намерении!

«Полагаю, завтра ты быстрее забудешь о своем», – мысленно пообещал Максим.

– Поцелуй меня! – капризно потребовала Лиснянская, застыв посреди комнаты с блузкой в руках. – И беги на свои уколы.

Танкован шагнул к ней, обхватил ладонями ее круглое лицо и впился губами в ставшие вдруг сухими и совсем не сладкими губы начальницы.

– Ты меня опять заводишь, – призналась она, мечтательно закрыв глаза.

– Ты меня тоже, – промычал он.

– Может, все-таки поедем ко мне?..

– Не могу. Уколы – прежде всего. Я ведь нужен тебе здоровым и сильным, правда?

– Ты любишь меня?..

– Конечно.

Лиснянская вздохнула.

– Ну иди, милый… Завтра в девять – на работу. Без опозданий.

Максим воспользовался мгновением, когда она натягивала через голову блузку, быстро подошел к полке, выключил камеру с торчащим из кофра объективом, и застегнул «молнию».

Шах и мат.

11

У Маргариты потемнело в глазах. На ее двери непостижимым образом появилась зловещая метка печально известной банды «псов»!

Что это? Предупреждение? Угроза? Чего добиваются негодяи? Чего хотят? Ограбить? Что может быть нелепее! Ведь с нее нечего взять. В их маленькой семье нет ни денег, ни ценностей! Откуда здесь этот жуткий рисунок? Не из той же ли он цепочки загадок, что и запертая процедурная, отключенный аппарат, разбитая фотография?..

– Доброго здоровья!

Маргарита вздрогнула так, что чуть не упала с лестницы.

У самого крыльца, смущенно покашливая, топтался Антиох.

– Я, кажется, вас напугал. Уж простите меня великодушно.

Бородач был одет в грубо вязанный шерстяной свитер с высоким воротом и серую ветровку, заправленную в широкие холщовые штаны. Седые космы скрывала все та же черная бандана, что была на нем вчера вечером.

– У меня на двери – «пес», – зачем-то пожаловалась Маргарита. – Ума не приложу, кто это сделал и, главное, зачем. – Она расстроенно ткнула пальцем в гуталиновое пятно.

– Хорошая собака, – добродушно оценил Антиох. – Тело пропорциональное, только пасть великовата. – Он медленно опустился на нижнюю ступеньку и отер колени. – Один мой знакомый художник, впоследствии ставший иконописцем, рассказывал мне, что труднее всего рисовать лошадей. Собак, наверное, тоже нелегко.

– Это знак, Антиох! – Маргарита, казалось, просила у этого полоумного бродяги защиты или хотя бы сочувствия. – Это угроза! Неужели ты не слышал о бандитах, которые оставляют такие рисунки на домах своих жертв?

– Знак? – задумчиво переспросил тот. – Если собачка вас напугала, значит, художник свою задачу выполнил.

– Что ты хочешь сказать?

– А я уже говорил вам, – улыбнулся Антиох. – Многие грибочки, птицы и даже букашки имеют боевую раскраску, а сами при том – безобидные и даже никчемные.

– Что же, по-твоему, мне «пса» на двери нарисовала безобидная букашка? – Маргарита недоверчиво хмыкнула.

– Я не говорил, что собачку нарисовала букашка, – возразил бородач. – Я лишь сказал, что по раскраске не судят о ядовитости.

Маргарита бросила взгляд на рисунок.

– Кто бы он ни был, этот букашка-художник, он просто негодяй, – решительно заявила она.

Антиох нагнулся, сорвал с земли стебелек, очистил его от пушистых семян и сунул в рот.

– А ты как здесь оказался? – вдруг спохватилась Маргарита. – Опять по грибы ходил?

– Не-а, – покачал головой тот. – По ягоды. Знаете, чем хороши грибы да ягоды?

– Догадываюсь, – буркнула она. – Они хороши в тарелке.

– Не догадываетесь, – хитро возразил бородач. – Грибы да ягоды – девственны. Они родились поутру, а к вечеру уже у кого-нибудь в лукошке. Они не успевают набраться тайн. Другое дело – дуб или вяз. Стоят десятилетиями, а то и веками. Представляете, сколько они всего навидаются, сколько разной мерзости человеческой насмотрятся? Господь сделал природу безмолвной – и правильно. Мы бы оглохли от стонов, будь у леса язык.

– У природы – свой язык, особый, – возразила Маргарита. – Кто понимает его, тот внемлет и стенаниям и жалобам.

– Умница. – Антиох расплылся в улыбке. – Это язык жестов. Как азбука глухонемых. Земля, деревья, ручьи умеют подать знак. Не такой, конечно, – он кивнул на гуталиновый рисунок, – но все равно вполне понятный. – Он вынул изо рта стебелек, задумчиво покрутил его между пальцами и вздохнул: – Мне сегодня земля выдала одну из своих тайн.

– Ты нашел грибницу? – с грустной улыбкой поинтересовалась Маргарита.

– Я нашел гробницу, – спокойно ответил бородач.

У Маргариты смыло улыбку с лица.

– Гробницу? В лесу?

– Ага. Время и дожди сделали свое дело – размыли могилку. Видать, она была неглубока. – Антиох опять засунул стебелек в рот. – И земля показала мне то, что хранила много лет.

– Ты нашел труп? – ахнула Маргарита.

– Скелет. Когда-то это была женщина. Я пытался представить ее себе. Как она двигалась, как говорила, как смеялась, когда была жива.

– Какая печальная участь, – вздохнула Маргарита. – Умереть и быть похороненной в лесу.

– Ее убили. – Антиох выплюнул стебелек. – У нее проломлен череп. Она долго пролежала в своей могиле, а об этом преступлении так никто и не узнал по сегодняшний день. Земля сама решает, когда выдавать свои тайны.

– Какой ужас! – Маргарита всплеснула руками. – Жила себе женщина, наверное, была молода и красива, и вдруг…

– Не думаю, что она была молода и красива, – перебил Антиох. – У нее, к сожалению, был серьезный изъян.

– Какой же?

– Она была горбата.

Порыв ветра ударил в оконные ставни, прошуршал по крыше и хлопнул пододеяльником, сохнущим на бельевой веревке.

– Я ее похоронил опять. – Антиох скорбно покачал головой. – На сей раз – как следует. Чтобы ни звери, ни птицы не надругались над останками. А сегодня вечером на службе поставлю свечку за упокой безымянной души.

– Может, надо было сообщить в милицию? – неуверенно спросила Маргарита.

Бородач тяжело поднялся со ступеньки.

– Спина ноет второй день, – пожаловался он. – Видать, просквозило где-то. Может, даже в больничке. Вот уж напасть. Схожу на пасеку к Нилычу, пусть пчелками меня подлечит. Оно, конечно, болюче, но очень действенно.

– А кто мне собачку на двери нарисовал, как думаешь?

Антиох медленно взобрался на крыльцо, наклонился к дверной ручке, понюхал ее, внимательно осмотрел рисунок и даже колупнул ногтем щепу.

– Пальцем рисовали, – констатировал он. – А краской такой у нас на подворье храма одно время балясины покрывали. Она густая, как смола, и отмывается плохо. Я вот ею испачкал себе ладонь, так потом два дня пемзой оттирал. Ядреная краска. Жалко дверь вашу. Соскабливать надо до стружки.