Избранник смерти - Евгений Валерьевич Решетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Печальная история. Лука Анатольевич, вы тогда шибко не шумите, дабы ребёнка не разбудить. Смело идите к окну и тихонько постучитесь в него, да встаньте так, чтобы лунный свет падал на ваше лицо.
Парень кивнул, открыл заскрипевшую калитку и пошёл к дому. А я посеменил за ним.
Благо собак у Параски не было, поэтому мы без происшествий добрались до окна с резными створками. Семинарист постучал по нему костяшками пальцев и принялся ждать. Сперва ничего не происходило, а затем за мутным стеклом показалась бледная девичья мордашка, не лишённая грубоватой привлекательности. Коровьи глаза девицы распахнулись при виде Луки. А тот состряпал грозное лицо и молча ткнул пальцем в сторону двери. Простолюдинка судорожно кивнула и исчезла. А буквально через несколько секунд отворилась входная дверь, явив нам девушку в длинной, до пят, ночной рубашке, под которой угадывались широкие бёдра и внушительная грудь.
— Отче! — удивлённо выдохнула девица, хлопая глазами. — Откуда вы тут? Как?
— Не те вопросы задаёшь, Параска, — глубоким голосом выдал семинарист, явно пытаясь подражать более опытным священнослужителям. — Спроси меня, зачем я здесь?
— Зачем вы тут? — послушно протараторила она, скользнув по мне испуганным взглядом.
— Я здесь за тем, дабы грехи твои облегчить. Веди меня в дом, да не шуми, а то домочадцев своих разбудишь.
— Проходите, отче, проходите, — пролепетала девушка и метнулась в дом.
— Лука Анатольевич, у нас мало времени, так что вы сразу к делу переходите, — напомнил я семинаристу и следом за ним вошёл в тёмные сени, где в углу виднелось корыто, а на лавке стояли вёдра.
В кухне Параска поспешно зажгла толстую свечу из свиного жира, и её трепещущий огонёк осветил дощатые полы, закопчённый потолок и дотянулся аж до русской печи с потрескавшейся штукатуркой, покрытой пятнами сажи.
Видать, на печи-то Параска и спала. А вон за той дверью скрывалась комната её сестры и племянника. Оттуда доносилось едва слышное мерное дыхание. А в углу за веником из молодых веточек попискивали мыши, которые вели себя гораздо смелее, чем испуганно съёжившаяся девушка, боящаяся даже рот открыть. Она только шумно сглатывала и бросала на Луку виновато-испуганные взгляды.
Семинарист выпрямился во весь рост, взял в руку крест, столкнул брови над переносицей и грозно прошептал:
— Много на тебе греха. Много его… Зрю как бесы оплетают твою душу, как гады ползучие не дают жить.
— Не дают, отче, не дают, — бухнулась на колени девушка и умоляюще протянула к парню руки. — Борюсь с ними, но не могу сладить. На блуд они меня подбивают. Мочи нет с ними сражаться.
— А ты всё равно борись, раба божья Прасковья, и не проси помощи у слуг дьявола. Бывала ли ты у отшельницы, что в Чернолесье жила?
— Бывала, бывала, — простонала Параска, заламывая руки. — Умоляла её от плода греховного меня избавить.
— Как она выглядела? — сурово проговорил Лука и подался к девушке. От его движения лихорадочно заметался огонёк свечи, а по стенам разбежались изломанные тени, будто бы возжелавшие утащить в Ад порочную душу грешницы.
Прасковья вздрогнула и горячо затараторила:
— Страшная она лицом была, что смертный грех. Бородавками поросшая, седая, с медными серьгами в ушах и голосом, что воронье карканье напоминает. Вечно с шалью на плечах ходила и в цветастом платье с заплатками.
Мы с Лукой переглянулись и синхронно друг другу кивнули. Да, Параска описала ту самую бабку, у которой мы ночевали. Однако это было не всё, что я хотел узнать от девушки.
— Прасковья, ты ходила в конце лета у руин избушки отшельницы? Видела там пентаграмму, начерченную кровью? Кто её начертил? Ты?
В глазах несчастной заметался страх, лицо сравнялось цветом с мелом. Она вся съёжилась и прижала руки к внушительной груди, выглядывающей из ночной рубашки.
— Отвечай, — повысил голос семинарист, бросив на меня удивлённый взгляд.
— Я… — едва слышно прошелестела девушка дрожащими губами.
— Кто тебя надоумил сделать это? — жарко выдохнул я и присел на корточки, дабы быть на одном уровне с Параской.
Она опустила взгляд, шмыгнула носом и плаксиво произнесла:
— Никто. Я сама. В начале лета нашла бумагу среди головешек избушки отшельницы, да и прочитала её. Грамотная я. И в бумаге той говорилось, что можно… можно беса вызвать…
—…Батюшки святы! — ахнул Лука и торопливо перекрестился.
Прасковья же вдруг заговорила срывающимся на истерику голосом, в котором зазвучали нотки копившегося годами гнева:
— А что?! Не хочу я более жить в грязи, как свинья! Желаю в карете ездить, есть с фарфоровых тарелок и спать на перине, как барыня. А в бумаге было сказано, что бес тот исполнит одно любое желание, ежели его призвать правильно.
— Но цена, Прасковья, цена… — полузадушено вымолвил объятый ужасом семинарист, тараща глаза. — Бес забрал твою душу! Теперь никакие молитвы тебе не помогут! После смерти ты попадёшь в Ад! Господи, что же ты натворила?!
Громкий голос Луки заставил проснуться ребёнка. Он сразу же залился истошным, захлёбывающимся плачем, сотрясшим соседнюю комнату.
— Отче, не делайте поспешных выводов, — хмуро произнёс я. — Судя по тому, что в доме нет фарфоровой посуды, а во дворе не стоит карета, ритуал вызова беса либо провалился, либо демонское отродье обмануло доверчивую грешницу. Верно я говорю, Прасковья?
— Верно, — кивнула та и посмотрела на меня горячечно заблестевшими глазами. — Не было никакого беса. Огонь только полыхнул до небес. Я со страху подол подобрала и опрометью кинулась прочь. И более в Чернолесье не возвращалась.
— Чудом ты сохранила свою душу, — прохрипел Лука, облизав пересохшие от волнения губы.
— Душа… душа, — уже с какой-то злобой повторила девушка, сжав руки в кулаки. — Только и слышно береги душу, а есть ли она?! Есть ли что-то после смерти?! Я хочу жить сейчас, а не ждать непойми чего!
— Отступница! Покайся! Бог дал тебе испытание, так выдержи его с честью!
— Нет больше моих сил так жить! Посмотрите на мои руки, отче. Они огрубели от тяжёлой работы и покрылись мозолями. А сестрица моя уже до земли согнулась, хотя всего на год
