Избранник смерти - Евгений Валерьевич Решетов

Мужчина далеко не с первого раза ухнул в транс, создал на ладони магический туман и швырнул его в украшенный резьбой шкаф на изогнутых ножках. Заклинание окутало предмет мебели и с шуршанием потащило его по ковру в противоположный угол. Шкаф жалобно скрипел и даже со скрежетом открыл одну из дверок, но к стене всё-таки добрался целым, вызвав у Анатолия Юльевича победную улыбку. А я подумал, что телекинез действительно полезная способность. Может, старший Кантов и вправду нам пригодится? У него всё-таки девятая ступень дара.

Потому я решительно произнёс, заложив руки за спину:

— Хорошо. Поедем в Гать все вчетвером, но дом покинем по одному и через окно, а то вдруг за особняком следит шпион Петрова? Внезапность — вот наше главное оружие.

— Верно, — одобрительно кивнул Всеволод и порывисто встал с облегчённо вздохнувшего кресла. — Дядюшка, вы сможете одолжить у кого-нибудь автомобиль?

— Смогу, — уверенно проронил тот, пригладил растрепавшиеся волосы и присосался к графину с водой.

— Тогда через пару часов встречаемся на площади Первого мага, что возле западного выезда из города, — с энтузиазмом проговорил Астафьев, перетянув на себя управление операцией. — Я немедля съезжу на квартиру и возьму пару припрятанных там револьверов.

— Не попадись с ними полицейским. Ты же знаешь, что в городе запрещено ношение оружия, — напомнил Лука, воинственно сверкая глазами. Он превратился в эдакого худосочного паладина, готового рвать и метать во имя сестры.

— До встречи на площади, — бросил Всеволод и стремительно вышел.

Мы остались втроём, но уже через полчаса и я покинул особняк, выбравшись через окно первого этажа. На меня сразу же набросилась туманная дымка, сгустившаяся до состояния киселя. Отлично! В такой пелене меня ни один соглядатай не заметит.

Я сгорбил плечи и серой тенью заскользил вдоль шеренги домов, а спустя пару кварталов поймал таксомотор и добрался на нём до нужной площади.

Стрелки на башне немецкой кирхи показывали, что скоро полдень, однако из-за погоды казалось, будто город уже погрузился в вечерние сумерки. Народ не больно-то выбирался из домов, словно и правда готовился вот-вот отойти ко сну. Из-за этого на площади практически никого не было, ежели не считать парочки конных полицейских и сизокрылых голубей, облюбовавших неработающий фонтан.

Стражи порядка подозрительно глянули на мои темные очки, но останавливать не стали. А я решил не топтаться без дела на площади и юркнул в ближайший трактир. Внутри меня встретили тихие напевы медного граммофона и пустой зал, пропахший жареным мясом и табаком. Я заказал чай с баранками и уселся у окна, глядящего на площадь.

Первым из моих соратников возле фонтана появился Всеволод. Он сразу же зыркнул на полицейских, покрутил головой в шляпе-котелке и… двинулся в сторону трактира. Похоже, мы иногда думаем одинаково… Вот ведь…

Когда Астафьев вошёл внутрь, я приглашающе махнул ему рукой и указал на свободный стул. Он плюхнулся на него, поправил плащ-макинтош и спросил:

— Кантовых ещё не было?

— Тут они, под столом, — иронично сказал я и одним махом допил уже остывший чай. — Эй, половой! Неси ещё чаю! Две чашки!

Всеволод хмыкнул и исподлобья глянул на меня, но уже без прежней затаённой злобы. Потом он пожевал губы, помолчал и вдруг нехотя проговорил, будто каждое слово давалось ему с превеликим трудом, как последние капли зубной пасты, выдавливаемой из свёрнутого в трубочку тюбика:

— Это… ты не держи на меня зла. Я… кхам… порой бывал излишне резок. Невзлюбил я тебя после того, как ты вмешался в мою дуэль с Петровым. Понимаю, что ты не специально, однако ничего не могу с собой поделать. Злюсь. Ты украл у меня честную победу. Я бы и так победил Петрова. Он тогда сражался плохо. То ли поел чего-то не того, то ли какая хворь его одолела. Не мог он в должной мере сконцентрироваться на бое, а тут ещё ты, падая, стал звать чью-то мать, — парень тяжело вздохнул и через паузу продолжил: — С той дуэли прошло уже много дней, и я вижу, что ты хоть и не самый приятный человек, колючий, эксцентричный и себе на уме, но за мою семью готов постоять. Так что вот тебе моя рука. Мир?

Он протянул мне широкую ладонь с жёлтыми мозолями. А я крепко пожал её. Худой мир лучше доброй ссоры. И наше примирение мы обмыли чаем, который наконец-то принёс не самый расторопный половой.

— А что ты думаешь делать, когда мы освободим Акулину? — спросил я, глянув на парня поверх чашки, исходящей паром. — Петров не успокоится. Мне мыслится, что существует лишь один путь. Каждый из участников этой войны должен дать клятву, что не будет мстить. Ты сам знаешь, что клятва для дворян не пустой звук. Даже Петров, хоть он и большой мерзавец, держит своё слово.

Всеволод поджал губы, ещё больше нахмурился и мученическим взглядом уставился на баранку. В его душе шла невероятная борьба между страстным желанием отомстить за деда и стремлением поскорее закончить эту войну.

— Возможно, ты и прав, — наконец глухо проговорил он и глянул за окно. — А вон и мой двоюродный брат. Поднимайся, Андрей. Пора.

Я торопливо сделал несколько мелких глотков горячего чая, оставил на столе целковый и следом за Всеволодом покинул трактир. Лука почти сразу заметил нас и двинулся навстречу, стуча каблуками ботинок по влажной мостовой.

А когда мы встретились, то его цепкий взгляд прошёлся по нашим со Всеволодом лицам, а рот удивлённо выдал:

— Вы чего же? Не поцапались? А говорят, что чудес не бывает.

— Где дядя? — хмуро спросил Астафьев, никак не прокомментировав слова семинариста.

— С минуты на минуту должен быть.

И Кантов не обманул нас. Его батя прибыл на площадь буквально через пяток минут и помахал нам из старенького автомобиля, чья крыша была густо покрыты голубиным дерьмом. Мы уселись в машину, а затем Анатолий Юльевич погнал тачку прочь из города и попутно объяснил происхождение птичьих «меток»:

— Григорий Иванович, додумался оставить автомобиль под открытым небом около амбара, где он зерно хранит. А в тот амбар, значится, все голуби и воробье, как к себе домой летают. Там у него дыры под крышей имеются. Вот они через них внутрь и попадают, а испражняются недалече