Филин - Андрей Воронин

– Пора остыть, – воскликнул Нестеров, – мы что-то разошлись с тобой, Игорь Иванович. Девочки, пойдемте купаться?

– С удовольствием, – воскликнули хором Анжела и Юля.

Горбатенко же не хотел отпускать свою жертву.

Его руки вцепились в девушку он ухватил ее, как пьяница, потерявший равновесие и ориентацию, держится за фонарный столб или дерево. Голос Нестерова был строг, и это немного отрезвило Горбатенко.

Со смехом, с гиканьем и сальными шутками компания, на ходу сбрасывая одежды, двинулась во внутренний двор к бассейну.

– Секундочку, я сейчас. Вы тут прыгайте в воду, плавайте. Смотри, Анжела, чтобы Игорь Иванович не утонул.

– Я? Да вы что? Я такой бассейн могу пронырнуть. Прямо в штанах прыгну.

– Ботинки снимите! – закричала Юля.

Горбатенко уже оттолкнулся от бортика и плашмя упал в ярко-голубую воду. Тысячи брызг засверкали в лучах подсветки.

Нестеров взбежал на второй этаж, открыл дверь:

– Как ты, Корытин?

Режиссер нервно дернул головой, облизал пересохшие губы.

– Нормально, – выдавил он из себя.

– Сейчас будешь снимать. Постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Можешь с балкончика, можешь из окна, а можешь и из сада, с кустов.

– Понял.

Нестеров разделся, нырнул в бассейн, где уже плескались с Горбатенко две девицы. Юля пыталась стащить штаны с кандидата в депутаты. Бассейн был глубокий, и Горбатенко нырял как поплавок, то захлебываясь, то отплевываясь, грязно матерясь.

Наконец штаны с него стащили. Все четверо плавали голые. Девицы как могли обнимали и ласкали кандидата в депутаты. Они наваливались на него, выталкивали из воды, хватали за ноги, за руки, вытворяли черт знает что. Нестеров же плавал от одного бортика к другому, равномерными гребками рассекая бирюзовую воду.

Корытин снимал, как было условлено, то с балкона, то из окна. Затем на четвереньках заполз в кусты и принялся снимать оттуда. Снимать было интересно, как-никак, девицы были приятны во всех отношениях. Затем они вытащили Горбатенко на бортик, помогли ему подняться, и он побежал за ними в дом, в спальню на первом этаже.

То, что произошло в спальне, Корытин запечатлел с наездами, с укрупнениями. Ни девицы, ни их жертва даже не догадывались о том, что их снимают.

– Виктор Николаевич, идемте к нам! – звали девицы Нестерова.

– Вы развлекайтесь, а я на вас посмотрю.

– Виктор, иди сюда, помоги, – завопил из-под Анжелы, оседлавшей его, кандидат в депутаты.

– Нет уж, дорогой, без меня. Ты мужик крепкий.

А я потом.

Нестеров сидел в халате, в резиновых шлепанцах на босу ногу и наблюдал за совокупляющимися, смотрел на них пресыщенным взглядом. Так обжора смотрит на блюдо, от которого его уже воротит.

Так же на всю сцену оргий смотрел и режиссер-оператор Максим Максимович Корытин. Он даже не возбудился. Порно за свою карьеру он снял предостаточно. Сцену в спальне он снимал через окно.

– Юля, пойдем со мной! – позвал девушку Нестеров.

– Да, да, забери его, а то я могу не дожить до выборов, – хрюкнув, сказал Горбатенко и навалился на Анжелу.

После постели еще пили, затем плавали в бассейне. До сауны дело не дошло. Пьяный и измученный чрезмерным сексом, Горбатенко уснул на огромной кровати, свернулся, как эмбрион во чреве, поджав колени к волосатой груди. Изредка он вздрагивал, что-то несвязное бормотал.

Девицы получили деньги и отбыли в город, вполне довольные собой. Даже ночевать, как они предполагали, не пришлось. Максим Максимович Корытин с камерой в сумке, но без кассеты отбыл в Москву следующим рейсом.

Нестеров брезгливо укрыл пьяного, дрожащего Горбатенко пледом и уже хотел удалиться наверх в спальню, но тут к дому подъехала машина, и в дом вошла Станислава.

Ее лицо исказило негодование и презрение к мужу:

– Что, напился, да еще с каким-то уродом? И вообще, что здесь происходит?

– Тихо, дорогая, тихо, – сказал Нестеров, – я делом занимаюсь.

– Делом, говоришь? Я вижу, каким делом, – она заглянула в спальню.

– Не буди, это кандидат в депутаты.

– А мне начхать, кандидат он, или депутат, или министр, он лежит на моей кровати, пьяная свинья! – Станислава смотрела на стол, на бокалы и рюмки, испачканные губной помадой. – Понятно, какие у вас тут дела с депутатом и кандидатом. Что, он губы красил? Ты превратил дом в бордель!

– Замолчи! – рявкнул Нестеров. – Я тебе говорю, я занимался делом. Того, о чем ты думаешь, здесь не было.

– Значит, это было в другом месте? А что было здесь?

– Тебе об этом знать не надо. Собирайся и уезжай в город. – Нестеров зло вертел в руках отснятую кассету, даже не замечая этого.

– Я уеду, – Станислава хлопнула дверью и покинула дом.

Виктор Николаевич Нестеров заскрежетал зубами:

– Черт подери, глупо все получилось. И объяснить ничего не объяснишь. Не станешь же супруге рассказывать, для чего я это все устроил, какие цели преследовал. Ведь не поймет, осудит. Она и так меня мерзавцем считает.

Глава 19

Белая «Тойота» Станиславы мчалась из загородного дома в сторону Москвы. Стрелка спидометра дрожала на цифре 140. Если бы сейчас случилась на дороге мало-мальски сложная ситуация, то наверняка белая «Тойота» улетела бы в кювет или разбилась бы вдребезги. Но женщине везло, дорога к Москве оказалась пустынной. Станислава кусала губы, ее руки дрожали.

– Мерзавец.., мерзавец, – бормотала она одно и то же слово. – Грязное животное! – думала она о своем муже. – Ты купил меня за деньги и хочешь, чтобы я была твоей рабыней, безмолвной, покорной? Так не получится, так не будет никогда! Я человек, я хочу, чтобы меня уважали, чтобы меня не обманывали. Мерзавец, мерзавец, мерзавец! – то тихо, то громко говорила женщина.

Несколько раз пищал мобильный телефон, но Станислава не притрагивалась к нему.

"Никого не хочу слышать, никого не хочу видеть!

Всех ненавижу, а в первую очередь презираю себя. Я сама виновата в том, что случилось. Не надо думать, что кто-то или что-то причина моих несчастий, причина моих унижений. Сама и только сама".

Подъехав к городу, она немного успокоилась.

Ехать домой ей не просто не хотелось, а было противно. Она понимала, что может заявиться Нестеров, опять начнет врать, оправдываться и от этого на душе станет еще горше.

«Домой я не поеду ни за что, никогда»

Белая «Тойота» кружила по городу, по щекам Станиславы текли слезы. Она понимала, что если остановится, то уткнется головой в баранку и разрыдается, как ребенок, как девчонка, изнасилованная и оплеванная.

«Надо двигаться, надо ехать, нельзя останавливаться».

Белорусский вокзал, Тверская, Киевский вокзал, ВДНХ, гостиница «Космос», Малое Садовое кольцо.

Станислава уже не понимала, который час.

"Я никому не нужна, абсолютно никому. Я противна даже сама себе, – и тут появилась спасительная мысль, предельно простая. – Мне надо выговориться, мне надо найти человека, который меня выслушает, который сможет меня успокоить. Я отомщу мужу, так дальше продолжаться не может. Не все в этой жизни решают деньги. Конечно же, не все!

В жизни существуют еще другие отношения, чистые и спокойные, – она вытряхнула из сумочки мобильный телефон, продолжая вести машину. – Вот здесь я остановлюсь", – она воткнулась между двумя машинами, взяла телефон и набрала номер.

В горле пересохло, словно рот был забит сухим горячим песком.

– Алло, алло! – прошептала она в трубку прерывающимся голосом и закашлялась.

– Слушаю, это я, любимая, – раздалось в трубке.

Станислава вздохнула с облегчением.

– Это я, Станислава.

– Добрый вечер, Станислава, – спокойно произнес Серебров. – Я как раз о тебе думал.

– Что ты обо мне думал?

– Я давно тебя не видел и, честно говоря, скучаю. Я не люблю говорить такие вещи, но тем не менее это так.

– Ты где?

– А ты? – задал вопрос Серебров.

– В городе.

Сейчас сориентируюсь.

Я в трех кварталах от Тверской, за Белорусским вокзалом, на Большой Грузинской.

– Что ты там делаешь? – спросил Сергей.

– Сижу в машине, тебе звоню.

– Почему ты не дома?

– Это долго рассказывать, Сергей, это очень трудно рассказывать.

– Что-то случилось, да? – вкрадчиво и ласково спросил Серебров.

– Случилось, Сергей. Со мной все время что-то случается. Можно, я к тебе приеду?

– Можно, конечно, – сказал Сергей.

– Где это?

Серебров объяснил, как добраться, и уже минут через тридцать он стоял у подъезда. Когда белая «Тойота» подъехала, он открыл дверь, помог Станиславе выбраться, взял ее за плечи и заглянул в глаза.

– Ничего не говори, пойдем в дом.

Они поднялись в квартиру. Станислава дрожала.

– Мне кажется, тебе следует выпить.

– Может быть.

– Надо выпить, обязательно. Ты напряжена. Держи, – Серебров налил в бокал коньяк и подал Станиславе. Усадил ее в кресло, погасил верхний свет, оставив включенным лишь торшер в дальнем углу.