Крики в ночи - Родни Стоун

— Не глупите, вы, без сомнения, устали. И расстроены. Я понимаю вас, но оставить вас здесь, месье, не могу.

Он протянул приглашающим жестом руку.

— Нет. — Я прирос к месту, где стоял.

— Месье, прошу вас, пройдемте в машину.

— Я остаюсь.

Он почувствовал мою решимость и внезапно сдался, пожав плечами.

— Ладно, оставайтесь. Это ваши проблемы. Мы вернемся завтра утром.

— Хорошо.

— Где вы будете спать?

— Неважно. Я просто хочу поговорить со старой леди.

Ле Брев повернулся к Шалендару:

— Вы слышали? Скажите ему, что это запрещено.

Шалендар покачал головой. Эмма, используя все свое обаяние, стала уговаривать его.

— Он говорит, что ему все равно, — перевела она.

— Но его жена ухаживает за мадам.

Я услышал циничные нотки в голосе Шалендара.

— Он говорит, что вы можете попробовать, если вам удастся, извлечь какой-то смысл из ее мычания. Она глухая и сумасшедшая, — пояснила Эмма.

Я победно повернулся к Ле Бреву. Все, что мне нужно — это сделать еще одну попытку, использовать последний шанс. Но я видел, что Эмме потребовалось собрать все свое мужество, чтобы еще раз добровольно войти в темные комнаты этого дома. Тихо она прошептала:

— Если ты останешься, Джим… то и я тоже.

— Мадам, я вам не советую… — начал было Ле Брев, но передумал. Он раздраженно подкидывал носком ботинка гравий.

— Дорогая, в этом нет необходимости, — сказал я Эмме. — Это страшно и к тому же спать нам негде.

— В комнатах наверху полно свободных кроватей, — возразила она.

— И перепачканных матрасов.

— Разве это имеет значение? — стояла на своем она.

— Хорошо, хорошо. — Ле Брев, казалось, уступил. — Это ваше дело. Я предупрежу охрану у ворот. Если передумаете, позвоните. Вы поняли?

— Поняли.

— И если что-нибудь будет не так… — Он погрозил мне пальцем.

— Почему что-то должно быть не так?

Он снова пожал плечами и развернулся, стремительный в движениях, как боксер. Мы наблюдали, как инспектор занял свое место в машине, где к нему присоединился Клеррар. Он не взглянул на нас, когда машины спешно завелись и исчезли из виду. Стояла такая тишина, что мы слышали, как вдали закрылись чугунные ворота. Мы остались одни.

Эмма взяла меня под руку. Ее губы шевелились в беззвучной молитве.

— О, Джим. Да поможет нам теперь Бог.

Я притянул ее к себе и поцеловал в макушку.

— Все в порядке, дорогая, я люблю тебя. — Но она дрожала. — Эмма, дорогая, что с тобой?

— Я не могу объяснить.

— Скажи мне…

— Не сейчас, не здесь. Пойдем в дом, — попросила она.

Свет в особняке погас. Был уже одиннадцатый час вечера, воздух посвежел. Мы стояли на ступеньках крыльца и смотрели на парк. Коварная луна, почти полная, отбрасывала причудливые тени. Вглядываясь в темноту, я не мог отделаться от мысли, что где-то там, среди деревьев, возможно, лежат мои Сюзи и Мартин. И уже ничем нельзя им помочь, даже не найти могил.

Эмма тяжело вздыхала рядом со мной:

— Это зловещее место… мне страшно.

Я обнял ее и почувствовал, как закоченело ее тело.

— Бояться нечего. Я уже испытал самое худшее, что могло произойти.

Но на самом деле я был вовсе в этом не уверен.

— Где Шалендары? — спросила она.

— Думаю, что жена ухаживает за мадам Сульт. А сам старик куда-то исчез, когда уехали машины.

— А почему полицейские все время крутятся у ворот? Я бы предпочла, чтобы они были здесь.

— Потому что таков приказ старухи. Они не должны подходить к дому, пока этого не захочет мадам. Так сказал Ле Брев.

— Странно это. Какой-то бред.

— Любой бред не лишен определенной логики.

— И ты веришь в это? — спросила она, немного помолчав.

— В данном случае — да. Пойдем разыщем Шалендара.

Парадная дверь оставалась незапертой, и мы вошли в холл, отделанный мрамором. Я включил весь свет, даже старинную люстру.

— Все это выглядит как-то нереально.

Холл вполне мог сойти за декорацию для какой-нибудь помпезной оперы. Он казался нарисованным. Лестница с балюстрадой заворачивала на второй этаж, роскошная лестница, по которой должны подниматься дамы в бальных платьях. Казалось, вот-вот откуда-нибудь выйдут люди, но никого здесь не было. Мы стояли одни в пустом холле, из которого через арки уходили коридоры в оба крыла здания — к мадам Сульт направо и к Шалендарам налево.

Внезапно погас свет. Эмма вскрикнула и прижалась ко мне.

— Не волнуйся. Просто какой-то дурак выключил его.

И вдруг мы увидели череп, приближающийся к нам через правую арку, голову, отделенную от туловища, освещенную голову со втянутыми щеками, голову Шалендара. Я понял, что он, специально или нет, держал зажженный фонарь под подбородком, чтобы свет сделал из его лица что-то похожее на маскарадное чудовище во время празднования Хэллоуина — кануна Дня Всех Святых.

— Шалендар!

— Месье? — Голос старика был полон подобострастия, он подошел поближе.

— Во что вы играете, черт побери? Вы испугали даму.

— Что-что, месье?

Эмма уже пришла в себя.

— Он говорит, что ему очень жаль, если он напугал нас. Он пришел, чтобы проводить нас наверх, — перевела она.

Я увидел, что он несет свечи, полотенца и мыло. Но мы находились в таком напряжении, что любое движение только прибавляло нам адреналина в крови.

— Спроси, зачем он выключил свет?

Теперь я полагался на Эмму, и это сближало нас.

— Приказ мадам Сульт, месье. Никогда не зажигать большой свет без ее разрешения. Поэтому мы используем фонари, мадам, и небольшие лампочки в коридорах.

Маленькие голые лампочки, которые я видел.

— А она когда-нибудь просит зажечь большой свет?

— Нет, месье.

— Ну, вам следовало бы предупредить нас.

— Извините, сэр. — Он почтительно стоял рядом с нами, приземистая фигурка крестьянина-тугодума, человека, который жил в сумерках этого мрачного места. — Пожалуйста, я провожу вас в ваши комнаты.

— А где мадам Шалендар? — спросил я.

— Она готовит еду для мадам. К тому моменту, когда она проснется.

— И когда это будет?

— Около полуночи, месье. — Сейчас, когда рядом не было его супруги, он, казалось, расслабился. — У нас здесь странный распорядок дня, месье. Сюда, прошу вас.

Когда мы поднимались за ним по лестнице, я попросил Эмму:

— Спроси у него, почему он не уйдет отсюда? Почему держится за это место?

Он обернулся и удивленно взглянул на меня сквозь свет фонаря, затем на Эмму, как будто эта мысль оказалась совершенно новой для него.

— Потому что она платит мне, месье.

— Хорошо?

— Достаточно, месье.

Больше Шалендар ничего сказать не захотел и проводил нас в одну из комнат, которую мы осматривали с инспектором Ле Бревом. В каждой комнате стояла кровать с медными набалдашниками из прошлой эпохи. Он вытащил из шкафа одеяла.

— У нас нет постельного белья, месье, но раз уж вы решили остаться…

— Обойдемся.

— Матрасы старые, но хорошие. И жесткие.

Он снял покрывало с двуспальной кровати и принялся взбивать матрас, пока тот не заскрипел.

— Спасибо.

Шалендар выбрал самую дальнюю комнату, и мы наблюдали, как он зажигает свечи в дешевых жестяных подсвечниках — сценка прямо из новогодней ночи. Неяркий свет заплясал на умывальнике, куда он положил мыло и полотенца. В комнате стояли также высокий комод, старинный шкаф красного дерева, а на полу лежал коврик.

— Дальше по коридору вы найдете ванную, месье.

— Я знаю, спасибо.

Он помолчал, а затем сказал:

— Извините, у нас нет еды. Но я могу принести кофе и булочки.

— Не стоит беспокоиться, — заметила Эмма. Она закрыла глаза в изнеможении. — Уже слишком поздно.

— Если бы мадам и я заранее знали, что вы остаетесь…

Он учтиво поклонился.

Когда он ушел, мы посмотрели друг на друга.

— Ну что я здесь делаю? — спросила Эмма слабым голосом. — Зачем ты привез меня сюда?

Я взял ее руку в свою. Она была холодна, как лед. В полумраке ее светлые волосы, казалось, были окрашены лунным светом.

— Я не ожидал, что ты останешься, дорогая. Все, что могу сказать, это то, что я люблю тебя.

Несколько минут она не отвечала, но ее глаза напряженно вглядывались в меня.

— Это место полно привидений. Привидений, которые оживают ночью. Я чувствую их.

Мне казалось, что я знаю, что делаю. Ищу сумасшедшего. И два тела. Я не мог сказать ей об этом. Несколько секунд мы сидели, прижавшись друг к другу и прислушиваясь к утихающим шагам Шалендара, затем к скрипу закрываемой двери. И остались совершенно одни.

Я сжал Эмму в своих объятиях, но она вздрогнула и вскрикнула:

— Джим, нет! Не трогай меня!

— Дорогая, все будет хорошо. И между нами тоже. Между нами двумя.