Мерзость - Дэн Симмонс

— Жумар, — повторил я. Странное слово. Сомнительно, что я когда-нибудь к нему привыкну.

— Я уже несколько месяцев волновался насчет последней ледяной стены между ледником Ронгбук и Северным седлом на Эвересте, — тихо признался Дикон, когда мрачным зимним утром мы приближались к Лондону.

Я кивнул, показывая, что не сплю, и ответил ему шепотом:

— Почему? В двадцать втором вы с Финчем и остальными нашли снежные склоны к Северному седлу и вырубили на них ступени для носильщиков. В июне прошлого года снежных склонов не было, но обнаружилась та расселина — ледяной камин, — на которую Мэллори поднялся свободным стилем и установил перила, а затем спустил самодельную веревочную лестницу Сэнди Ирвина.

Дикон слегка наклонил голову.

— Но Ронгбук — это ледник, Джейк. Он растет, уменьшается, покрывается трещинами, тает, движется, крошится, создает расщелины. Единственное, в чем мы уверены, — ледник не будет таким, каким видел его Мэллори в прошлом году или мы с Финчем годом раньше. Этой весной на леднике нас могут ждать пригодные для подъема трещины или новые снежные склоны — а может, и две сотни футов отвесной ледяной стены.

— Ну, если это будет вертикальная стена, — мой голос звучал устало, но в нем проступала не свойственная мне бравада, — Же-Ка со своими «кошками» с передними зубьями, дурацкими короткими ледорубами и… как там они называются… жумарами показал нам, как на нее подняться.

Несколько секунд Дикон молча вел машину. Я видел, как на горизонте вместе с солнцем появляется купол собора Святого Павла.

— В таком случае, Джейк, — сказал Дикон, — я должен предположить, что мы готовы к восхождению на Эверест.

Я лишь хочу, чтобы этот лорд Бромли как-его-там, его чертово высочество, соизволил спуститься в Калькутту со своих холмов и помочь нам бандобаст эти большие тяжелые ящики к проклятому грузовому складу на целый день раньше; вот чего я хочу, черт возьми.

Калькутта — ужасный город, с киплинговскими «мертвецами в саванах» под ногами во время вечерней прогулки (как выясняется, не мертвыми телами, а просто закутанными в простыню людьми, которые спят на том, что служит здесь тротуарами), пропитанный благовониями, специями, человеческой мочой, коровами, неприятным запахом пота и дыхания людских толп, а также вонючим дымом горящих коровьих лепешек. Взгляды всех темнокожих мужчин выражают любопытство, презрение или неприкрытый гнев, тогда как взгляды женщин из складок черной ткани, в которую они закутаны от макушки до пяток, притягивают, манят и — по крайней мере, для меня — исполнены сексуальных обещаний.

На дворе всего лишь 22 марта 1925 года, и до жутких летних предвестников муссона, а также ливней самого муссона еще далеко, однако воздух Калькутты уже похож на груду мокрых одеял, которые словно окутывают меня с головы до ног.

Таковы были мои впечатления от двух с половиной дней, проведенных в этом городе.

Все мне тут казалось странным. В прошлом году я пересек Атлантику на лайнере, следовавшем из Бостона в Европу, но пять недель плавания на корабле британских военно-морских сил «Каледония» были в тысячу раз более экзотическими. Первые дни выдались непростыми — буксиры с трудом вытащили нас из ливерпульской гавани, борясь с ветром и волнами, — и я с удивлением обнаружил, что единственным из нас троих ни разу за все путешествие не страдал от морской болезни. Качка представлялась мне чем-то вроде игры, просто препятствием, мешающим попасть из точки А в точку Б на деревянной палубе судна, где я утром и вечером ежедневно пробегал свои двенадцать миль, по маршруту, напоминающему подпрыгивающий и раскачивающийся овал. Я ни разу не почувствовал и намека на тошноту, которая едва не испортила первую часть путешествия Жан-Клоду и Дикону.

Если не считать тягучей скуки во время прохождения Суэцкого канала и шторма в Восточном Средиземноморье, когда мне весь день пришлось провести в трюме, путешествие до Калькутты доставило мне удовольствие. В Коломбо — маленький город с белыми домиками, словно осажденный со всех сторон джунглями — я купил немного кружев и отправил их матери и тетке в Бостон. Окружающее было для меня новым и волнующим. И я знал — но в то время еще не полностью оценил, — что все это лишь прелюдия.

В экспедициях на Эверест 1921, 1922 и 1924 годов Калькутта была лишь промежуточным пунктом на пути к официальному отправному пункту — Дарджилингу, — однако финансировались экспедиции «Комитетом Эвереста», Альпийским клубом и Королевским географическим обществом, и поэтому в Калькутте всегда были их представители, всегда готовые принять и рассортировать контейнеры с провизией и снаряжением, и по прибытии альпинистов все необходимое уже было либо погружено на поезд до Дарджилинга, либо готово к погрузке.

Наша миссия тайная и незаконная, и поэтому никакие агенты в Калькутте нас не ждали. Дикон, который распоряжается деньгами леди Бромли — по крайней мере, пока «кузен Реджи» не возьмет на себя эту обязанность здесь, в Индии, — вскоре знакомит нас со словом, которое на хинди звучит как бандобаст и переводится как «организация». По всей видимости, слово бандобаст в Калькутте (где большинство населения говорит на бенгали, а не на хинди, но это почти универсальное понятие, похоже, используют во всей Индии, с ее необычайным разнообразием языков и культур) означает примерно то же самое, что бакшиш на Ближнем Востоке — взятки, необходимые для того, чтобы сделать даже простейшие вещи.

Но Дикон участвовал в первых двух экспедициях Альпийского клуба вместе с Мэллори и остальными и интересовался всеми организационными аспектами, включая смазывание административных шестеренок в Калькутте (мы с Жан-Клодом могли только надеяться, что в Дарджилинге и Тибете тоже), и поэтому двенадцать наших тяжелых ящиков — среди прочего снаряжения, которое мы везли с собой из Европы, было много высококачественной веревки Дикона, и причины этого я объясню ниже, — переместили из порта на грузовой склад железнодорожного вокзала на третий день нашего пребывания в городе.

Ночью от станции Силда сразу за Калькуттой отправляется поезд, который называют «Дарджилингским почтовым» и на который мы должны сесть, но этот поезд — настоящий, если можно так сказать, — идет только до Силигури, маленькой фактории в самой глуши, куда мы прибываем на следующее утро в 6:30. Там мы должны пересесть на Дарджилинг-Гималайскую железную дорогу — судя по всему, узкоколейку с маленькими, словно игрушечными паровозом и вагонами, которая поднимается на высоту 7000 футов к подножию Гималаев в Дарджилинге, где проводит лето британская колониальная администрация Бенгалии. Нам предстоит проехать около 400 миль, и Дикон предупреждает, что будет очень пыльно и жарко, и в «Дарджилингском почтовом» поспать вряд ли удастся.

Это неважно. В любом случае я не собирался все время спать в поезде.

В первое же утро после прибытия пришла телеграмма от «кузена Реджи»:

ВСТРЕЧА ОТЕЛЕ ЭВЕРЕСТ ДАРДЖИЛИНГ ВТ. 24 МАРТА. С ЭТОГО МОМЕНТА ПРЕДПОЛАГАЮ ВЗЯТЬ НА СЕБЯ РУКОВОДСТВО ЭКСПЕДИЦИЕЙ.

Л./ Р. К. БРОМЛИ-МОНФОР

— «Предполагаю взять на себя руководство экспедицией», подумать только, — бормочет Дикон, неловко комкая телеграмму своими длинными пальцами и бросая ее на землю.

— Что означает буква «Л» с косой чертой? — спрашивает Жан-Клод, поднимая и расправляя листок телеграммы.

— Полагаю, «лорд», — говорит Дикон и с такой силой прикусывает мундштук трубки, что я боюсь, что он сломается. — Лорд Реджинальд-какой-то-Бромли-Монфор.

— Зачем ему сохранять фамилию Бромли? — Эти благородные англичане почти королевских кровей для меня по-прежнему загадка.

— Откуда мне знать, черт возьми? — рявкает в ответ Дикон. Он злится, что с ним случается очень редко. Мы с Жан-Клодом пятимся, шокированные его тоном. — Я лишь хочу, чтобы этот лорд Бромли как-его-там, его чертово высочество, соизволил спуститься в Калькутту со своих холмов и помочь нам бандобаст эти большие тяжелые ящики к проклятому грузовому складу на целый день раньше, вот чего я хочу, черт возьми. Это его вшивая страна, его продажная культура, где без проклятых взяток не сделаешь ничего и где, черт возьми, никто даже не может вовремя прийти на назначенную встречу. И где же этот «руководитель экспедиции», когда нам действительно нужна его жирная задница?!

Мы с Жан-Клодом переглядываемся — похоже, наши мысли текут в одном направлении. Когда годом раньше сюда прибыл Джордж Мэллори, у него не было никаких административных обязанностей, пока они не достигли Тибета и руководитель экспедиции Джеффри Брюс не заболел во время пятинедельного перехода в базовый лагерь на Эвересте. Из-за проблем с сердцем и неспособности адаптироваться к высоте даже на тибетских перевалах врач экспедиции отправил 58-летнего Брюса назад в Дарджилинг, и полковник Нортон, возглавлявший команду альпинистов, стал руководителем всей экспедиции, уступив свое место Мэллори.