НеТемный 3 (СИ) - Изотов Александр

— Смердящий ты свет, — я улыбнулся, — Да ты гений!

Мне нужно не прикрываться, а наоборот, открыться! И Вечное Древо точно должно было мне помочь в этой идее. Так мне удастся подойти к воротам вообще без проблем, ведь накрытый хламидой громила явно вызовет подозрение. А лиственник… это лиственник, пусть и громадный.

Кутень в этот момент снова подхватил откушенный палец, собираясь разжевать его, но я рявкнул, пригрозив питомцу дубиной:

— Не смей жрать человечину!

Цербер сразу же выплюнул несчастный кусок плоти, и та стукнула по топорищу. Я поморщился, глядя на каплю крови на дубине.

Да уж, тот жулик, которому принадлежала эта фаланга, заслуживал своей участи. Он не обладал явным умом, как и терпением. Ничтожный слизняк успел накуролесить почти на всех вратах Солебрега — на северных он пырнул ножом спалившего его торговца, на западных обчистил напившегося стражника, думая, что тот уснул.

Теперь воришка ошивался здесь, специально опалив себе лицо жгучим соком горного борщевика, чтоб его не узнали. Изображал из себя нищего лучевийца, сбежавшего от работорговцев…

Все эти неожиданные мысли пронеслись в моей голове, а я так и продолжал смотреть на пятнышко крови на древесине. К счастью, туговатых мозгов варвара мне хватило, чтобы окончательно сложить пазл.

Этот палец с точки зрения любого грамотного целителя ещё можно было пришить, и он выдал мне всё о хозяине. Ещё я коснулся этим топорищем Агату Ясную прежде, чем узнать её секрет. Но до этого я передавал дубину и Виолу, и Креоне — и никакого прозрения не было.

Что произошло между этими событиями? Я приблизил дубину, рассматривая потемнение, где скрылся чёрный камень. «Бог мрака и смерти имеет право судить». Так сказала Морката?

— Кутень, чего разлёгся? — прошептал я, отдавая ему мысленный приказ.

Через несколько долгих минут Кутень, шурша кустами, в который раз притащил мне с трудом найденные тряпки, и наконец-то они оказались зелёного цвета. Рядом уже лежали синие и жёлтые ткани из телег торговцев, но тут цербер был не виноват — он с трудом различал цвета.

Да, такова была злая ирония. Цербер, одно из самых могучих исчадий Тьмы, взрослым пожирающий целые армии врагов, различающий малейшее мерцание всевозможной магии, не мог отличить зелёную ткань от любой другой. Они все для него были серыми…

Ну, зато другие тряпки пригодились мне, чтоб смастерить небольшой посох. Я примотал топорище к корявой палке так, чтобы это выглядело навершием, потом снял с себя доспехи, рубаху, защитные щитки, оставив только штаны. Сложил всё на земле и с тоской посмотрел на все вещи, которые придётся оставить.

А может, просто с боем ворваться в город? С цербером мы сможем многое. Уверен, что я даже смогу найти Виола с компанией, и даже добраться до них. Но вот сможем ли мы все оттуда выбраться?

Отбросив последние сомнения, я накинул на штаны зелёную ткань, соорудив подобие юбки, какую видел у лиственников. Обмотал куском красной тряпки ладонь с Червонным Кольцом, потрепал Кутеня по холке и двинулся к дороге. Позади меня всколыхнулась Тьма — цербер пока побудет там и выскочит, если потребуется его вмешательство.

Вышел я на изгибе дороги, улучив момент, когда там никого не было, и, постукивая посохом по пыльному гравию, двинулся в сторону города. Очень скоро меня настигло цоканье копыт и дребезжание деревянных колёс.

— Освети меня Око Яриуса! — послышалось позади, — Лиственник⁈ Да ты… бросс, что ли? Ну и бычара же ты!

Я обернулся, глянув на удивлённого возницу. Небольшая лошадка тянула тележку, гружённую мешками.

— Лиственный Свет укажет вам путь, — я кивнул, чуть махнув посохом в сторону поднимающегося солнца. Его лучи как раз падали на нас сквозь кроны деревьев.

— Наш юг греет Яриус, поливает Мавша, да обдувает Стрибор, — недовольно отозвался мужичок, — И земля вся плодородит благодаря поцелуям Сияны. И чего мне твоему Древу молиться?

Последнее он сказал с возмущением, но при этом всё равно притормозил лошадь, чтобы сравняться со мной по скорости. Ему явно хотелось поспорить на эту тему, и при этом он совсем не боялся меня, огромного бросса. То есть, мой спектакль удался на славу.

Моя челюсть с непривычки, конечно, не хотела много разговаривать, но я, повинуясь интуиции, без запинки зачитал слушателю все причины, по каким он должен поклоняться Древу.

— Есть ваши боги, нет их — Древу всё равно, оно было всегда. Свет пробивается сквозь его листья одинаково как и для богов, так и для людей, — вещал я, пока мы шли сквозь поток мимо торговых лотков. Я специально держался той стороны, где меня бы не разглядел торговец тканями.

Некоторые фразы я помнил из трактатов Ордена Света, что-то из книг в библиотеке Солебрега, а что-то мне навеивала память Малуша…

Кто-то таращился на меня, недовольно морщась при этом, а кто-то вообще не обращал внимания. Лиственники здесь были частым, чудаковатым, но довольно надоедливым явлением.

Причём некоторые путники даже намеренно толкали меня плечом, проходя навстречу. Мне приходилось на корню заглушать нарождающееся в варварской душе раздражение — всё-таки я был больше некоторых едва ли не в два раза!

— Давай, давай, бреши ещё, — хохотнул мужик, — Вот чего у вас не отнять, так слагаете красиво, это да. А, вон, смотри, ещё из твоей своры бездельников подъехали.

Ворота были всё ближе, и я тоже заметил фигуру в зелёном балахоне с капюшоном возле ворот. Этот лиственник был укрыт с ног до головы, и я сразу подумал, что мог допустить ошибку — вдруг они ходят голые по пояс только на проповедях?

Да ну твою ж мать-Бездну, откуда вылезло это чучело⁈ Сейчас всё мне испортит.

— Эй, листва, я в помощи нуждаюсь, — послышалось наглое в стороне, — Молю твоё древо, помоги, чем можешь.

— Всех, кто нуждается, укроет Древо под своей сенью, — я улыбнулся, замедляя шаг.

Я остановился возле нищего, так нагло просящего милостыню. Тот самый, прячущий ноги под доской с колёсиками.

Монетки у меня были зажаты в руке, но через ткань. Развернув ладонь так, чтобы больше народу увидело, что не касаюсь денег кожей, я высыпал монетки на колени бедняку. Все до единой.

Денег мне было не жалко, но этот мошенник потом потеряет палец. Уж Кутень постарается.

— Лучше б мне отдал, листва, — проворчал мой собеседник на повозке, при этом не остановился и поехал дальше, бросив напоследок, — Я тоже нуждаюсь.

— Эх, лиственники, всегда одно и то же, — слушая меня, весело заметил один из торговцев неподалёку, — Не удивлюсь, если всё отдал, да?

— Самому одеться не на что, все деньги отдаёт. Что за чудаки?

— Деньги есть пыль, — фыркнул я, — Что я потерял? Деревья сбрасывают листья осенью, чтоб снова принарядиться весной.

Моя речь вызвала лишь хохот, но я был доволен. Значит, говорю то, что они ожидали.

К сожалению, мне всё равно надо было идти к воротам. Не отрывая взгляда от фигуры в зелёном балахоне, я приблизился.

Стражники уже досматривали телегу моего бывшего собеседника, роясь в мешках и о чём-то с ним переругиваясь. Один из них поднял взгляд, на его лице при моём виде появилось недоумение.

— Ну, чего уставился? Вон, иди к своей бабе, — буркнул тот.

Не останавливаясь, я коротко кивнул ему и, отойдя в сторону, встал за лиственником в зелёном балахоне. Стражник, подумавший, что мы вместе, сразу потерял ко мне интерес и потянул завязки следующего мешка.

Я поджал губы, услышав, что фигура в зелёном говорит женским голосом. Этот голос я узнал сразу и ещё раз мысленно выругался — это та самая проповедница, которая вещала с телеги здесь же, в Солебреге.

— Но, господин стражник, я вышла из города вчера вечером в Попутную. Вы же здесь и дежурили, вы должны меня помнить! Между Попутной и Солебрегом нет платы. Именем Древа, прошу вас…

— Ты мне своим древом не тыкай, — осклабился стражник, весело переглядываясь с другими, — Приказ кнеза Павлоса, всех подозрительных останавливать, проверять и… — он важно поднял палец, — … перепроверять!