Наследник - Александр Прозоров

Но отважных воинов и без того уже выкапывали из-под лошадиных туш и булгарских тел. Ротгкхон, стиснув зубы, подковылял ближе, заглядывая им через плечи.

— Как они, как боярин? Хоть кто-то уцелел?

— Здесь Валуй, под щитом! — весело отозвался один из ратников. — Стонет! Коли голос подает, стало быть, живой… И еще кто-то рядом ругается!

Друг Лесослава отделался двумя переломами левой ноги и одним левой же руки — где лошади прошли, там его и покалечило. Правда, был он без сознания. Так, бесчувственным, боярина замотали в лубки и сразу унесли на ладью. Ломаными извлекли еще семерых дружинников, а трое оказались и вовсе без единой царапины — когда удар булгарской конницы опрокинул строй, их просто завалило тушами. Остальным повезло меньше. Кого-то пробило пикой, кому-то смяло голову или грудь, безотказный Велига получил глубокую рану в плече, густо забитую рваными кольчужными кольцами. Он был жив, в сознании и даже улыбался — но Ротгкхон сильно сомневался, что при здешнем уровне медицины такое повреждение удастся залечить. Все же учение третьего друида очень и очень сильно уступало пятому.

Печальным открытием для Лесослава стало и то, что рядом с ним остались сражаться за стенобитную машину пятеро новиков-черносотенцев. Булгары изрубили их буквально в кашу — сами же мальчишки, похоже, не успели причинить врагу никакого урона. А ведь храбрость юных бойцов, наберись они побольше опыта, могла бы принести в будущем немало пользы.

— Глазам не верю, братья! — за стремительно шагающим княжичем насилу поспевали четверо раскрасневшихся телохранителей. — Не может быть! И вправду не единой царапины… Ты защитил ее, иноземец! Ты смог, Лесослав, ты устоял!

Святогор, резко остановившись, похлопал по бревнам катапульты кулаком, развернулся к вербовщику:

— Да, отныне ты сотник, Лесослав! Заслужил! Молодец! — Княжич порывисто кинулся к Ротгкхону, крепко, со всей своей молодецкой силы его обнял. От обрушившейся острой боли вербовщик еще успел что-то громко крякнуть…

…пришел в себя он в какой-то сумрачной норе, лежа под тканью, подозрительно напоминающей половинку савана. В испуге Ротгкхон сдернул тряпку, порывисто сел, поморщился от боли — и понял, что находится в горнице занятой княжичем избы. Святогор, Журба, боярин Горислав, молодой волхв и еще несколько дружинников расположились кто за столом, кто у стены на лавке, кто у разорванного маленького окошка. Однако из-за тугости мыслей после обморока Ротгкхон все-таки спросил:

— Где я?

— У тебя кончилось заклятье, Лесослав? — спросил Журба.

— Какое еще заклятье? — не понял вербовщик.

— Сними рубаху, иноземец, — ласково попросил княжич.

Почуяв от такого тона неладное, Ротгкхон спорить не стал, расстегнул косоворотку, осторожно стянул ее через голову, ослабил обтяжку компрессионного жилета, откинул крючки, сбросил набок. Следом снял короткую исподнюю рубаху, во многих местах пропитавшуюся кровью — даже лучший во Вселенной компрессионный комплект не способен без остатка поглотить прямой удар тяжелого отточенного копья.

— Ого… — сглотнул княжич, оглядывая тело, почти сплошь покрытое застарелыми синяками, свежими кровоподтеками, ссадинами и запекшимися корками. И вдруг с размаху отвесил волхву звонкую затрещину: — Говорил тебе, что человек он! Что удалец храбрый. А ты… Лечи давай, чародей заумный. Лечи, твое это дело! Чтобы к завтрему на ноги сотника моего поставил!

— Да, сейчас… — весь сжался и переморщился Избор, подошел, открыл свой объемистый мешок, достал пару берестяных и деревянных туесков. — Прости, я ведь беречь княжича должен. Ложись, сейчас мазью целительной замажу и раны заговорю.

— Порты снимать?

— Штаны-то зачем?

— У меня ноги тоже изрублены неслабо.

— А-а… Ну, тогда, конечно, снимай. Прости, не со зла я…

— И за кого ты меня принял? — морщась и стараясь сдержать болезненные восклицания, до конца разделся Ротгкхон.

— За упыря дневного. Да ты сам посуди: я своими глазами видел, как тебя и на копья насаживали, и мечом рубили, и стрелами попадали. В одной рубахе в сечу кидаешься — и все тебе нипочем. И заговора защитного на тебе ни одного нет, и амулетов не носишь. Сам проверял, точно знаю. Чего тут еще подумать можно?

— Доспех у меня хороший… — с облегчением выпрямился обнаженный Ротгкхон. — Драконий волос, Сварогово плетение. Ни сталь, ни кость, ни камень не берет. Токмо огня и боится… — На этом вербовщик замолк, решив, что брошенной вскользь информации вполне достаточно. — Как там моя спина? Все болит, но ничего не видно!

— Вся отбита… Терпи, сейчас мятной мазью с цветками ноготковыми натру, враз отпустит. Средство надежное… — Избор начал свое чародейство, негромко нашептывая: — На море-океане, на острове Буяне упыри волос-волосатик оживляли, на людей ратных пущали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, витязя Лесослава иссушати. Тебя я, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к острову Буяну, к Латырю-камню, где живые люди не ходят, живые не бродят; сядь на свое место — к упырям лихим в кресло. Покорись моему приказу, заговору-наказу, нет тебе места ни в этом мире, ни в чужом, ни в зеркальном, ни в видимом, ни в невидимом, ни в живом, ни в мертвом, с сего часа и во веки веков…

От мерного бормотания у Ротгкхона опять закружилась голова, его ощутимо потянуло в сон, и когда, намазав спину, волхв уложил его на скамью — вербовщик тут же провалился в небытие.

Лечение помогло — наутро тело его уже не болело, а ныло и чесалось, как это обычно бывает при затягивании ран. Лежал Лесослав все на той же лавке, но тряпкой был укрыт до подбородка, а не с головой. Поднявшись и пошарив по комнате, Ротгкхон нашел крынку с водой, напился, выбрел на свет.

Возле Ондузы произошли немалые изменения: напротив ворот появилось несколько рядов кольев, врытых остриями в сторону города — прорваться через такие коннице было совершенно невозможно, нужно спешиваться и рубить или выламывать. Да и пешему проходить несподручно. Похоже, Святогор больше не ожидал вражьих вылазок, но исходя из своего принципа двойной уверенности, укрепление все-таки сделал и сотню ратников для присмотра за ним за пределами досягаемости стрел посадил.

Катапульта для метания камней тоже была готова. Помимо уже известных вербовщику корзин, к комлю привязали еще пару бочек неведомо с чем, но наверняка тяжелым, и четыре мельничных жернова из красного гранита. Теперь мастеровые оттянули длинный рычаг к земле и что-то там делали. Булгары, тревожась, изредка пускали в них стрелы — но механизм был сделан аккурат на пределе дальности выстрела, и добросить хоть что-то до мастеров защитникам не удавалось.