ВьЮжная Америка - Александр Романенко

Ладно, попробую посмотреть в других магазинах, по другим центрам пошатаюсь. Вышли мы, идем по Амазонас, глядим под ноги. Вижу — впереди человек восемь американцев. Громадное мужичье, в каждого из них три меня влезет. Возрастом, наверное, лет по двадцать, а то, может быть, только по восемнадцать, но выглядят на все сорок. Не лицом, конечно. Лица у них и на пятнадцать не тянут, зато комплекция — ровно на сорок. А ноги — это не ноги, это даже не лапы. Ступы неохватные. И все пятидесятого размера, не меньше.

Вот, думаю, пожалуйста вам: люди на земле живут разные, а некоторые и пятидесятыми, бывает, шлепают. Причем по этому же самому Эквадору шлепают. И тут возникает у меня смешная мысль: туристов же здесь из Европы, Америки, Австралии полным-полно. И представьте: приезжает такой турист вроде меня, полный дуралей в сандалиях, а сандалии-то у него — брынь! — и лопнули. Что он делает? Конечно, он может обратиться к своему гиду, а если один приехал, то в отеле к кому-нибудь. А там ему скажут: «Поезжай-ка, мол, братец, туда-то и туда-то и купи себе приличные башмаки».

Между тем иду я несколько боком. То есть вроде бы прямо, но левую ногу ставлю как-то под углом. И хромаю. И еще за Валентину прячусь. Потому что ремешки, которые вылезли, по ноге хлопают и привлекают внимание прохожих. К тому же мне приходится ноги слегка подволакивать, потому что в сандалиях бугры. Ну, в общем, инвалид инвалидом. И с каждым шагом ноги начинают серьезно побаливать, ныть от ступни до колена.

Там ведь мало того, что пряжки повылезли, там еще и подошва провалилась. Это вообще первоклассный фокус. Туфли итальянские. А итальянцы, известное дело, фокусники, все как один Гудин и. И вот они придумали такую штуку: внешне подошвы будто бы толстые, но на самом деле они тройные: немного снизу, немного сверху, а внутри пусто. Не совсем, конечно, пусто, а так, какой-то пенный пластик. Со временем этот самый пластик и провалился. Точнее, с каким временем? За полтора месяца он провалился.

В общем, иду я, постанываю, хромаю, еще чуть-чуть — плакать начну. И как раз, видимо, от того, что я в таком плачевном состоянии, шагаем мы вообще не в ту сторону. А именно — на юг. И чем дальше мы идем, тем больше вокруг магазинчиков, торгующих оптикой.

О, это еще одна великая загадка города Кито! Никто и не пытается ее разгадывать — безнадежное дело. Видели ли вы хоть когда-нибудь хоть одного индейца в очках? Вот и я тоже не видел. Я и представить себе не могу, как может выглядеть индеец в очках. Зачем ему очки? Он же здоров, как козленок, он от природы весь, его никакая хворь не берет. И глаза — как у андского орла. Но и метисы на глаза крепки, за полверсты читают мелкие надписи на автобусах, я тому свидетель.

Однако на китийском юге, прямо в сердце индейской колонии, в гуще «темных» и потому железно здоровых метисов, на каждом углу — оптика. Всюду продают очки. Не от солнца. В Кито солнце не едкое, не злое, как на островах, солнечные очки здесь носят больше для форса, чем по необходимости. Торгуют очками с диоптриями. На одной площади, крутнувшись вокруг своей оси, я насчитал шесть «Оптик». Разумеется, все они пусты до тоскливости, нет покупателей, нет бизнеса, ничего нет, одни увеличительные стекла.

Однажды я зашел в одну такую «Оптику», просто так зашел, по ошибке, можно сказать. И что бы вы думали? Сидят там двое, он и она, умудренные и убеленные, чистенькие, в снежных хрустящих халатиках, у него галстучек с заколкой, на лице — семь лет бостонского университета, три языка, две статьи в толстом медицинском журнале. Интеллигент. И еще на лице — печаль. Нет бизнеса, нет денег, ничего. Я поглядел, и стало мне их очень жалко. Нищие они, бескопеечники. Но с другой стороны, ведь кто-то же открыл на этой площади шестую «Оптику»? Вообразите только: приходит он на площадь, оглядывается по сторонам, видит пять магазинов «Оптика» и говорит:

— Хорошее место. Открою-ка я еще одну «Оптику».

Ну не дурак ли? По-моему, полный дурак. Но ведь открыл же! И теперь глядит он сквозь надраенную, наполированную витрину на прохожих и тоскует. Если б он шнурками торговал — давно повесился бы. А линзы — что линзы, что с них толку? И смех и грех, как моя бабушка говорила.

Мы миновали эту оптическую площадь и спустились с пригорка. Там, внизу, и правда, пруд пруди обувных магазинчиков. Заходим в один, и я, естественно, задаю соответствующий вопрос:

— Как там насчет сорок третьего?

Мне кричат:

— О да, конечно, сеньор! Сорок три? Море сорок три! Океан!

И подают пару сорок второго. На ней даже красуется крупный оттиск: 42.

Я показываю и говорю:

— Как же? Тут написано четыре и два, а мне надо четыре и три.

Они отвечают:

— Это ничего, что там так написано. Это ерунда. На самом деле это даже больше, чем сорок три. Вы пробуйте, пробуйте, примеряйте!

Ну, думаю, кто их знает? Может быть, тут тоже хитрость еще покруче, чем у итальянских гудини. Ладно, сажусь, пробую. Вот только я туда пальцы никак не могу воткнуть. Большой палец еще проходит, а остальные уже не идут. Примерить не удается. Я, конечно, обижаюсь, а мне, конечно, еще одну пару приносят, потом еще одну. Но я их и пробовать не собираюсь, просто прикладываю подошва к подошве. А продавцам показываю мою сандалию. Не всю, а только подошву. Прикладываю тоже, и выходит там лишку аж на четыре пальца. Или на три, но все равно не то, совсем не то.

Выходим. На полусогнутых я ковыляю в следующий магазин. Вхожу и, не обращая на бегущего продавца никакого внимания, цапаю с витрины самое, как мне кажется, большое. Переворачиваю — так и есть, сорок два. Спрашиваю сорок три. Тут мне честно говорят — нету. Хорошо, пытаюсь влезть в эти сорок два — тот же результат. Наконец в очередном магазине, несмотря на то, что на башмаке снова написано сорок два, я в него все же влезаю. Открытая конструкция. Влезть-то влез, но встать, наступить на землю всей ступней не могу, больно, хоть кричи.

И я потихоньку впадаю в глубокое отчаяние. Ноги, как назло, невыносимо горят. Снова присматриваюсь к прохожим и замечаю, что здесь, на юге, прохожие не только темнее, но и мельче. И ростом мельче, и ручки у них мельче, и носики потоньше, все маленькое, ну совсем дети. А обувь… О! Про башмаки лучше и не говорить. Не то что детское, а прямо кукольное все. Что же делать?

Собираю силы и решительными спотычками доскакиваю до нового ларька. Ларек ничего себе, большой, с зеркалами, дамочки симпатичные бегают. Тут я задаю вопрос иначе. Я спрашиваю:

— У вас для американских… — я подчеркиваю это слово, по слогам произношу, — …а-ме-ри-кан-ских туристов есть что-нибудь?

Дамочка застывает секунд на десять, потом круто разворачивается, убегает и приносит кроссовки. Белые обалденные кроссовки. Хвалит, говорит, что Бразилия. Ладно, пусть будет Бразилия. А размер? Сорок один. Я безнадежно уточняю: