К черту любовь! (СИ) - "Nogaulitki"

— Но… Я… Я не могу, я же… Меня же…

— Давайте сделаем вид, что меня тут не было, — заговорщически прошептала я и достала из бокового кармана сумки пятьсот рублей. Ни разу взяток не давала, понятия не имею, как это делается, но помню, что-то подобное видела в каком-то фильме.

Он перевел взгляд на бумажку, подумал с минуту, потом закрыл кроссворд вместе с пятисоткой и посмотрел на меня.

— К мужику что ли? – хмыкнул он, стараясь не опускать взгляд на мою грудь.

— Нет, к… подруге. Просто это вопрос жизни и смерти, — я сделала глаза кота из Шрека. — Очень важно, — горячо добавила, отчаянно кивая.

— Ладно, — вздохнул он, потом посмотрел куда-то за мою спину. – Иди до конца коридора, там увидишь медсестру, полная такая. Скажи, что от Семеныча, назовешь палату, и она тебя пустит.

— Спасибо-спасибо, — снова закивала я, а потом осеклась. – Палату? А как узнать номер палаты?

— Ты что, даже палату не знаешь? – возмутился мужичок. – Ты первый раз что ли? Тебя вообще там ждут?

Я запаниковала, что он сейчас передумает меня впускать, поэтому, взяв себя в руки, пробормотала:

— Нет-нет, я просто задумалась… Конечно, я знаю палату. Кто ж не знает палату? Как можно идти к кому-то и не знать палату, да? – нервно смеясь, пробормотала я, разворачиваясь и направляясь к полной медсестре, которая должна быть где-то в конце коридора.

Медсестра и правда была. Полная и с баклажановым цветом волос. Я, как могла, старалась не смотреть на ее голову, чтобы не думать о баклажанах. С трудом, но мне удалось. Когда я объяснила ей, откуда я, и произнесла кодовое слово «Семеныч», она знающе кивнула и спросила:

— В какую палату?

— Э-э-э… Черт, совсем не помню номер, — я с силой хлопнула себя по голове (сильнее, чем нужно), делая вид, что забыла. – Но я знаю имя и фамилию пациентки. Это поможет?

Женщина подозрительно посмотрела на меня. Потом куда-то в сторону, потом тихо проговорила, словно обращаясь не ко мне:

— Как я тебя без номера палаты пропущу-то? Знать нужно. У меня нет списков. Это надо звонить дежурной, только они могут сказать…

— Вы можете позвонить? – я теряла терпение. Я уже полчаса пытаюсь пробиться к Волжак, которая, возможно, вообще меня пошлет.

— Ну, я могла бы, — кивнула женщина. – Но деньги на телефоне кончились, — пожала она плечами.

— Ну, так позвоните с моего, — наивно предложила я, еще не понимая, к чему она клонит.

— Только с моего ответят. С чужих не берут. Рабочий же. Вот если бы на балансе были денежки, тогда бы, конечно, позвонила, а так… Приходи завтра, дочка, завтра приемный день, до пяти можешь…

— Давайте я вам пополню счет, — наконец, поняла я намек и даже испугалась, что она меня сейчас выставит за дверь.

— Ну, раз сама предложила… — пробормотала женщина, разглядывая свои облупленные ногти на полных пальцах-сардельках.

— Конечно, — я выдавила из себя улыбку и еще пятьсот рублей.

Как и следовало ожидать, тетка позвонила какой-то Зине и спросила номер палаты. Оказалось, что это последний этаж. Баклажановая голова вызвалась меня проводить.

— Богачка, да, подруга-то твоя? – спросила женщина, которую, к слову, звали Светланой Ивановной, когда мы поднимались в лифте. Тоже облупленном и обшарпанном, как и ногти Светланы Ивановны.

— Что? Почему? – не поняла я вопроса.

— На седьмом только «одиночки», — пояснила она, разглядывая меня и, очевидно, пытаясь понять, не богата ли я, и не прогадала ли она, выудив у меня только полтысячи.

— В смысле? Незамужние? Как это связано? – нахмурилась я.

— Да нет, — засмеялась женщина хрипло. – «Одиночки» – это отдельные палаты. А они не дешевые. Бесплатно-то только в общих размещают. Раньше их не было, их наш главнюк не так давно отстроил. Чтобы денежки в карман класть. Договорился, с кем надо, вот и одобрили все. По человеческой вместимости все в порядке, а палатки-то частные, дорогие, — делилась со мной Светлана Ивановна.

— Понятно, — кивнула я, совершенно не понимая, что мне нужно на это ответить.

— Вон, третья справа дверь. Там твоя Волжак Е.А.

— Спасибо, — улыбнулась я, выходя.

— Ага, долго не засиживайся. Я за тобой приду перед обходом, — дала последние наставления Светлана Ивановна и уехала вниз.

Я прошла к нужной двери и остановилась перед ней. Черт. Волнительно что-то. Что я ей скажу? Извини, что не выслушала и послала? Или списать все на ПМС? Черт, думать надо было об этом раньше, пока ехала сюда. А теперь, как говорится, поздно пить Боржоми, когда почки отказали. Что ж, будем импровизировать.

Выдохнув, я пару раз стукнула по двери и нажала на ручку.

Глава 44

Я вошла и обомлела. Это была не палата, а настоящий номер в отеле! В углу у окна стояла высокая больничная кровать, но не такая, как везде – свидетельница октябрьской революции, а новая, еще не потертая и не обшарпанная. Рядом высокая вместительная тумба из светлого дерева, тут же у кровати несколько розеток. Напротив висит телевизор, а над головой лампа, которая действительно освещает комнату, а не мигает, словно вот-вот перегорит. Стены были выкрашены в приятный молочный цвет. Слева от входа была дверь, видимо, в отдельный туалет. Словом, тут было очень круто для больничной палаты. От любования всем этим меня отвлекло легкое покашливание, и я, наконец, посмотрела на Волжак. Она лежала на кровати в водолазке и спортивных штанах и выглядела при этом очень усталой. Ее правая нога была загипсована почти до колена и подвешена на резинке к какой-то перекладине сверху.

Я прокашлялась и тихо сказала:

— Привет.

— Привет, — ответила Волжак, внимательно следя за мной взглядом. – Какими судьбами?

Понятно, она злится. Что ж, будем пытаться все объяснить.

— Я… Мне Оксана позвонила… — начала я говорить, но голос предательски задрожал. Вот всегда так – только Волжак рядом – я тут же веду себя, как идиотка. – Я не знала, что ты… Как ты вообще… Что случилось?

— Повредила ногу, — пожала плечами Волжак и перевела взгляд на работающий телевизор. – Как первый рабочий день?

Что? Серьезно? Мы будем говорить о моей работе?

— Все нормально. Как ты себя чувствуешь? – я подошла ближе к кровати, рассматривая Волжак. Какая же все-таки она красивая, черт возьми.

— Нормально, — ответила она с той же интонацией. – Как Градовский?

— Я его почти не видела. У тебя перелом? Осложнения есть?

— Со мной все в порядке, — уже более грубо ответила она, продолжая смотреть в телевизор.

И что? Мне просто уйти? Теперь она дуется на меня или что?

— Ладно, — вздохнула я. – Просто хотела убедиться, что с тобой все нормально, — я начала медленно разворачиваться, чтобы пойти к выходу.

— Убедилась? – как-то презрительно усмехнулась Волжак.

Мне это не понравилось. Я все-таки не убить ее пыталась, и не я ее динамила. Да, я сорвалась, но на то были причины! Поэтому я ответила почти с ее же интонацией:

— Знаешь, убедилась! Ты снова ведешь себя, как сука, то есть, как обычно, а значит, ты в норме!

— О, ну, конечно, я всегда сука, а ты у нас всегда жертва, тогда какого... ЧЕРТ! – Волжак дернулась, когда пыталась привстать, чтобы, очевидно, ей было удобнее орать на меня, но эта штука, на которой держалась ее нога, натянулась, и, как я поняла, что-то пошло не так, потому что лицо Екатерины Александровны исказилось от боли. Я тут же забыла о наших пререканиях и бросилась к ней.

— Что? Где больно? Что случилось? – я прыгала вокруг ноги Волжак, не зная, что делать, я ведь понятия не имела, где именно ей больно и что произошло. Что-то передавило, сломалась эта держащая ее ногу штука или что-то еще.

— Бедро… — прошипела она, — судорога, — сними, отцепи ее!

По жестам Волжак я поняла, что нужно снять ее ногу с фиксирующих резинок. Отцепив их, она смогла опустить ногу на кровать, но продолжала тереть правое бедро. Я тут же оказалась рядом и тоже зачем-то положила туда руку. Совершенно не задумываясь над тем, что делаю, я начала круговыми движениями массировать ее бедро. Через пару минут ее лицо уже не было похоже на сморщенный изюм, но Волжак все еще оставалась напряженной.