Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин

Ей нравилось тут. И она даже почти забыла обо всех свалившихся на ее голову напастях… Глазея на бабочек и на величественные фасады каменных и хитинопластовых жилищ, Наан довольно долго без цели порхала по улицам, пока не заметила, что в какой-то момент множество горожан двинулись в одном направлении. Наан пристроилась к этому потоку и вскоре оказалась на обширной и ярко освещенной площади, покрытой ковром мягкой шелковистой травы и уставленной по периметру какой-то громоздкой аппаратурой.

Под охраной стражников возле странных машин, имеющих чуждые всему, что видела Наан прежде, очертания, суетились энергетики и самцы в незнакомых полосатых черно-белых формах.

Десятки тысяч бабочек уже находились на площади. Они не порхали над землей, а стояли, сложив крылья, по-видимому, приготовившись находиться тут долго. Переговариваясь полушепотом, все они явно чего-то ожидали. Наан догадалась, что ей предстоит стать свидетельницей какого-то зрелища, ранее, в провинциальной глуши, недоступного ей. И не ошиблась.

Сперва под аккомпанемент взволнованного вздоха толпы на концах возвышавшихся над прочей техникой металлических шестов засветились слабые бирюзовые искорки. Они разгорались все ярче и вскоре освещали уже всю площадь. Наан вспомнился рассказ кастрата-репетитора о свечении живых камней на диадемах Посвященных маака времен святой Ливьен и подумала, что видит сейчас нечто родственное этому явлению.

Внезапно тишина сменилась пленительными звуками незнакомых музыкальных инструментов. Волны гармоничных созвучий окутали Наан, и одновременно с этим легкий ветерок донес до ее ноздрей букет запахов, прекраснее которого она не обоняла никогда в жизни.

Тем временем над центром площади повис возникший из ниоткуда веретенообразный клубок разноцветных огней. Вращаясь медленным вихрем и переливаясь всеми цветами радуги, он стал увеличиваться в размерах, и больше всего это походило на рост волшебного бутона из легенды ураний. Наан замерла, завороженная этим прекрасным видом.

И вдруг оказалось, что это действительно бутон. Под восхищенные возгласы собравшихся он распался на пять лепестков; и у Наан перехватило дыхание и подкосились колени от того, кого она увидела внутри.

Это был Лабастьер. Фигура его и без того возвышалась над зданиями, а в считанные секунды она выросла до еще более исполинских размеров — в три-четыре раза превышающих высоту жилищ. Казалось, император чуть ли не касается головой флуонового купола.

Махаоны повалились на колени, и, дрожа, Наан поспешила поступить также.

Лик Внука Бога блистал величественной улыбкой. Взгляд же его был столь проницательным, что Наан, устрашившись быть узнанной, прикрыла ладонью лицо и смотрела сквозь щель между пальцами. Но император ее не замечал. Оглядев своих подданных, каждый из которых мог уместиться на фаланге его мизинца, он изрек:

— Приветствую вас, возлюбленные дети мои, граждане великого Города махаон.

Его голос, усиленный отзвуками раскатистого эха, мощной волной прокатился над площадью. Толпа взревела в ответ. Переждав крики, Лабастьер продолжил:

— С нашей традиционной встречи не прошло обычного годового срока. — (Наан догадалась, что подобное представление жители столицы лицезреют ежегодно. Скорее всего, в День Начала Эпохи Стабильности.) — Я знаю, все вы были удивлены объявлением о незапланированной встрече со мной. Но, надеюсь, вы не огорчены этим?

Зрители вновь ответили бурей восторженных возгласов.

— Но сегодня я не буду рассказывать и показывать вам, как возросло могущество Объединенной Империи за истекший срок. Всему — свое время. Причина того, зачем я собрал вас — иная.

Император протянул руку, и на его ладони возникла маленькая голубая фигурка. Она быстро росла, и вскоре уже можно было разглядеть, что это — бабочка. Самка. Она становилась все больше, и Наан показалось, что в этой фигуре есть что-то знакомое ей… И тут она испытала настоящий шок. На ладони императора стояла… она сама.

— Вглядитесь внимательно, — молвил император торжественно и скорбно. — Перед вами — моя Невеста из провинции Фоли, Наан рода Мари, свершившая то, чего не случалось еще за три столетия моего правления: бежавшая из моей цитадели…

По площади пробежала волна недоверчивого ропота. Наан, чуть придя в себя, во все глаза разглядывала свой объемный фантом. Бабочка на ладони Лабастьера вела себя живо и естественно. Вот она поправила волосы и, переступив с ноги на ногу, приняла непринужденную позу…

Несмотря на страх, Наан не без гордости отметила про себя, что она очень красива.

— …Запомните ее. — Лабастьер поднес свою пленницу к лицу и легонько дунул. Бабочка, всплеснув руками, кувырком свалилась с его ладони, но, расправив крылья, с комичным выражением удивления на лице повисла в воздухе возле императора. Несмотря на то, что она была значительно меньше его, она была все же достаточно велика, чтобы каждый из собравшихся мог хорошенько разглядеть ее.

А Лабастьер Первый продолжал:

— Приглядитесь к ней и запомните ее. Невеста-ослушница должна быть поймана и доставлена в любую из моих цитаделей. Тот, кто найдет ее, будет щедро вознагражден. Но предупреждаю: ни один волосок не должен упасть с ее головы! Всякий, кто посмеет без нужды обидеть ее, будет сурово наказан. Запомните: сколь бы ни была тяжела ее вина, это МОЯ невеста!.. Только я могу миловать или наказывать ее!

Произнеся эти слова, он протянул ладони и прихлопнул порхающую перед ним крылатую фигурку. Из его рук на площадь посыпались разноцветные искры.

Он говорил что-то еще, но паника ослепила и оглушила Наан. До нее дошло, в какую она попала западню! Скорее всего, ей не удастся даже покинуть эту площадь… Но если уж пытаться сделать это, то — именно сейчас, пока взгляды горожан прикованы ко Внуку Бога.

Взлетать нельзя, она сразу привлечет к себе внимание… Не вставая с колен и низко наклонив голову в ожидании неминуемого разоблачения, Наан стала осторожно пятиться к краю площади. Но край был далек и такими темпами ей пришлось бы ползти всю ночь…

Она не продвинулась и нескольких шагов, когда внезапно чьи-то сильные руки ухватили ее сзади за запястья, а горячий шепот произнес прямо в ухо:

— Тише. Не кричи. Я — друг.

Друг?! Откуда?!! Скорее, преследователь, который отдаст ее в руки императорской власти!..

Хватка ослабла, и Наан с бешенно колотящимся сердцем, обернулась. Мускулистый самец с огненно рыжими волосами и глубоко посаженными блекло-зелеными глазами продолжал:

— Прижмись лицом к моей груди, как к возлюбленному.

Что-то подсказало Наан, что он не лжет. И она, не споря, уткнулась носом в его грудь, чувствуя терпкий запах кожи самца и ощущая, как эйфория облегчения растекается по ее телу. У нее есть друг. Есть кто-то, кто поможет и защитит…

— Слушай меня, Наан, — вновь заговорил незнакомец тихо. — Есть только один способ остаться неузнанной. Стоять так и уйти отсюда последними.

— Хорошо, — шепнула она, чувствуя, как страх уступает в ее душе место волнению иного рода: впервые в жизни она находилась в объятиях самца.

— Но есть одна… опасность… — голос незнакомца стал неуверенным.

— Какая?

— По традиции после встречи с Внуком Бога многие занимаются на площади любовью… Почти все.

— Прямо здесь? — Наан была озадачена. Она знала о столичной традиции массовых публичных совокуплений, но думала, что это — далекое прошлое.

— Да. Это бывает один раз в год. Но сегодня, наверное, будет также… День встречи с императором считается Днем Любви, и ни одна самка не должна отказать самцу, если он ее пожелает. И наоборот. И никто не должен ревновать потом. Или пытаться продолжить знакомство, если партнер того не захочет…

И тут до Наан дошла суть ситуации, и она почувствовала, что краска заливает ей щеки.

Девственницей Наан не была только физически, она лишилась плевы посредством хирургического инструмента в руках Матери-настоятельницы. Единственными самцами, посещавшими Храм были предметные репетиторы, но они были кастратами…

Однако она постеснялась сказать обо всем этом новоявленному «другу». Она вообще не могла даже представить себе разговор на эту тему с самцом.

— Я дала обет… — шепнула она.

— Он еще имеет для тебя значение?

Действительно, что для нее, преступницы и беглянки, означает теперь этот обет верности, данный во славу императора?

— Можно делать вид… — произнесла она, все более ощущая свою обреченность.

— Да? — саркастически спросил зеленоглазый. Наан искоса глянула на своего собеседника и заметила на его физиономии блуждающую и, как ей показалось, похотливую ухмылку. — Ты сумеешь?