Герой туманной долины - Пола Гарнет

— Спасибо, — в глазах Деллы засияло знакомое воодушевление, всего на какое-то мгновение. — Правда приятно, что ты в очередной раз подумал обо мне.

Они замолчали. Шеннону некуда было деть руки, потому обхватил ими себя и крепко сдавил кожу пальцами, чтобы боль заглушила вой мыслей в голове, а Делла, сидящая напротив, попивала какао, пустым взором глядя на снующих за окном людей.

Шеннон не знал, имел ли право спросить что-то еще или рассказать, что «Биографию неизвестного» начал читать в тот день, когда у него в руках оказалось письмо-откровение, что вернулся к книге и удивился собственной злости, с которой жил годами.

Он просто смотрел на Деллу — уставшую и замученную — и любовался, еле заметно улыбаясь самому себе от одной лишь мысли о том, что снова может находиться рядом, пусть даже в тягостном молчании.

Делла была разбитой, а светила все так же ярко, сияла глубоко внутри, несмотря на побледневшее желтое свечение, пропавший звонкий смех и растворившееся ликование. Делла Хармон была все тем же маяком, и Шеннону подумалось, что ее свет вдруг ослепил ее саму.

«Я хочу, чтобы ты увидела себя моими глазами, Делла… Что мне сделать для этого?» — спросил он себя и тут же ответ сам всплыл в сознании.

«Напиши».

* * *

Делла сказала ему, что он зря ненавидит «Биографию неизвестного» и себя вместе с ней. Сначала изложив в письме, она позже повторила лично, глядя Шеннону в глаза, что тот не имеет права отворачиваться от своего творения.

Пришло время взять ответственность за написанные собственноручно слова, пришло время признать, что книга не так плоха, как его заставили думать.

Он знал, почему ему хотелось рыдать, почему рот кривился в немом крике: однажды, стоя перед беснующейся толпой, он решил, что создал нечто ужасно глупое, в этой мысли утвердился и позволил ей съедать себя годами, пока, наконец, книга не попала к девушке, к которой попасть не должна была.

С той стороны, с которой Шеннон совсем не ожидал, Делла Хармон протянула ему руку помощи. Она и тень пятнадцатилетней девочки, которую звали Алана, которая говорить честно могла только написанными на листе словами.

Ради них обеих. Ради самого себя. Ради того Шеннона-До, который однажды его покинул.

Настало время сделать еще один шаг — прочь из туманной долины, прочь из зловещего темного леса.

Оказалось, он был готов давно, но нуждался в мягком толчке, который могла подарить только Делла — глядя прямо в глаза, без стеснения, сказать о том, каким же дураком нужно быть, чтобы настолько предать себя и свое детище.

Шеннон оторвал глаза от экрана ноутбука, роняющего ровный голубоватый свет на собственную клавиатуру и лист с переписанной обзорной статьей о декорациях Драматического театра Реверипорта.

Он почувствовал рядом с собой движение, но отбросил тревожные мысли, списав все на сквозняк, а увидев напротив темноволосого парня, вздрогнул и почти вскрикнул от неожиданности. Тот молча сидел за кухонным столом, разглядывая стоявшую рядом чашку нетронутого черного кофе.

— Взялся за старое? — спросил он, дернув плечом. — А я вот успел забыть этот вкус.

Он держал в руках сигарету, стремительно тлеющую, роняющую крошки пепла на испещренный мелкими трещинами старый стол.

Шеннона затрясло, но печаль, которой полнились глаза парня напротив, быстро растворилась. И бывший прозаик выдохнул. Выдохнул и понял, что сейчас самое время.

— Когда мы разговаривали в последний раз? Сколько лет назад?

— Три года, — отозвался он. Три года и четырнадцать дней. Взгляд Шеннона упал на часы. Нет, уже пятнадцать.

Его звали Роб. Он был подростковой выдумкой, облаченной в буквы, говорящей, что думает, и не видящей чужих мечтаний и их трагичного исхода. Он был персонажем той книги, что лежала в тумбочке у кровати в спальне наверху. И он давно был покинут своим автором.

— Почему ты пришел сейчас? — тихо спросил Шеннон. Его первый вопрос, заданный с момента встречи, отскочил от стен и рикошетом ударил обоих в грудь.

— Задача у меня такая — вытаскивать твою задницу из болота. Или, может, из туманной долины?

Роб усмехнулся, совсем невесело, даже хмуро, но Шеннон не удивился — слишком хорошо знал его.

Он смотрел на него теперь и вспоминал сказанное когда-то Камероном Бакером, который его обиду и глухую рычащую ярость не разделял, — то, что всерьез не воспринял, от чего отвернулся, но так или иначе запомнил надолго. Он вернулся к этому спустя годы — потребовалось много времени и застывшая во взгляде Деллы Хармон уверенность.

«Ты жив благодаря ему! Он умер вместо тебя там, на страницах твоей книги! Будь же благодарен, черт возьми!»

Шеннон видел Роба теперь другими глазами, и в нем больше не было злости, а если и была, то малая капля, которая потонула в море благодарности и даже там обернулась сказанным шепотом «спасибо».

Он теперь был гораздо старше его, а ему все так же оставалось двадцать. Ему теперь навечно двадцать.

— Тебя здесь нет.

— Ну естественно. — Роб прыснул со смеху, но на его лицо все равно опустилась тень тоски. — Ты спишь.

— Я бы хотел, чтобы ты был живым, — прошептал Шеннон, щурясь.

Роб смог бы понять его. Роб поверил бы в его особенность и помог вынести тяжесть бремени. Они ведь были так похожи…

— Забавно, что ты меня еще помнишь. — Тот обиженно поджал тонкие губы, всего на мгновение, не зная, как глубоко Шеннон сожалел и помнил его всегда.

— Прости меня.

Роб — его искаженный автопортрет, замерший на страницах изданной когда-то и после сожженной книги, от которой автор отказался, которую стал считать своей главной ошибкой, непростительной и глупой.

Роб — его точная копия, принявшая лицо увиденного однажды на суетливой улице незнакомого человека.

Роб — его вымысел, слишком похожий на жизнь.

Он остался все таким же; темные круги под глазами стали пятнами боли на бледном худом лице, и волосы он все так же не расчесывал, только часто запускал в них тощие пальцы, а в другой руке сжимал сигарету, дым от которой впитывался в мебель кухни.

— За что? — спросил он надменно, и Шеннон улыбнулся. Роб знал ответ на свой вопрос, но ждал слов от своего создателя. Тех самых слов, которые Шеннон сказать не решился даже самому себе, от которых отрекся однажды, а спустя несколько десятков месяцев удивился давящей пустоте внутри.

Шеннон не ценил Роба. Он не стал бороться за него, предпочтя забыть.