Всё против нас - Анна Владимировна Дубинская

– Да? Ничего себе фортель… Первый раз слышу об этом. А ты что… ответил?

– Хм, забавная ты… – смотрит на меня. Клянусь я готова кануть в Лету, лишь бы не видеть его глаз полных злости.

Да что с ним блин такое? Биполярное расстройство? Десять минут назад он улыбался мне.

– Прости. Я лезу не в свое дело… нам, наверное, пора ехать. Уже поздно. Могут не пустить в больницу, – говорю порывисто, но сама стою на месте, словно чего-то жду.

– Я сказал, что не ему решать, как мне поступать. И если захочу, то я сунусь в ваши отношения… Залезай, точно не успеем. Пора вправить твоему брату мозги.

Я чуть ли не падаю в обморок от его слов. Что он говорит? Боже ж ты мой. Это сон… бредовый какой-то сон.

Дамир забирает стаканчик с крыши и усаживается на водительское сидение. Бросает на меня острый взгляд.

– Ты едешь? – нервно тарабанит по рулю пальцами.

– Да, бегу.

Глава 40

Дамир

За дорогу мы успели немного узнать друг о друге. И даже почти подружились. Выяснилось, что мы слушаем одну музыкальную группу, и оба одинаково мечтаем переехать жить к морю. Она по понятным причинам, а я просто устал от серости.

Всю дорогу меня отвлекали ее ноги, сложно было устоять, и я нагло смотрел на них. А она скромно поправляла юбку и даже ругалась, что больше ни разу в жизни ничего подобного не наденет. Я смеялся, а она тихо ворчала на меня.

Мы не спорили, не ругались, не цепляли друг друга. Первый раз со времени знакомства общались как обычные приятели. И мне очень понравилось это. Кира будоражила меня, я сидел точно на обжигающих углях.

Ее глаза, ее мягкие губы, ее манера говорить и умничать, ее философские мысли – меня притягивало все. Кира Соболева – дерзкая, уверенная в себе, сильная девчонка. Когда она слегка улыбнувшись, неосознанно облизнула свои губы, и те блеснули влажностью в сумерках, я понял, что хочу попробовать их на вкус. А когда она расстегнула пальто, заметил под ложечкой искру страстного томления и понял, что хочу увидеть ее под собой. И я, черт подери, совершенно точно узнал в крови адреналин и вожделение, когда она сняла шарфик, оголив стройную нежную шею. Так и хотелось ее поцеловать. Дотронуться до пульсирующей венки на шее губами и вдохнуть ее запах.

Да я сбрендил, наверное, все дело в ее яблочном, почти дерзком, запахе. Или дело в том, что я настолько сильно рад, что она не злится на меня, что больше не винит в аварии. Или она действительно запала в душу.

– Ну вот мы и на месте, – говорит спокойно Кира.

Я смотрю на высокое светлое здание центра реабилитации. Пора идти.

– А меня пустят? – спрашиваю у нее.

– Да, здесь правила не такие строгие. Я думаю, ты легко пройдешь.

– Ты идешь со мной?

– Нет. Он не хочет меня видеть. Мы с ним поссорились. Тебе лучше идти одному.

– Один так один. Хорошо. Я скоро.

– Удачи.

– Я оставлю машину заведённой. Здесь прибавишь, если станет холодно, – показываю рычажок на приборной панели, – и можешь включить свою любимую группу.

– Хм. Спасибо, – улыбается она.

– Она есть на флешке, поищи. Ну все. Я пошел.

Я выхожу из машины и иду в центр. В просторном уютном холле очень тепло и людно. Как раз время посещений. У ресепшена я сообщаю имя и фамилию друга.

– Он должен быть в палате. По-моему, я его сегодня не видела. Даже гулять не выходил. Пройдите, бахилы слева по коридору, – сообщает медик реабилитационного центра.

– Спасибо.

Поднимаюсь на второй этаж и нахожу его палату. Без стука вхожу. Первое впечатление непривычное и до дрожи в теле знакомое. В палате пахнет лекарствами и стерильностью. Вспомнилось время, когда я ребёнком навещал маму в клинике. Паршивое ощущение внутри. Ощущение такое, что ты вроде как пришел поддержать, помочь, но толку от тебя ноль. Я так и не смог помочь маме, не смог своими подростковыми доводами объяснить, что она выздоровеет и перестанет пить. Она не перестала, к сожалению, ни тогда, ни сейчас…

– Хай Зомбилэнд! Как житуха?

Богдан, видимо, спал. Потому что после моих слов резко поворачивается и, не веря, хлопает сонными глазами. Он узнает меня, взгляд заметно мрачнеет.

– А я-то надеялся, что отдохну сегодня, – бурчит он недовольно.

– Привет, как ты?

Я медленно подхожу к кровати и смотрю на него.

– Честно, легче сдохнуть. Ты не представляешь, что у меня внутри…

– Как это. Немного представляю. Я все детство живу с алкоголичкой. Думаешь, легко видеть, как она бухает весь день? Слышать по утрам, как ей хреново в ванной? Или видеть, как она ползет потому, что не может стоять на ногах.

Вырвалось. Просто нытье не люблю. И Богдан знает это. Пусть вспомнит мою семью.

– Хватит. Перестань. Итак хреново, – кривится Богдан.

– Знаешь, я хрен знает, как это происходит. Я не знаю, почему она села к моему бате в тачку. Я не знаю, почему я сорвался на Киру, возможно потому что я кретин. Я не знаю, какого черта ты позвал ее на вечеринку… Но в одном я уверен. Судьба над нами смеётся, она изводит нас, ты же видишь сам. У вас в жизни полное дерьмо, у моей семьи то же самое.

– Ты что общался с моей сестрой?

– С чего ты это взял? – смотрю в окно и вижу свой автомобиль. Улыбаюсь, зная, что Кира сидит в нем.

– Говоришь как долбанный философ. Это она у меня любит всякую такую лабуду. Ты еще скажи, что нужно ценить и любить каждый день своей жизни.

– Нет, не скажу. Я приехал сказать тебе другое. Хватит давить на жалость.