Отдел Химер (СИ) - Бурак Анатолий

Я не много понял в рассуждениях странного старца. Да, если честно, особо и не старался. Для меня жизнь проста и понятна. Обыденная штука без всяких выкрутасов, которую при желании можно потрогать руками.

— А здесь как оказались?

— Да так… — Он неопределенно хмыкнул. — Государство умеет хранить секреты… А в то время методы были, сам знаешь… Вот и пришлось убегать.

— И что, все эти годы вы так и живете отшельником?

— А много ли мне надо? — удивился он. — Когда принудили принять участие в бесовских опытах, мне исполнилось шестьдесят. Я был священником в небольшой деревушке под Киевом. И, уяснив, что кадровый состав лаборатории, занимающейся паранормальными явлениями, периодически обновляется, рискнул сделать ноги.

— Но почему здесь? — Изумлению моему не было предела. — В этой глуши, вдали от цивилизации?

— Так ты ничего не знаешь? — Он вскинул брови. — А я-то, наслушавшись речей твоего друга, думал, что вы в курсе.

— Что я должен знать?

— Скоро сам поймешь. — Он повернулся, собираясь скрыться за дверью. — А не догадаешься — значит, не судьба.

Глава 7

ГЛАВА 31

Хозяин скрылся за дверью, а я, ломая голову, что бы могли значить его слова, неторопливо взлетел, направляясь в ночь. Судя по всему, место это относилось к аномальным зонам. И, отпугивая людей с ограниченным восприятием, было притягательным для любого, обладающего паранормальными способностями. Себя, как вы понимаете, я ни в коей мере не причислял к нечисти или к вурдалакам, считая всего лишь человеком, которому повезло приобщиться к тайне. А то, что для поддержания жизненного тонуса нам с Майей требуется убивать… Так ведь любое живое существо занимается тем же. Что же касается общественного мнения, то Шопенгауэр недаром говорил: человек способен понять лишь то, до чего дорос его собственный ум, а всё, что выше, вызывает у него одну ненависть.

Наслаждаясь полетом, неторопливо — относительно, конечно, — продвигался над поросшей редкими кустами пустошью. Охота, которую мы заменили покупкой на базаре различной живности, будоражила кровь, заставляя трепетать каждую клеточку. Словно гончая, я вынюхивал след потенциальной жертвы, используя при этом все шесть чувств.

У большинства живых существ постоянно присутствует стремление попасться, так что искусство ловли состоит в основном в том, чтобы не мешать им в этом. Не спугнуть. Полагаясь более на инстинкты, позволившие миллионам поколений предков добывать пропитание охотой, чем на разум, я несся над землей, ухитряясь при этом размышлять на совершенно отвлеченные темы.

Охота — вещь во всех отношениях замечательная. И даже тот, кто не родился с первобытным инстинктом, кто боится вида крови и ни разу не был на рыбалке, всё равно подвержен этой страсти. Ибо нет такого пусть до мозга костей городского жителя, который бы не любил природу. А что есть охота, как не брошенный вызов, не попытка выяснить, кто — кого?

Я летел, вдыхая полной грудью, различая мельчайшие шорохи. На темном, синем, переходящем в черноту небе кое-где мигали звезды. Холодный, чуть влажный ветерок время от времени обдавал легкой волной. Голые ветви деревьев еле слышно шумели, подобно неясному шепоту ночи. И редкие, освещаемые щербатой луной, они отбрасывали еле различимые тени. Пролетая мимо небольшого озера, над которым поднималось едва заметное испарение, я ненадолго остановился, размышляя, не поймать ли пару рыбин. Но рассудил, что нечестно, ибо ограниченные берегами обитатели естественного водоема не имели против меня никаких шансов. Да и, если по правде, лень было раздеваться. А появиться в мокрой одежде перед Олегом я бы не рискнул.

В конце концов обнаружив лису, гнавшуюся за зайцем, я рванул следом. И, забавляясь, выхватил добычу из-под носа у рыжего хищника. Придушив косого, с усмешкой смотрел вслед улепетывающей лисе и, дав той метров сто форы, в мгновение ока догнал и лишил жизни.

Есть люди утверждающие, что нет общего для всех палача, а у каждого имеется свой демон-мучитель. Не пытаясь оправдаться, всё же хочу сказать, что никогда и ни в коей мере не считал себя таковым. Просто, являясь одной из составляющих природы, осуществлял свое право. Право сильного. Право на жизнь.

Узкая полоска неба на востоке начала светлеть, отдавая красным. Внутренний голос подсказывал, что скоро рассвет. И, не желая ненужных вопросов, я повернул к временному пристанищу, облюбованному странным стариком, которому, если верить его словам, более ста тридцати лет.

Тихонько войдя в дом, улегся на край лавки и закрыл глаза. Олег мирно посапывал. Я же, насытившийся и впервые за столько месяцев оттянувшийся по полной программе, невольно задремал. Ничуть, впрочем, не опасаясь, что не смогу проснуться днем. В конце концов, всё оказалось не так уж и страшно. Просто нужно побольше кофе. Ну и, конечно, энергии. Чужой, живой, в чистом виде энергии, которую получаешь, лишь забирая чью-то жизнь…

— Рота, подъем! — гаркнули над самым ухом, и я встрепенулся.

Будучи сверхчеловеком в ночное время суток, днем я превращался в господина Обломова, с трудом отрывающего филейную часть от дивана. И в который раз я посетовал на то, как несправедливо устроено мироздание. Слишком уж разительным был контраст между ночным всесилием и вялым, полусонным дневным существованием. Но, как известно, человек привыкает ко всему. Подстегиваемый запахом кофе, я слез с лавки и отправился на двор умываться.

Плеснув водой в лицо, увидел на куртке небольшое кровавое пятнышко и, замыв, вернулся в дом. Из-за печки не доносилось ни звука, но, освежив в памяти ночной разговор, при свете дня показавшийся нереальным видением, заглянуть на другую половину избы я не рискнул.

Хотя в голове роились тысячи вопросов, я подозревал, что всё равно не получу ответа. Недаром же, намекнув на то, что могу обнаружить в этих местах что-то необычное, старик прервал разговор на полуслове.

Перекусив, собрали пожитки. Оставив на столе немного денег, вышли за порог.

— Куда теперь? — вяло поинтересовался я.

— К Ямной пустоши, — ответил Олег. — По недостоверным данным, там иногда происходят довольно странные явления.

Мы неспешно двигались по пересеченной местности. День между тем залил пространство ярким светом, и я надел солнцезащитные очки. Было довольно тепло, и мы быстро шли вперед. И продолжали начатый в поезде разговор.

— Так называемая дистилляция океанов, которой, по твоим словам, можно не опасаться, на самом деле грозит обернуться глобальной экологической катастрофой. Ведь те, кто занимается этой «перегонкой», вместе с различными неорганическими соединениями губят и планктон.

— Ну и что? — удивился я. — Сколько того планктона надо китам? Да и много ли их, горемычных, осталось?

— Вот-вот! — оживился Олег. — В том-то и дело, что почти всех истребили. Можно сказать, под корень. А ведь планктон — это не только плавучее пастбище китов, но и всеокеанская кормушка. Не веришь? Давай мы с тобой проследим, кто кого ест. Мелкие водоросли, питающиеся солями моря, поедают планктоновые рачки. Которыми в свою очередь насыщаются небольшие рыбы. Ну а тех пожирают более крупные морские хищники. И всё это звенья одной цепочки, в которой растительный планктон — лишь первое, начальное звено. Ведь только представители морской флоры способны превращать неорганические вещества — соль, газы, углекислоту — в собственную растительную массу, которая служит пищей животным. Если бы вдруг, вследствие какой-то глобальной катастрофы, случилось невероятное и погиб весь океанский планктон — тогда бы в море перевелись и рыбы. И хищники умерли бы с голоду.

«В огороде бузина, а в Киеве дядька, — мелькнула мысль. — То ему зонд над планетой кружится, облучая человеков и заставляя дружно съезжать с катушек. То таинственные пришельцы фильтруют воду на предмет изымания никому не нужных и в ближайшие сто-двести лет бесполезных ископаемых. А я тут тягайся днем по болоту. Злой и не выспавшийся».