Эликсир жизни - Вера Крыжановская

– Вот ваш шоколад, дорогой Супрамати! Кушая эти сандвичи, выслушайте то, что я скажу вам. Все мужчины, когда наделают глупостей, стараются прикрыть их целою сетью более или менее ловкой лжи. Это общечеловеческая слабость. Но ни одно существо на свете не лжет столько, сколько «муж», так как измена – это специальность людей этой категории. Я не стану анализировать, что побуждает их изменять, как только они не находятся на глазах женщины, будь то жена или любовница. Но факт неоспорим: никто не злоупотребляет так ложью, как эти господа, у которых рыльце всегда в пуху и которые, подобно страусу, воображают, что когда голова спрятана, то остального не видно.

– Сравнение не очень лестно; но что касается меня… Нара перебила его.

– Ради Бога, не лгите! Разве я спрашиваю у вас отчета в ваших поступках? Я сама дала вам свободу. Нашли ли вы хоть одно мое письмо с упреком в ящиках Нарайяны? Тогда я имела право требовать, но не пользовалась этим правом. Разве требуют то, что потеряло всякую цену? Я знаю, что есть женщины, которые со слепой настойчивостью цепляются за мужчину, хотя давно бы должны были потерять всякое уважение к нему. Я извиняю их, так как это женщины смертные, короткая жизнь которых не дает им вкусить полного отвращения к мужьям и окончательно похоронить все иллюзии и ревность.

– Ревность – это слабость, часто ни на чем не основанная, – заметил Супрамати.

– Вы ошибаетесь, мой друг! Ревность – это барометр любви. Когда жена перестает ревновать, хладнокровно смотрит на соперницу, которой муж отдает свое сердце и время, и не интересуется переменами, происходящими в гареме мужа, – это верный знак, что любовь умерла, и что нет надежды ее воскресить. Ревность – это боязнь потерять то, что дорого, и пока она таится под пеплом,

любовь может еще воскреснуть; но если умерла ревность, ничто уже не оживит образ любимого существа, не окружит его ореолом и не заставит сердце биться сильней при его приближении. Равнодушие – это надгробный памятник на могиле любимого существа.

– Нара! – вскричал смертельно побледневший Супрамати.- Неужели вы уже до такой степени презираете меня, что перестали любить?

Легкая улыбка скользнула по лицу молодой женщины. Она покачала головой и ответила:

– В ваших словах сквозит все мужское тщеславие. Но успокойтесь, Супрамати, я не могу перестать вас любить, так как я еще не любила вас.

Человека любят не за одну его красоту. Внешность предрасполагает, правда, но она далеко не талисман, создающий любовь. Истинную привязанность надо приобрести и чем-нибудь заслужить; только у животных инстинкт заменяет качества сердца и ума и удовлетворяет обе стороны. Признаюсь, настоящее общество почти подходит под это определение, и ему достаточно инстинкта для удовлетворения своих требований в деле любви. На добродетель уже не смотрят как на основу счастья. Мужчины считают ее смешной, присущей только маньякам, а для женщины добродетель обязательна только до тех пор, пока она удовлетворяет животной ревности мужчины, но ее вовсе не ценят, и на добродетельную женщину смотрят, как на глубоко ограниченную натуру.

Однако ходячее мнение не может быть приложимо к вам, человеку развитому и стоящему на пороге посвящения. Вы не ослеплены, как Нарайяна, роскошью и тщеславием. Вы должны понимать, что два развитых существа не могут любить друг друга только потому, что их толкает на это инстинкт, но должны основывать свою привязанность на взаимном уважении.

Я хотела бы вас любить и уважать, но только не таким, каким вы вышли из школы Пьеретты.

Видя, что яркая краска залила лицо Супрамати, Нара прибавила:

– Вам, конечно, не понравилось то, что я сказала. Мужчинам противны женщины, которые позволяют себе судить их, анализировать их качества и ясным, равнодушным взглядом видят их слабости. Я испытывала это с Нарайяной, который, несмотря на свое бессмертие и обрывки приобретенного знания, был ограниченный, себялюбивый, чувственный и пропитанный тщеславием. Ему нравилась его таинственная роль, и вместо того чтобы развивать свой ум и обострять чувства, он питал в себе только человеческого «зверя», который, в конце концов, и пожрал его.

Супрамати опустил голову, и яркий румянец залил его лицо. Ему было стыдно перед этой умной и наблюдательной женщиной за сказанную им фразу, которой он так наивно выдал свое тщеславие.

Он действительно ничем не заслужил любви Нары, напротив, своим небрежным промедлением он мог пробудить в ней злобу и оскорбить ее самолюбие.

– Вы, Нара, строгий судья, и ваши слова острее бритвы, – сказал он после минутного молчания. – Я не отрицаю, что ваша отповедь заслужена мной, и я глупо употребил свое время. Я не любил; но, как вы выразились, позволил заговорить «инстинкту» – и меня удовлетворяло общество и любовь такого животного, как Пьеретта…

– Я не сужу вас строго, Супрамати, и не имею никакого желания обидеть вас. Я только научилась наблюдать людей и события. Время и размышление были моими учителями, и я не могла слепо и равнодушно пройти мимо окружающих меня тайн. Я изучала свойства первоначальной материи, научилась дисциплинировать свою волю и прошла посвящение.

Супрамати быстро выпрямился и с удивлением посмотрел на умное лицо молодой женщины.

– Отчего вы не сказали мне, что посвящены? Я бы выбрал вас своим наставником.

– Нет, вы сделали хорошо, выбрав Дахира. Женщина только несовершенно может наставить мужчину. Но если вы хотите, я буду сопровождать вас, стану помогать вам и буду вашим испытанием,

– Вы? Я не понимаю этого.

– Ну да,- я! В моем присутствии вы научитесь побеждать плоть и любить духовно. В данную минуту мои слова для вас темны, но настанет час, когда вы поймете меня и, надеюсь, по-

любите меня другим чувством, чем Пьеретту, – закончила она с лукавым взглядом.

Нара встала и прошла в соседний кабинет, куда за ней последовал и Супрамати.

– Вы, Нара, существо загадочное, – сказал он, садясь рядом с ней и целуя ее руку. – Расскажите мне свое прошлое или я прежде должен заслужить и приобресть ваше доверие? – Молодая женщина на минуту задумалась.

– В день нашей свадьбы я расскажу вам историю моей жизни, а также подробности смерти Нарайяны. Это будет страшный пример для вас.

– А когда вы назначите этот счастливый день? – спросил он, умоляюще глядя на Нару.

– По-настоящему, мне бы следовало отплатить вам долгой отсрочкой за то, что вы так медленно спешили соединиться со мной. До сих пор вы, кажется, вовсе не торопились скорей отпраздновать этот «счастливый» день, – с насмешкой ответила Нара.

Заметив смущение и огорчение Супрамати, она прибавила: К счастью, я не злопамятна. Теперь, когда отдана должная честь памяти Нарайяны, мы вправе подумать о нашем будущем, и я считаю возможным назначить день нашей свадьбы через две недели. Кстати о браке: подумали вы, как устроить это дело? Вас все считают буддистом, а между тем вы, без сомнения, желаете, чтобы наш союз был освящен церковью.

– Признаюсь, мне было бы очень тяжело ограничиться одним только гражданским обрядом. Я до глубины души христианин.

– Я подумала об этом и распространила слух, что Нарайяна крестился и меня обратил в протестантизм! Это-то обращение и было будто бы причиной охлаждения между вами и вашим братом; но вы настолько уважаете мои христианские убеждения, что согласны, чтобы христианская церковь освятила наш брак. Итак, один протестантский священник, принадлежащий к свободной церкви, может обвенчать нас. Я знакома с ним и знаю, что он не откажет мне. Еще одно слово: сегодня вечером я приглашу к себе нескольких друзей и представлю им вас как своего жениха. Согласны?

– О, конечно! – ответил сияющий Супрамати.

– А теперь до свидания, до обеда! Мне еще нужно кое-куда съездить, – сказала Нара, протягивая ему руку,

Супрамати задумчиво вернулся к себе и стал размышлять о своем разговоре с Нарой. До сих пор при их свиданиях говорилось мало о любви, но много горьких истин, а между тем эта странная и умная женщина неудержимо влекла его к себе. Все, что она говорила, была горькая истина. Разве поколение, среди которого он жил, не было действительно лишено всяких идеалов и принципов? Семья, основанная на личной выгоде, расшатанная эгоизмом и распущенностью, не могла помочь такому положению дел. Живя среди родителей, вечно воюющих, или до такой степени равнодушных друг к другу, что они казались чужими, где же почерпнуть несчастным детям чувство любви и взаимного самоотречения, которое облагораживает человека и руководит им в жизни, внушая ему сознание долга и уважения к закону - не тому закону, который написан в «Своде», ибо человек всегда будет презирать «букву», безнаказанно воруя или распутничая, – а к закону совести.

Деморализация семьи всегда влекла за собой падение народов.