( Не) верный муж (СИ) - Рымарь Диана

«Что случилось???» — Сын не скупится на вопросительные знаки.

Чешу лоб, соображая, как бы ответить нейтральнее.

«Так было нужно, я сейчас с ней, за всем прослежу».

Лучше пусть пока не знает про то, что случилось на самом деле. Одно дело узнать, что маму сбили, когда она стоит перед тобой живая, здоровая, другое — когда лежит в больнице, и ты понятия не имеешь, как обстоят дела в действительности. Фантазия у сына богатая, еще напридумывает всякое.

«Точно все ок?» — не унимается Давид.

«Точно», — вру. «А зачем ты звонил матери? У тебя все в порядке?»

«Норм. Я просто имя придумал, если мама сестру родит. Эсминэ. Красивое, да? У нас новая соседка с таким именем, гуляли вместе сегодня, вот я и подумал».

Впервые слышу от сына упоминание о какой-то девочке. Растет пацан.

Но то, что ждет, кого мать родит, больно царапает.

«Очень красивое имя», — отвечаю ему.

Давид ждет малыша, Лиана тоже ждет, судя по последнему разговору с ней. Теща ждет, свояченица. Мария ждет…

И я еще до вчерашнего дня очень ждал.

Вроде бы мне-то теперь уже точно ждать нечего, но поди ж ты, заботит судьба малыша. Очень заботит. Хоть триста раз скажите, что не мой, а все равно дорог.

Он же продолжение Марии! Я его за прошедшие недели успел полюбить, своим посчитал.

К Веркиному ребенку ничего не испытываю, а вот к плоду жены очень сильные чувства. Хочу, чтобы рос, креп, увидел этот мир.

И разводиться с женой уже совсем не хочу.

Ласкаю взглядом каждую ее черту, и отчетливо понимаю, что люблю даже больше, чем раньше. Никогда не прекращу любить.

Гнева на нее больше нет, он весь вышел через дикое волнение еще там, на парковке у отеля. В ту минуту, когда я держал ее окровавленную голову, только о том и думал, что больше никогда от себя не отпущу жену. Что я лучше сам умру, чем позволю ей еще как-то пострадать.

Лучше бы меня там сбили, а не ее, честное слово.

Нет, развод — не вариант. Эдак я с ума сойду. Всю жизнь буду вокруг нее кружить, кусать локти, что я не с ней, мучиться. Все равно ведь никогда из сердца не вырву.

Не хочу с ней расставаться.

А вот чего хочу, так это выполнять указания врача — окружать заботой, вниманием, оградить от стрессов, носить ей фрукты, возить на обследования. Главное — забрать домой с детьми, и чтоб уж навсегда. Без ругани и ссор жить вместе одной семьей, как раньше.

И что ж теперь? Принимать ее как есть?

Оно дико звучит, да. Принять обратно жену с чужим ребенком в животе. Но, если рассудить по-честному, у нас с Марией счет один-один. Если она меня настолько любит, что даже пришла в отель, лишь бы я не накуролесил, значит принимает, несмотря ни на что. И я должен.

Да что я, ребенка не воспитаю, что ли? Воспитаю. А то, что не мой, так никому не обязательно знать. Я знаю — этого достаточно, и то лучше бы не знал, к шутам оно нужно, такое знание. Как же хорошо, что я не отправил результаты теста отцу. Как увидел, так и выпал из реальности, кажется, только сейчас в эту реальность и вернулся. А отец не позвонил, не напомнил. И к лучшему.

Никто никогда не узнает…

Но я поставлю жесткое условие, конечно же. Пусть Мария мне потом четвертого родит, чтобы трое моих отпрысков, как я всегда и хотел. Вот придет в себя, чуть поправится, я ей все это расскажу.

Снова ласкаю взглядом любимое лицо, вижу, как подрагивают ресницы. Просыпается моя красавица…

— Айк! — стонет Мария слабым голосом.

Она смотрит на меня особенным, пронизывающим взглядом. Замечаю, как в уголках ее глаз собираются слезы.

Меня моментально пробирает от этого зрелища. С чего я решил, что ее слезы хоть когда-нибудь прекратят на меня действовать?

Подаюсь к ней.

— Ты что, милая? Не плачь, не надо.

— Это я виновата, — она тихо всхлипывает.

— В чем? — искренне удивляюсь.

— Как ты не понимаешь? — причитает она. — Я ведь, когда узнала, что беременна, поначалу даже не обрадовалась! Думала, надо оно мне или нет, сомневалась…

— И что? — развожу руками.

— Ну как что? Вот вселенная мне и отомстила за те ужасные мысли! Раз не хочешь ребенка, Маша, вот тебе столкновение с машиной. Очевидно же, разве нет? Доктор сказал, есть серьезные риски. Это мне наказание за те мерзкие мысли, сомнения…

Мотаю головой, силясь вместить в мозг эту информацию, но не вмещается.

Вскакиваю с кресла, пододвигаю его к кровати Марии почти вплотную, снова устраиваюсь в нем, начинаю ее успокаивать:

— Что за глупости ты говоришь? Ты ни в чем не виновата. Мало ли в чем ты сомневалась, многие сомневаются, так бывает. Но никого потом за эти сомнения машины не сбивают. Ты ни при чем! Несчастный случай…

— Я его теперь уже очень хочу и очень люблю… — стонет Мария и кладет правую руку на живот. — Я не могу потерять ребенка, понимаешь?

Ее голос дрожит, а взгляд такой грустный, что меня пробирает до самых внутренностей.

— Ты его не потеряешь! — обещаю ей. — У тебя будет лучший уход, лекарства, витамины, еда и покой…

Как только я произношу последнее слово, губы Марии кривятся.

— Какой покой? — вдруг вскрикивает она. — Нет его давно!

Черт возьми, она права. С самого дня рождения Лианы никакого покоя в нашей семье нет и в помине. Безумие наросло как снежный ком, накрыло лавиной нашу семью, переломало все то хорошее, что у нас было.

А Марии нужен покой — это первое, что необходимо беременной женщине, чтобы выносить ребенка, дать новую жизнь.

Тут же себе обещаю: я буду не я, но обеспечу ей это.

Как бы ей так получше сказать, что я передумал разводиться?

Я хотел подождать с откровенным разговором, пока она оправится, но оправляться ей будет всяко легче, зная, что у нее есть надежная опора, поддержка в моем лице.

Набираю в грудь побольше воздуха, чтобы признаться, что готов принять ее с ребенком. Однако сказать ничего так и не успеваю.

Мария отводит взгляд, снова стонет:

— Это же маленький Давид или маленькая Лиана. Наше с тобой продолжение…

Мои брови взлетают.

Это шутка такая, что ли?

А Мария вдруг поворачивается ко мне и продолжает, ничуть не стесняясь:

— Катя говорит, что я ксерокс. Это правда так, дети копия ты, как под копирку. И этот будет такой же, вот увидишь. Когда он родится, ты поймешь, что он твой, сразу…

Я практически не дышу, впитываю сказанные ею слова. Они звучат искренне.

А ведь и правда, даже без ДНК-теста я бы сразу понял — мой или не мой, как только взял бы на руки. Что с Давидом так было, что с Лианой, черты Амарян прослеживались на раз. Разрез глаз, форма бровей, губ…

— Знаешь, почему я уверена, что ребенок твой? — выдает Мария. — Потому что в моей жизни был только один мужчина. Ты!

Как она это говорит: смотрит прямо в глаза, причем уверенно. Так, будто ее не в чем упрекнуть и не может быть в ее словах никаких сомнений.

И почему-то в этот момент у меня их нет. Сомнений этих. Должны быть, но нет, и все тут. Потому что подобное не сыграешь, даже великая актриса не справилась бы, а Мария и вовсе врать не слишком умеет, за годы брака я в этом не раз убеждался. Даже если хочет слукавить, не может. Вот и сейчас не врет, от сердца говорит, чувствую.

У меня в груди немеет, потом резко хорошеет, а затем просыпается… Гнев!

— Скажи мне, Мария. — В этот момент я очень стараюсь сдержаться. — Тогда какого черта ты мне вчера выдала про то, что я должен прочувствовать, каково оно, когда изменяет любимый человек? Какого ляда ты бросила мне это в лицо? Ты хоть примерно представляешь, что я почувствовал, когда ты мне это сказала? Зачем ты это сделала?

— Я злилась очень, — говорит она с новым всхлипом. — Злилась за то, что ты поверил каким-то бумажкам, а не мне. А еще мне было просто невероятно обидно от твоих слов. Мол, если я забеременела от другого, то это непростительно, хоть годами на коленях валяйся. А если у тебя ребенок на стороне, то я должна это принять… Вот и сказала так.