Стихотворения. Поэмы. Проза - Генрих Гейне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Висок мой вся в черном госпожа…»
Перевод М. Торловского
Висок мой вся в черном госпожаНежно к груди прижала.Ах! Проседи легла межа,Где соль ее слез бежала.
Я ввергнут в недуг, грозит слепота, —Вот как она целовала!Мозг моего спинного хребтаОна в себя впивала.
Отживший прах, мертвец теперь я,В ком дух еще томится, —Бьет он порой через края,Он рвет, и мечет, и злится.
Проклятья бессильны! И ни одноИз них не свалит мухи.Неси же свой крест — роптать грешно,Похнычь, но в набожном духе.
«Как медлит время, как ползет…»
Перевод В. Левика
Как медлит время, как ползетОно чудовищной улиткой!А я лежу не шевелясь,Терзаемый все той же пыткой.
Ни солнца, ни надежды лучНе светит в этой темной келье,И лишь в могилу, знаю сам,Отправлюсь я на новоселье.
Быть может, умер я давно,И лишь видения былогоТолпою пестрой по ночамВ мозгу моем проходят снова?
Иль для языческих богов,Для призраков иного светаАреной оргий гробовыхСтал череп мертвого поэта?
Из этих страшных, сладких снов,Бегущих в буйной перекличке,Поэта мертвая рукаСтихи слагает по привычке.
«Цветами цвел мой путь весенний…»
Перевод В. Левика
Цветами цвел мой путь весенний,Но лень срывать их было мне.Я мчался, в жажде впечатлений,На быстроногом скакуне.
Теперь, уже у смерти в лапах,Бессильный, скрюченный, больной,Я слышу вновь дразнящий запахЦветов, не сорванных весной.
Из них одна мне, с юной силой,Желтофиоль волнует кровь.Как мог я сумасбродки милойОтвергнуть пылкую любовь!
Но поздно! Пусть поглотит ЛетаБесплодных сожалений гнетИ в сердце вздорное поэтаЗабвенье сладкое прольет.
«Да, ты оправдана судом…»
Перевод В. Левика
Да, ты оправдана судомНеумолимого рассудка.«Ни словом, — приговор гласит, —Ни делом не грешна малютка».
Я видел, корчась на костре,Как ты, взглянув, прошла спокойно.Не ты, не ты огонь зажгла,И все ж проклятья ты достойна!
Упрямый голос мне твердит,Во сне он шепчет надо мною,Что ты мой демон, что на казньЯ обречен тобой одною.
Он сети доводов плетет,Он речь суровую слагает,Но вот заря — уходит сон,И обвинитель умолкает.
В глубины сердца он бежит,Судейских актов прячет свитки,И в памяти звучит одно:Ты обречен смертельной пытке!
«Меня не тянет в рай небесный…»
Перевод В. Левика
Меня не тянет в рай небесный, —Нежнейший херувим в раюСравнится ль с женщиной прелестной,Заменит ли жену мою?
Мне без нее не надо рая!А сесть на тучку в вышинеИ плыть, молитвы распевая, —Ей-ей, занятье не по мне!
На небе — благодать, но все жеНе забирай меня с земли,Прибавь мне только денег, боже,Да от недуга исцели!
Греховна суета мирская,Но к ней уж притерпелся я,По мостовым земли шагаяДорогой скорбной бытия.
Я огражден от черни вздорной,Гулять и трудно мне и лень.Люблю, халат надев просторный,Сидеть с женою целый день.
И счастья не прошу другого,Как этот блеск лукавых глаз,И смех, и ласковое слово, —Не огорчай разлукой нас!
Забыть болезни, не нуждаться —О боже, только и всего!И долго жизнью наслаждатьсяС моей женой in statu quo.[12]
Вознесение
Перевод Л. Пеньковского
На смертном ложе плоть была,А бедная душа плылаВне суеты мирской, убогой —Уже небесною дорогой.
Там, постучав в ворота рая,Душа воскликнула, вздыхая:«Открой, о Петр, ключарь святой!Я так устала от жизни той…Понежиться хотелось мне быНа шелковых подушках неба,Сыграть бы с ангелами в прятки,Вкусить покой блаженно-сладкий!»
Вот, шлепанцами шаркая, ворча,Ключами на ходу бренча,Кто-то идет — и в глазок воротСам Петр глядит, седобород.
Ворчит он: «Сброд повадился всякий —Бродячие псы, цыгане, поляки,А ты открывай им, ворам, эфиопам!Приходят врозь, приходят скопом,И каждый выложит сотни причин, —Пусти его в рай, дай ангельский чин…Пошли, пошли! Не для вашей шайки,Мошенники, висельники, попрошайки,Построены эти хоромы господни, —Вас дьявол ждет у себя в преисподней!Проваливайте поживее! Слыхали?Вам место в чертовом пекле, в подвале!..»
Брюзжал старик, но сердитый тонЕму не давался. В конце концов онК душе обратился вполне сердечно:«Душа, бедняжка, ты-то, конечно,Не пара какому-нибудь шалопаю…Ну, ну! Я просьбе твоей уступаю:Сегодня день рожденья мой,И — пользуйся моей добротой.Откуда ты родом? Город? Страна?Затем ты мне сказать должна,Была ли ты в браке: часто бывает,Что брачная пытка грехи искупает:Женатых не жарят в адских безднах,Не держат подолгу у врат небесных».
Душа отвечала: «Из прусской столицы,Из города я Берлина. СтруитсяТам Шпрее-речонка, — обычно летомОна писсуаром служит кадетам.Так плавно течет она в дождь, эта речка!..Берлин вообще недурное местечко!Там числилась я приват-доцентом,Курс философии читала студентам, —И там на одной институтке женилась,Что вовсе не по-институтски бранилась,Когда не бывало и крошки в дому.Оттого и скончалась я, и мертва потому».
Воскликнул Петр: «Беда! Беда!Занятие это — ерунда!Что? Философия? КомуОна нужна, я не пойму!И недоходна ведь и скучна,К тому же ересей полна;С ней лишь сомневаешься да голодаешь,И к черту в конце концов попадаешь.Немало, наверно, и твоя Ксантупа{162}Пилила тебя из-за постного супа,В котором — признайся — хоть разокПопался ли ей золотой глазок?Ну, успокойся. Хотя, ей-богу,Мне и предписано очень строгоВсех, причастных так иль иначеК философии, тем пачеЕще к немецкой безбожной вашей,С позором гнать отсюда взашей, —Но ты попала на торжество,На день рожденья моего,Как я сказал. И не хочется что-тоТебя прогонять, — сейчас воротаТебе отопру…Живей — ступай!..Теперь, счастливица, гуляйС утра до вечера по чудеснымАлмазным мостовым небесным,Фланируй себе, мечтай, наслаждайся,Но только — помни, не занимайсяТут философией, — хуже огня!Скомпрометируешь страшно меня.Чу! Ангелы поют. На ликеИзобрази восторг великий.А если услышишь архангела пенье,То вся превратись в благоговенье.Скажи: «От такого сопрано — с умаСошла бы и Малибран{163} сама!»А если поет херувим, серафим,То поусердней хлопай им,Сравнивай их с синьором Рубини,И с Марио, и с Тамбурини.Не забудь величать их «eccelenze»,[13]Не премини преклонить коленце.
Попробуйте, в душу певцу залезьте, —Он и на небе чувствителен к лести!Впрочем, и сам дирижер вселеннойЛюбит внимать, говоря откровенно,Как хвалят его, господа бога,Как славословят его премногоИ как звенит псалом емуВ густейшем ладанном дыму.
Не забывай меня. А надоестТебе вся роскошь небесных мест, —Прошу ко мне — сыграем в карты,В любые игры, вплоть до азартных:В «ландскнехта», в «фараона»… Ну,И выпьем… Только, entre nous,[14]Запомни: если мимоходомБог тебя спросит, откуда ты родомИ не Берлина ли ты уроженка,Скажи лучше — мюнхенка или венка».
Филантроп
