Всегда помните о сути вещей… Искусство размышлять - Марк Твен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Привязанность, которую я вдруг почувствовал к ней и которую она, очевидно, чувствует ко мне, – вполне понятный факт. Другое дело – свойство этой привязанности. Это не привязанность брата к сестре, – нет, она теснее этого, ласковее, нежнее и почтительнее. С другой стороны, это – не привязанность влюбленных, ибо наша привязанность лишена пыла и страсти. Наше чувство – нечто среднее между этими двумя чувствами, но оно красивее их обоих, оно очаровательнее и дает больше радости и удовлетворения. Такое чувство, такое странное и чудесное чувство мы испытываем лишь во сне, когда нам кажется, что мы любим кого-то. Такое же чувство могут пережить лишь дети.
Мы идем дальше, через мост, вдоль по дороге и болтаем, как старые, добрые друзья. Она называет меня Георгом, и это кажется мне нормальным, хотя на самом деле меня не зовут Георгом. Я называю ее Алисой, и она не поправляет меня, хотя, без сомнения, это не ее имя. Все, что уже произошло и происходит, кажется нам обоим очень естественным и последовательным. Я как-то прошептал: «Какая прелестная, нежная ручка!» И она молча, с благодарным выражением в глазах вложила свою ручку в мою руку, желая, чтобы я лучше разглядел ее. Я сделал это и поразился маленьким размером руки, ее бархатистой кожей, ее нежным переливчатым цветом, а затем – поцеловал ее. Она, не проронив ни слова, подняла руку к своим губам и поцеловала ее в то же место. На повороте дороги, в полумиле расстояния стоит избушка. Мы входим в избушку, видим накрытый стол и на нем дымящегося жареного индюка, ржаной хлеб, бобы и разные другие кушанья. Видим и кошку, свернувшуюся клубком и спящую на стуле с соломенным сиденьем у камина. Никого больше в избушке нет. Пусто и тихо. Она заявляет мне, что на секунду заглянет в соседнюю комнату, и просит меня подождать ее. Я сажусь, а она уходит за дверь, которая с шумом захлопывается за ней. Я жду, жду, затем встаю и, не в состоянии дольше выносить одиночества, иду вслед за девушкой. Выхожу за дверь и попадаю на какое-то странное кладбище со множеством могил и памятников, простирающихся далеко во все стороны и окрашенных алыми и золотыми лучами заходящего солнца. Я оглядываюсь и вижу, что избушка исчезла. Я бросаюсь во все стороны, туда и сюда, бегу по рядам меж могил и зову Алису. Вот уже опустилась ночь на землю, а я никак не могу найти пути. В глубокой горести от потери я просыпаюсь, – просыпаюсь на своей постели в Филадельфии. Мне – не 17 лет, а 19»…
Возлюбленная из снов дала Марку Твену идеальный образ. И такую девушку писатель встречает в жизни. Но добиваться руки и сердца неземного существа пришлось долго. Немало трудностей пришлось преодолеть Марку Твену, чтобы добиться любви нежной девушки Оливии и расположения ее родителей.
Во время круиза Твен познакомился с Чарльзом Лэнгдоном, который показал фото своей младшей сестры – она оказалась очаровательной. Чарльз, находясь под большим впечатлением от таланта Марка Твена и от его умения с совершенно непроницаемом лицом рассказывать умопомрачительные истории, много рассказывал отцу о своем новом друге. Поэтому, когда Марк Твен приехал в Нью-Йорк, Лэнгдоны пригласили его в гости. В то время он писал очерки для газет и журналов, имел большой успех, даже был оформлен вашингтонским корреспондентом в одну из самых влиятельных газет США «Нью-Йорк трибюн». Его приглашали выступать на званых обедах, его речь была признана «лучшей из всех речей, когда-либо произнесенных человеком». Но эти заслуги ничего не значили для богатой семьи Оливии. Отец девушки работал в угольной промышленности и был крайне религиозен. То есть полная противоположность Марка Твена.
Увидев Оливию, тот был поражен:
«У нее был непринужденный смех девочки. Она смеялась редко, но когда это случалось, то звучало музыкой».
Эти слова выражают не увлечение пользователя, не восторг сиюминутного увлечения – а глубокую любовь. С пониманием, восхищением, с заделом на развитие и усиление как интереса, так и этого самого восхищения.
«Она была стройна и красива, и ребячлива – и она была женщиной и девочкой одновременно. Она осталась такой и в последний день ее жизни. Под серьезной и сдержанной наружностью пылали неугасимые костры дружелюбия, энергии, преданности, энтузиазма и безграничной любви. Она была слаба здоровьем, но ее поддерживала сила духа, ее оптимизм и храбрость были неистребимы. Совершенная искренность, абсолютная правдивость были у нее врожденными. Она судила о людях уверенно и точно. Ее интуиция почти никогда ее не обманывала. В ее суждениях о характерах и поступках друзей и посторонних всегда было место милосердию. Я сравнивал ее с сотнями людей и остаюсь в убеждении, что я никогда не знал человека с таким чудесным характером. Она всегда была жизнерадостна и умела передать свою жизнерадостность другим».
Оливия выглядела болезненной девушкой, потому что несколько лет находилась на постельном режиме – из-за перенесенной травмы. Наверное, это и понравилось Твену. И писатель признался в любви:
«Я пережил сильнейшую внутреннюю борьбу в день, когда увидел Вас… я пытался удержаться, чтобы не полюбить Вас всем сердцем. Моим изумленным глазам Вы казались духом, который спустился с небес, чем-то таким, чему следует поклоняться почтительно и на расстоянии».
Любовь Марка Твена оказалась так сильна, что он был готов согласиться на любую модель отношений – только бы быть рядом с Оливией, хоть в каком качестве, даже в письменном виде:
«Я не раскаиваюсь, что любил Вас, люблю и буду любить. <…> Я прошу Вас писать мне иногда как другу, который, как Вы понимаете, будет делать все, чтобы быть достойным Вашей дружбы, или как брату, который ставит честь сестры так же высоко, как свою, ее желания для него закон, ее невинные суждения для него выше, чем вся людская мудрость… Пишите мне изредка хоть что-нибудь – тексты из Евангелия, если не придумаете
