Испанский любовник - Джоанна Троллоп

– Может…

– Может, что?

– Может, – сказала Дженни, сжимая свои маленькие аккуратные руки, – банку будет достаточно, если вы дадите объявление о продаже, а дела пойдут потом лучше, и вам не придется в действительности его продавать?

– Они требуют минимум сто тысяч фунтов через шесть месяцев.

Роберт и Дженни посмотрели друг на друга.

„Сто тысяч фунтов, – со страхом подумала Дженни, – было намного больше той суммы, которую страховая компания в конце концов выплатила после гибели Майка в автомобильной катастрофе". Вообще все, что она имела, включая дом, стоило гораздо меньше суммы долга Мидлтонов. Она похолодела при мысли об этом.

– Лиззи такая мужественная и сильная, – проговорила она. – Я уверена, она выдержит это известие. Она придумает какой-то выход.

– Правда? – с надеждой спросил Роб. Он посмотрел на простое милое лицо Дженни, накрахмаленный воротничок ее блузки, аккуратную нитку жемчуга, ниспадающую на застежку ее жакета. Неожиданно он почувствовал, что ее облик дает ему ощущение покоя и постоянства. Ему вдруг почти захотелось броситься к ней, спрятать голову у нее на груди и попросить ее успокоить его, пообещать ему, что наутро все уже будет в порядке.

Сдержав себя, он сказал:

– Проблема в том, что думать уже не о чем. Мы уже передумали и перепробовали все.

Он попросил Дженни закрыть „Галерею" и рано ушел домой вместе с Сэмом и Дэйви, которых Дженни, как обычно, забрала из школы и напоила чаем. Сэму не нравилось, что его забирала Дженни. Он почему-то боялся ее и подсознательно в ее присутствии вел себя спокойно. Это шло вразрез с его обычной манерой, и в качестве компенсации по пути из „Галереи" в Грейндж он становился просто ужасен. Он сыпал неприличными словами и кидался на дорогу, как камикадзе, так что обычно Роберт приходил с ним домой очень взвинченный. Если Лиззи успевала сама забрать мальчиков из „Галереи", то они возвращались в ее разбитой машине, а это лишало Сэма возможности проявить все свои хулиганские наклонности, поскольку путешествие занимало всего три минуты.

Когда Роберт привел Сэма и Дэйви домой (при этом Дэйви угрожающе пыхтел, так как Сэм сказал ему, что его лицо похоже на задницу бабуина), он увидел, что Алистер сидит на кухне и ест овсяные хлопья, горстями доставая их из коробки и отправляя в рот. При этом он не отрываясь читал комикс. Гарриет нигде не было видно.

– Привет, – сказал Роберт.

Алистер отправил в рот очередную порцию хлопьев, рассыпая их по столу, и ничего не ответил отцу.

– Прекрати! – крикнул Роберт, – Отвечай, когда я с тобой разговариваю, и перестань есть хлопья, если не можешь есть их по-человечески.

Сэм выскользнул из кухни в своем стремлении попасть к телевизору, а все еще пыхтящий Дэйви поплелся за ним.

Алистер медленно оторвал взгляд от комикса и с удивлением посмотрел на отца.

– Прошу прощения?

– Ты слышал, что я тебе сказал.

Роберт потянулся и вырвал у него коробку с хлопьями и комикс.

– Извини, но…

– Пойди возьми щетку и совок и убери это безобразие. Потом садись готовить урони, пока я не позову тебя к ужину.

– В настоящее время, – заявил Алистер, – я даже отдаленно не склонен к принятию ужина.

– Тогда можешь оставаться голодным, мне все равно.

Алистер предусмотрительно отошел в сторону, чтобы на всякий случай быть подальше от отца.

– Должен сказать, ты вне себя. Что случилось? Роберт подошел к холодильнику и начал доставать баночки и продукты, завернутые в фольгу и вощеную бумагу.

– Делай, что я тебе сказал, Алистер. Где Гарриет?

– Не спрашивай меня. В последний раз она была замечена на рыночной площади с Хизер. Видимо, они стояли в очереди к Джэймсу Пэрду, что указывает на абсолютное отсутствие вкуса у моей дорогой сестры.

– Алистер, – сказал Роберт, доставая противень и укладывая на него аккуратными рядами итальянские сосиски, – если ты не пойдешь и не возьмешь совок, я тебя отлуплю.

Алистер медленно вышел из кухни и вполголоса заметил Корнфлексу, который с интересом высунулся на шум из своего ящика, что разозлиться – это значит признать свое поражение перед противной стороной.

Роберт добавил на противень разрезанные пополам помидоры и несколько вялых консервированных грибов (мальчики никогда не станут их есть, а вот Гарриет съест, если только придет домой). Затем поставил противень на верхнюю полку духовки. Ему вдруг захотелось немного виски, но он тут же отказался от этой мысли, сказав себе, что еще всего лишь двадцать минут шестого, и вспомнив, что с Рождества виски в доме вообще нет.

Алистер вернулся с совком и метелкой и собрал ими примерно две трети рассыпанных хлопьев. Подойдя к мусорному ведру, он ссыпал туда мусор так, что его большая часть вновь попала на пол.

– Вот, папа, я искренне надеюсь, что ты удовлетворен, – саркастически заметил мальчик отцу и выплыл из кухни, оставив дверь открытой.

Роберт прошел в находившуюся рядом с кухней кладовку – великолепную кладовку в викторианском стиле с ровными рядами полок и огромными крюками для окороков – и достал из морозильника упаковку замороженных кубиков картофеля и пакет гороха. Пакет с горохом был уже открыт, а пластик в месте надреза кое-как скреплен проволочкой. Естественно, она сразу же выскочила, и несколько пригоршней гороха с веселым стуком просыпались внутрь морозильника. Роберт чертыхнулся, захлопнул крышку и понес остатки гороха на кухню.

Через двадцать минут должна подъехать Лиззи, и как раз к этому времени будет готов ужин для детей.

Ясно, что Роберт не сможет ничего сказать ей до тех пор, пока они не выпьют по бокалу болгарского красного вина из супермаркета. Был такой короткий период – роскошный, надо сказать, период, – когда Роберт имел кредит у одного виноторговца из Бата. Тогда они с Лиззи попробовали лучшие вина и даже увлекались статьями о винодельчестве в Новой Зеландии и Чили. Теперь во время еженедельных массированных (не менее двух тележек) закупок продуктов в супермаркете они позволяют себе лишь три бутылки из того, что идет по распродаже. Роберт сурово внушал себе, что даже такое количество – ровно на три бутылки больше того, что могут позволить себе многие другие семьи. И все же перед ним часто вставали картины более беззаботных дней, и он втайне скучал по ним.

Высыпая кубики картофеля на второй противень, он спрашивал себя, как ему лучше построить разговор с Лиззи: начать издалека или просто вывалить это ей, прямо смотря в глаза? Бац, и готово. Когда-то он, без сомнения, остановился бы на втором варианте. Это больше подходило ей. Она и сама преимущественно действовала именно так. Даже будучи совсем молодой, она в сложных ситуациях никогда не отступала. Это была одна из черт, которые Роберт любил в ней, – прямой и честный подход ко всему, что он ей говорил и чего у нее просил. Но мало того, что все, что ему предстояло сказать ей сегодня, было самым ужасным за всю их совместную жизнь. Сама Лиззи изменилась. Став старше, она, разумеется, немного сникла, в ней поубавилось оптимизма. На нее, кроме того, сильно подействовала последняя встреча с Фрэнсис и ее испанцем. Она вдруг стала очень задумчивой. Создавалось впечатление, что она погрузилась в продумывание каких-то глубинных и потаенных мыслей, переоценку своих чувств. Честно говоря, это сводило Роберта с ума. За двадцать лет совместной жизни он привык, что Фрэнсис часто заполняла мысли Лиззи, но на этот раз все было по-другому. У него создалось впечатление, что Лиззи гоняла в своей голове мысли о Фрэнсис и Луисе чуть ли не с какой-то маниакальностью. И если честно, то как она смеет (Роберт в этот момент засыпал горох в кастрюлю с горячей водой), как она смеет даже на секунду, даже в мыслях уходить от него и их проблем куда-то в сторону? В тот момент, когда она так нужна ему?