Операция «Б» - Юрий Виноградов

Мы полагали, что фашисты, в свою очередь, будут воздерживаться от бомбежки нашей столицы Москвы. Но оказалось, что для фашистских извергов законы не писаны и правила войны не существуют. В течение месяца, с 22 июля по 22 августа, немецкая авиация 24 раза произвела налеты на Москву. Жертвами этих налетов явились не военные объекты, а жилые здания в центре и на окраинах Москвы, больница, 2 поликлиники, 3 детских сада, театр имени Вахтангова, одно из зданий Академии наук СССР и другие. Разумеется, Советское командование не могло оставить безнаказанными эти зверские налеты немецкой авиации на Москву. На бомбежку мирного населения Москвы советская авиация ответит систематическими налетами на военные и промышленные объекты Берлина и других городов Германии…»

— Наращивать нам надо удары по Берлину, командир, наращивать! — подытожил Оганезов, когда Преображенский закончил читать.

— Чем наращивать, комиссар?! — с болью в сердце вырвалось у Преображенского, и он рассказал военкому полка о своем разговоре с командиром авиабазы майором Георгиади.

— Да-а, — протянул Оганезов, — положение серьезное. Я сделаю в Ленинграде все возможное, чтобы авиабомбы немедленно доставили на Сааремаа… — Он виновато улыбнулся, неопределенно пожал плечами. — Собственно, Евгений Николаевич, я проститься зашел к вам. Сейчас уезжаю в Асте и оттуда с последним самолетом из эскадрильи капитана Тихонова лечу в Беззаботное…

В сутолоке новых забот Преображенский забыл, что батальонный комиссар должен возвратиться под Ленинград в самое ближайшее время. 1-й минно-торпедный авиационный полк совершал систематические налеты на тыловые военные и промышленные объекты и военно-морские базы Германии и Финляндии, и военкому полка целесообразнее было находиться и вести политическую работу на основной базе. За него оставался на острове старший политрук Поляков, опытный, инициативный, всеми уважаемый в полку политработник.

После проводов военкома полка Преображенский еще раз прочел в газете официальное сообщение о продолжении налетов на Берлин в ответ на непрекращающуюся бомбардировку немецкой авиацией Москвы. Он согласен, наращивать удары по Берлину надо, но вверенные ему морская и армейская авиагруппы особого назначения не в состоянии, к сожалению, этого сделать. Нужны новые, дополнительные авиационные части или даже соединения для продолжения «Операции Б».

К его радости, вечером пришла шифровка от командующего ВВС флота генерала Жаворонкова, из которой он узнал, что Верховный Главнокомандующий нацелил на Берлин вновь сформированную 81-ю авиационную дивизию под командованием известного советского летчика Героя Советского Союза Михаила Водопьянова. На вооружении дивизии были мощные четырехмоторные бомбардировщики Пе-8.

Морской и армейской авиагруппам особого назначения предписывалось самостоятельно продолжать налеты на Берлин.

Перед самым отбоем к Преображенскому зашел старший политрук Поляков.

— Интересное письмецо хочу вам показать, Евгений Николаевич. С той стороны, так сказать. О результатах нашей работы…

По примеру своего начальника военкома полка батальонного комиссара Оганезова старший политрук Поляков считал первейшей обязанностью сообщать летному и техническому составу авиагруппы о результатах бомбардировок Берлина. Это оказывало огромное воспитательное воздействие на людей, находящихся на крайней западной точке советской земли, в глубоком тылу врага. Он связался с Беззаботным, и ему сообщили содержание письма мужу на фронт от жительницы Берлина Анни Реннинг. Солдат Реннинг воевал недолго, он был убит под Ленинградом.

— Вот что пишут на фронт немецкие жены своим мужьям, — протянул Поляков текст полковнику.

— Любопытно, любопытно. — Преображенский взял, письмо, начал читать…

«Дорогой мой Эрнст! Война с Россией уже стоит нам многих сотен тысяч убитых. Мрачные мысли не оставляют меня. Последнее время днем и ночью к нам прилетают бомбардировщики. Нам всем говорят, что нас бомбили англичане. Но нам точно известно, что в эту ночь нас бомбили русские. Они мстят за Москву. Берлин от разрывов бомб весь сотрясается… И вообще, я скажу тебе: с тех пор как появились над нашими головами русские, ты не можешь себе представить, как теперь нам стало скверно.

Родные Вилли Фюрстенберга, ты это хорошо знаешь, служили на артиллерийском заводе. Завода больше не существует! Родные Вилли Фюрстенберга погибли под его развалинами…

Ах, Эрнст, когда русские бомбы падали на заводы Симменса, мне казалось, все проваливается сквозь землю.

Зачем вы, Эрнст, связались с русскими! Неужели нельзя было найти что-либо поспокойнее.

Я знаю, Эрнст, ты скажешь мне, что это не мое дело, что ты убежденный социалист… Но знай, мой дорогой, что здесь, возле этих проклятых заводов, жить невозможно! Мы все находимся словно в аду. Пишу я серьезно и открыто, ибо мне теперь ничего не страшно! Я ничего не боюсь…

Предчувствую, Эрнст, пока дойдет до тебя мое письмо (если мне удастся донести его к почтовому ящику), меня не будет в живых. Эрнст… Уже гудят! Я несу письмо. Прощай! Всего хорошего.

— Разумная женщина эта Анни Реннинг! — возвратил Преображенский лист Полякову. — Вот чего не хватает ее фюреру!

— Да, простые берлинцы уже начинают понимать, к чему приведет авантюра их Гитлера, — согласился Поляков. — Аккредитованные в Берлине корреспонденты нейтральных стран сообщают о растущей панике в Берлине перед ударами советской и английской авиации. И что характерно, на развалинах наиболее отчаянные стали писать мелом:

«За эти бомбардировки мы благодарим нашего фюрера!»

— Надо, чтобы экипажи перед вылетом успели познакомиться с содержанием этого письма, — сказал Преображенский.

Поляков показал на пачку копий.

— Я отпечатал на машинке двадцать экземпляров. Хватит всем.

Письмо немецкой женщины Анни Реннинг заставило Преображенского вспомнить о пришедшей еще днем почте, в которой оказались и два конверта на его имя со знакомыми почерками отца и жены. Работы было по горло, он все время находился среди сослуживцев, и вот теперь, оставшись один после ухода старшего политрука Полякова, с волнением вскрыл первым конверт от отца, вынул вчетверо сложенный лист и начал читать:

«Родной мой сын Евгений! Наверное, ты в капусту крошишь гитлеровцев?! «Не будет им мало» — это твои слова. Я знаю хорошо, что они не разойдутся с делом. Будь хладнокровен, будь спокоен. О своих детях не беспокойся. Мы с мамой по мере сил своих ведем колхозную работу.

Война всерьез! Ненависть наша к врагу растет.

Но вот беда — я стар. Хотелось бы винтовку взять… Желаю тебе, мой родной сын, больших успехов, удач и счастья.

Письмо жены особо растрогало Преображенского, глаза его потеплели, он расслабился, почувствовал радостное облегчение, которого всегда не хватало при напряженной работе.

«…Где ты, Евгений, отзовись! Напиши мне коротенькое письмецо в два слова: «Я здоров». Оно меня успокоит. Галюська книжки читает. Малютка Ольга при встрече, пожалуй, назовет тебя «Евгений». Ей скоро четыре месяца. А Вовка очень часто требует от меня, чтобы я взяла на ручки Оленьку. В семье у нас пошли знаменитые художники. Смотри, читай, любуйся!..»

К письму было приложено с десяток рисунков старшей дочери и сына. На них, увиденные детскими глазами, плывущие по реке пароходы, летящие самолеты, цветы, деревья, домики. Под деревянным домиком с высокой дымящейся трубой трогательная надпись, от которой защемило сердце:

«Милый папа. Я жду тебя.

Долго не мог заснуть в эту неспокойную ночь Преображенский, думал о самых дорогих для него и любимых жене, детях, отце и матери…

Прежде чем отправить дальние бомбардировщики на Берлин, Преображенский еще раз проверил все расчеты. Теперь он нес ответственность за выполнение «Операции Б». Значит, надо подготовиться как следует. Необходимо снова проанализировать всевозможные варианты подхода к цели с учетом метеоусловий, бомбовой нагрузки, зон зенитного огня противника, барражирования немецких ночных истребителей-перехватчиков.

Летели самолеты только морской авиагруппы. Двигатели ДБ-3ф эскадрильи капитана Тихонова нуждались в замене, и машины пришлось отправить на Большую землю. На оставшихся в группе майора Щелкунова трех самолетах производился текущий ремонт моторов силами технического состава, и они не могли пока принять участие в операции.

Нуждались в ремонте и моторы всех дальних бомбардировщиков морской авиагруппы, о чем Преображенскому доложил старший инженер Баранов. К тому же не хватало на все машины авиабомб среднего калибра. Лететь же на Берлин даже с одной ФАБ-500 на внешней подвеске стало трудно; сказывалась изношенность моторов, они перегревались и выходили из строя.