Год колючей проволоки - Александр Маркьянов

Видимо, у Ахатова наверху была мохнатая рука — да и удивляться было нечему, если предположить, сколько ему поступает только от дорожной полиции на карман, и сколько он отстегивает наверх.

Еще дальше сидели директора некоторых оставшихся в Самарканде с советских времен предприятий, худо-бедно работающих. Не было только директора завода, собирающего японские микроавтобусы — он напрямую с Ташкентом работал и его трогать было нельзя. Даже дань с него не брали.

За другими достарханами сидели в основном родственники, ближние и дальние, которых по случаю свадьбы необходимо было уважить и жители его махали[93]. Как и во всех традиционных обществах, в узбекском твоей силой была сила клана или махалли, которая стоит за тобой. Восточный человек не может быть в одиночестве, он постоянно должен ощущать помощь и поддержку близких людей, пусть даже их и нет в данный момент рядом. Если с ним что-то случится — махалля не оставит его, всегда поможет — а он должен помогать ей, пока в силе. Тем более в Самарканде где они сидят как на пороховой бочке: в городе полно таджиков, а таджики — это исламисты и наркоторговцы, благо Афганистан под боком и гражданскую войну, унесшую за сотню тысяч жизней они у себя додумались учинить. Потому то и был его батальон одним из самых боеспособных и хорошо оснащенных в КНБ, случись чего — он должен принять на себя первый удар.

Уже стемнело, слуги зажгли светильники, разбавившие черный бархат весенней ночи матовым, дрожащим светом, специально приглашенные им музыканты играли его любимую свадебную "Ёр-ёр", он мысленно подсчитал стоимость сегодняшних подарков: две автомашины иномарки, арабский скакун, два дорогих ружья, конверты с деньгами — не один миллион сумов[94] набирается. Если не больше. А за Амину он всего двести тысяч сумов заплатил, да подарил ее семье несколько ослов, которые его люди отняли у крестьян. Выгодное дело!

И сама Амина опять же… остается только надеяться, что она не растолстеет как ее сестра…

А ведь с чего начинал! Простым ГАИшником на дороге, отец последние деньги отдал, чтобы купить ему эту должность. Учился в России, там его чуркой называли. Потом стоял на дороге, из десяти рублей девять отдавал начальству. Брали все, потому что брали не для себя — для начальства, а если не будешь брать — найдут другого кто будет, только и всего. Хорошо, что познакомился в таджикской общине с человеком и умудрился ему услугу оказать — а тот, вернувшись на Родину не забыл. Сам он в СНБ перешел, как-только Узбекистан независимость получил — ну и Рахимова за собой перетянул, потому что везде свои люди нужны, если хочешь продвигаться наверх — сколачивай из верных людей команду с самого низа, тогда будешь баем. Ну и Рахимов… понял, что надо делать, не зря три года на дороге отстоял…

Распаренный, умиротворенный, подполковник Рустем Рахимов сунул руку прямо в гору плова на блюде и захватив солидную щепоть отправил его в рот. Хорошо…

Меж гостей возникло какое-то замешательство, он не сразу это понял и заметил. А когда заметил — недовольно нахмурился. Между гостями пробирался, кланяясь на все стороны Бахрам Параев, один из офицеров его части, и даже не заместитель. Это было наглостью, даже если он явился с подарком — все равно, должен был явиться его заместитель, а не офицер столь низкого ранга, капитан.

И кто вообще посмел отвлекать его от свадьбы!

— Простите, жаноб[95] Рахимов… — униженно начал капитан, добравшись до хозяина достархана и молодожена — но дело не терпит отлагательств…

— Что могло произойти такого, что ты осмелился потревожить меня в этот день?

— Жаноб подполковник, в казармах неспокойно…

А это еще что такое…

— Говори внятно, сын осла, что ты мямлишь?! Причем здесь казармы?

— Солдаты волнуются, жаноб подполковник.

Рахимов, хоть и был немного навеселе — но все же сумел вспомнить, что жалование солдатам на днях выдали.

— Им же выдали жалование, что нужно этим несчастным?!

Неприятное предчувствие закрадывалось в душу.

— Жаноб подполковник, они говорят, что жаноб майор Кельдыбай изнасиловал одного из новых солдат.

Подполковник вытер жирные губы рукавом халата. Все то, о чем говорил этот несчастный, могло произойти в действительности — Кельдыбай был из глубинки, а там и не такое творится. Зато — беспредельно предан Президенту и ему. Но все нравно — делать этого не следовало, если начнется бунт, да еще в специальных войсках СНБ — обвинят его, разбираться не будут. Вышибут с работы, а него место желающих с деньгами — масса. В Ташкенте за каждое назначение, за каждое перемещение получают деньги, и кадровиков хлебом не корми — дай кого-нибудь вышвырнуть с должности и выставить опустевшее место на аукцион. А начальство защищать не станет, обосрался — выкручивайся сам как знаешь.

А в это время на территории воинской части, несмотря на ночь, и уже наступившее время отбоя горел свет, были включены даже прожектора. Часть солдат внимала страстному давату[96] неизвестно откуда взявшегося муллы, для собрания использовали столовую. В столовой же, в углу несколько солдат избивали прикладами и ногами майора Кельдыбая. Оружейка уже давно была вскрыта, оружие было на руках у солдат, а большая группа солдат направилась в мехпарк заводить бронетранспортеры.

Надо ехать…

Мановением руки, Рахимов подозвал Карину

— Я уеду на пару часов. Подготовь Амину к моему приезду.

— Да, мой господин — покорно склонилась перед ним вторая жена.

Гости смотрели на него, но он ничего говорить не стал — в конце концов, он подполковник СНБ и не обязан отчитываться. Куда надо — туда и едет.

Вместе, они вышли за ограду, прошли по темной улице, и вышли в калитку за еще один забор, ограждающий уже всю территорию махали. В темноте пофыркивал мотор большой, старой, но крепкой Тойоты, матово светились плафоны в салоне. В машине был один водитель, из числа солдат, присланных чтобы обслуживать КНБ. И снова сердце подполковника Рахимова кольнул шип непонятной тревоги.

Приехали быстро, тем более что ночью дороги пустынны, а Тойота может передвигаться с большой скоростью даже по сильно разбитым дорогам. На всей территории части горел свет, включены были прожектора, в темноте подполковник заметил шевеление. Он приехал сюда в том, в чем был, в халате — и только сейчас вспомнил о пистолете — но было уже поздно.

— Воистину, это ишаки свихнулись! Держись рядом со мной.

— Слушаюсь, жаноб подполковник.

Стараясь выглядеть и держаться внушительно, подполковник зашагал к дверям штаба, завидев там нескольких солдат. Вооруженных — но и это его не насторожило.

— Ты что делаешь, кутарингесси джаляб?! — подполковник привычно ударил по лицу одного из солдат

И тут что-то сверкнуло у него в голове, солдаты бросились к нему… он даже не успел удивиться. Потом милосердно навалилась тьма…

Подполковник Рахимов пришел в себя на плацу, рядом пыхтели моторами бронетранспортеры, светил прожектор и бились в висках исторгаемые мегафоном злобные, исполненные мятежа и вызова слова.

— Братья! Правоверные! Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, хватит терпеть угнетенье и тиранию. Воистину, Аллаху ведомо все что вы делаете! И ни один не избегнет встречи с ним! Когда вы придете и предстанете перед ним — что вы скажете ему? Что служили тагуту? Что карали правоверных только за то, что они уверовали в Единственного? А ведь сказано, что не велено веровать в тагута, и тому, кто нарушает законы шариата, мы приготовили огонь!

Подполковник узнал голос — это был голос местного имама, тихого, угодливого, лояльного…

— Нечестивцы долгие годы терзали узбекский народ, убивали правоверных, грабили крестьян отнимая у них последнее. Вы были орудием в руках нечестивцев, и даже с вами они совершали такое, да покарает их тот, кто скор в расчете, что иначе как смертью нельзя расплатиться с ними за содеянное. Настало время сбросить оковы! Вы — армия Аллаха, а не армия тагута — так идите и скажите ему это!

Подполковник попытался высвободиться, и понял, что он не только связан — но и привязан к чему-то за ноги. С ужасом понял — к бронетранспортеру. Его связали и привязали за ноги к бронетранспортеру.

Несколько человек подошли к нему, он не видел их лиц из-за темноты и пронзительного света прожекторов — но голос того из них, кто обратился к нему — он узнал.

— Ну что, Рахим-устаз, ма сихолат гом[97] — сказал Рамза Ахатов, начальник местной полиции и смертельный враг Рахимова — как тебе такой свадебный подарок? Может быть, и про него ты напишешь в Ташкент?!

И разбежавшись — он изо всех сил ударил Рахимова сапогом в лицо. Хрустнуло, ослепительная вспышка боли разлилась по телу, мощной волной прошла по нему и вернулась обратно. Кровь залила лицо.