Черничное королевство - Глеб Леонидович Кащеев

Слава слушал ее, открыв от удивления рот. Такой подлости от этой с виду милой девицы он никак не ожидал. А вообще, как она смеет угрожать и говорить такое, когда он стоит в паре шагов с ножом в руке? Совсем страх потеряла? Нет, конечно, он не собирался ее ранить, но все-таки…

Он с угрожающим видом сделал шаг вперед, но Аврору это нисколько не смутило. Она спокойно протянула навстречу руку со словами:

– Возвращайся в ту помойку, из которой тебя вытащили! Мавр сделал свое дело, – и ткнула его пальцем в грудь.

Мир перевернулся, Слава плашмя упал на старый паркетный пол, огляделся и завыл от обиды.

* * *

Он лежал в заброшенном доме и равнодушно смотрел, как под правой ладонью собирается небольшая красная лужица. Лезвие рассекло только мышцу и не задело ни вены, ни артерии, так что умереть от этой раны было нельзя, хотя и очень хотелось.

Шансов вернуться к Беске не было. С очень малой вероятностью она еще могла заглянуть на их базу в Копенгагене за деталями для компаса, только и до Дании было не добраться. Он, скорее всего, в розыске, денег и загранпаспорта нет. Он и паспорт-то оставил на базе перед походом в музей. Все его личные вещи давно уже кто-то утащил из старого дома, оставив на полу только пару стаканчиков из-под съеденного доширака.

Аврора – расчетливая и опасная стерва. Точно не допустит, чтобы Беска поняла, куда он исчез. Слава ясно понимал, что его вычеркнули из уравнения этой истории как ненужную вещь. Исключили и выкинули на помойку подыхать. Эта волшебная и волнительная сказка пойдет дальше, но только без Славы, а у него осталось только унылое «время дожития». Он как-то встречал этот термин в применении к пенсионерам, и словосочетание тогда показалось ему отвратительным. Коричнево-серым, как старая половая тряпка, а теперь это самое емкое описание его последних нескольких месяцев.

Лучше вообще не вставать с пола. Пришел бы поскорее зазеркальник и сделал свою мерзкую работу. Интересно, это будет больно?

И вот тут-то Славу и кольнула дерзкая мысль. Беска говорила, что это слабая и трусливая тварь, а главное – живет-то он в том мире и, значит, умеет туда проникать.

Это был последний шанс. Больше не было никого, кто мог бы вернуть его обратно, кроме осторожного монстра, жаждущего его убить.

Лишь бы зазеркальник не видел, как он только что тут скакал аки козел, пиная пустые банки.

Ждать, однако, пришлось долго. Слава, периодически постанывая и напрягая все свои скудные театральные таланты, валялся на твердом полу до ночи, отлежав себе всю спину. Наконец желание сходить в туалет победило. Мочиться под себя он еще был не готов, так что, стараясь притворяться немощным стариком, сползал на четвереньках в санузел.

К утру голод окончательно скрутил желудок в болезненный бублик. У Славы была только одна мысль: где бы добыть еду. Да еще такую, чтобы ее съесть можно было.

К следующему полудню силы действительно начали его покидать. Он реально ощущал, что встать с пола будет тяжело. Слава валялся то ли в полудреме, то ли в бреду, представляя себе торты и газировки.

То, что в комнате раздается какое-то шуршание, он понял не сразу. Медленно разлепил веки и сквозь щелочку в ресницах наблюдал за комнатой. Шевелиться лишний раз он боялся, чтобы не вспугнуть того, кто тихо цокал когтями в дальнем углу. Наконец в поле зрения показалось странное существо размером со свинью. Чем-то оно ее и напоминало, только у зазеркальника был довольно длинный хобот вместо пятачка, а лапы состояли из хитина и были куда мощнее и длиннее.

Пугливая тварь приближалась осторожно, как многократно пуганная собака, которой вроде и хочется взять из незнакомых рук кусочек колбаски, но боязно, ибо уже многократно получала пинок по ребрам. Зазеркальник делал два шага вперед и один назад.

Слава понял, что любой резкий жест вспугнет его, и поэтому просто лежал неподвижно и ждал.

Вот длинный серо-зеленый хобот робко потянулся к нему, тщательно обнюхивая. Все ближе и ближе к шее…

Слава боялся, что сил на резкое движение может уже не хватить, но адреналин подстегнул пульс и придал скорости движениям. Удар зажатым в правой руке ножом оказался быстрым и хлестким. Рана опять вспыхнула болью, и ладони тут же стало мокро, но нож попал ровно туда, куда Слава целился: накрепко пригвоздил хобот к деревянному полу.

Зазеркальник верещал, топал ножками, отчаянно крутил всеми шестью глазами, но сдвинуться не мог. Для этого ему потребовалось бы разрезать свой хобот пополам.

Слава резко вскочил – откуда только силы взялись – и схватил зазеркальника за голову.

– Верни меня! Слышишь! Выверни наизнанку обратно! Сделай таким, каким был до встречи с тобой! – кричал он в отчаянии.

Тварь визжала, извивалась и билась в истерике, но Славе было его не жаль. Скольких бомжей он выпил в этом и подобных заброшенных зданиях? А может и не только бомжей – дети ведь тоже любили играть в таких местах.

Но как же зазеркальнику подсказать, что от него требуется?

Верни! Меня! Обратно! – кричал он на монстра, но все было без толку.

Только тут Слава понял, что инвертирует тварь скорее всего укусом того самого хобота, который он к полу и прибил.

Он подставил под хобот кровавую ладонь.

– Кусай!

Был, конечно, риск, что зазеркальник сейчас и впрыснет тот яд, что растворит все внутренности в кисель, но Слава надеялся, что по распространяющейся боли поймет, что что-то пошло не так, и успеет отдернуть руку. Инвертирующий укус точно был безболезненным, иначе бы жертвы просыпались и замечали у постели монстра.

Лишь бы покалеченный хобот вообще работал.

Зазеркальник все еще верещал, дергался и вообще не обращал внимания на Славины действия.

– Хорошо. Мы подождем, – сдался Слава и сел рядом на пол.

Минут через пять зазеркальник затих. У его хобота уже скопилась небольшая серо-сиреневая лужица то ли крови, то ли яда.

Слава опять подсунул под хобот окровавленную ладонь.

Зазеркальник растерянно взвизгнул.

– Кусай! – твердо повторил он, стараясь не повышать голос, чтобы трусливый зверь опять не впал в истерику, но для убедительности взял валяющуюся на полу вилку и приставил к одному из шести глаз.

Ладонь внезапно кольнуло и защипало, но не болью, а холодом. Она тут же онемела, как от заморозки.

Слава тут же отдернул руку