Однажды в Голливуде - Тарантино Квентин

Она ложится спиной на сиденье «Куп Девиля» Рика, приложив голову с шатеновой копной к дверце. Поднимает левую ногу и упирается пяткой в подголовник Клиффа, поднимает правую и кладет между приборкой и лобовым стеклом, целиком раскрываясь для довольного водителя.

Затем, в ритм песни Тома Джонса о Киске, облизывает два пальца и потирает клитор.

Клифф едет по Голливуд-фривей, одним глазом наблюдая за дорогой, а вторым — за темной небритой киской Киски.

Девушка закрывает глаза и говорит голосом, в котором звенит возбуждение:

— Сунь в меня пальцы.

— Сколько тебе лет? — спрашивает Клифф.

Глаза Киски распахиваются.

Это так давно никого не волновало, что она даже решила, что ослышалась.

— Чего?

— Сколько тебе лет? — повторяет Клифф.

Она недоверчиво смеется.

— Вау, вот это меня спрашивают в первый раз за очень долгое время.

— И какой ответ? — не сдается он.

Она привстает на локтях, но не сводит ноги, саркастически отвечая:

— Ну что, будем играть в детские игры? Восемнадцать. Полегчало?

— У тебя есть какие-нибудь документы? — спрашивает Клифф. — Ну, знаешь, права или еще что?

— Ты прикалываешься? — выпаливает она в удивлении.

— Нет. Мне нужно видеть какое-нибудь официальное подтверждение, что тебе восемнадцать лет. А его у тебя нет, потому что ты младше.

В ответ на это Киска сдвигает ноги и садится, изумленно качая лохматой головой.

— Такого обломщика, чувак, еще поискать.

Все еще без шорт, она снова вытягивает длинные ноги и закидывает огромные ступни на приборку, подложив руки под голову и разлегшись на сиденье целиком.

— Очевидно, я не слишком маленькая, чтобы трахаться с тобой, но зато, очевидно, ты слишком старый, чтобы трахаться со мной.

У Клиффа своя точка зрения, которой он и делится с Киской:

— Я слишком старый, чтобы сесть за перепихон. Тюрьма по мне всю жизнь плачет. Но пока еще ни разу не достала. Но когда все-таки достанет, то не из-за тебя. Уж не обессудь.

Оставшись без ебли пальцами, девица, зовущая себя Киской, натягивает шорты обратно, и они болтают всю дорогу до Четсворта, хотя Клифф ни разу не раскрыл пассажирке ни то, что знает Джорджа Слана лично, ни истинной причины, почему согласился ее подвезти.

Он выуживает больше сведений об этих «друзьях», живущих на ранчо Джорджа.

А она только рада прожужжать о них все уши. Особенно о чуваке по имени Чарли, который, уверена она, без вопросов заценит Клиффа.

— Уверена, Чарли в тебя конкретно врубится, — вот ее точные слова.

Сперва Клифф больше заинтересовался стайкой двадцатилетних цыпочек, которые верят в свободную любовь и практикуют ее. Но чем больше она рассказывает об этом самом типчике Чарли и чем больше цитирует его учения, тем меньше тот похож на гуру мира и любви и тем больше — на сутенера.

Да уж, похоже, этот Чарли взял учебник сутенера и хитроумно переписал для поколения девушек, обозленных на своих родаков. Слушая, как Киска совершенно искренне пересказывает всю бредятину этого малого, Клифф старается прикинуть, откуда она родом. Если бы в пятидесятых он воплотил свои намерения и зашел в сутенерское дело, его бы и близко не подпустили к такой красивой и явно грамотной девице, как эта. Но из-за хиппарской хуйни весь мир слетел с катушек. И вот теперь эта девица предлагает потрахаться за попутку до Четсворта.

А девушки, которые раньше дай бог подрочили бы тебе в автокинотеатре, теперь трахнутся и с тобой, и с твоим другом.

Те французы обеспечивали своих девочек шампанским, помадой, чулками и «Макс Фактором», а Чарли обеспечивает своих кислотой, свободной любовью и философией, которая все это связывает воедино.

«Вообще-то гениально, — думает Клифф. — Теперь даже хочется глянуть на этого Чарли».

— И где ты с ним познакомилась? — спрашивает Клифф.

— С Чарли?

— Да, с Чарли.

— Впервые я с ним встретилась в четырнадцать, — говорит Киска. — Я жила в Лос-Гатосе, Калифорния, и его подвез мой отец.

— Погоди-ка, — удивленно переспрашивает Клифф. — Ты познакомилась с Чарли через отца?

— Ага, — говорит Киска. — Он подобрал его на обочине, подбросил, а потом пригласил домой на ужин. В общем, мы вместе ужинали, — продолжает она. — И нас явно влекло друг к другу, так что той ночью, когда все легли, мы смылись из дома. И потрахались на заднем сиденье машины моего папы, а потом уехали.

«Вау, — думает Клифф, — а он наглый ублюдок. Спиздил у мужика и машину, и его горячую четырнадцатилетнюю дочурку? Ладно бы трахнул ее в ночи. Одно это уже некрасиво. Но он еще и угнал машину, и уехал на ней с девчонкой?

Отцы херачили в парней из дробовика и за куда меньшее говно. Тут можно завалить чувака с чистой совестью. Ни один коп не арестует, и ни один суд присяжных не осудит».

— Ну и что случилось? — спрашивает Клифф у Киски.

— Ну, мы два дня развлекались в дороге. Но потом Чарли сказал, что я должна вернуться. Сказал, мои родители наверняка послали за нами копов. И еще дальше была граница штата, а на краденой машине ее пересекать нельзя.

«А он ни хрена не дурак», — думает Клифф.

Девушка из Лос-Гатоса продолжает свой рассказ голливудскому каскадеру:

— Но Чарли сказал, если я хочу быть с ним, то мне надо вернуться домой. Вернуться в школу. Вернуться в свою комнату. Дальше смотреть телик с семьей. А потом — выйти за первого встречного. Потому что, как только я выйду за первого встречного, я немедленно освобожусь от родителей. Ну, я и вышла за какого-то лопуха, а потом послала Чарли весточку, что освободилась. Он послал мне в ответ весточку, где можно встретиться. Я сбежала от Мистера Дебила и встретилась с Чарли.

Клифф никогда не сочувствовал мужикам, которые позволяют бабам ими помыкать, но даже ему жалко бедолагу, женившегося на этой ходячей катастрофе.

— И что потом? — спрашивает Клифф.

— А потом, — объясняет Киска, — из простого существования моя жизнь превратилась в судьбу.

И вот тут у Дебры Джо стекленеют глаза, как у всех девочек Чарли, если слишком долго не мешать им трепаться.

— Значит, все это случилось потому, что твой папаша подвез автостопщика? — уточняет Клифф.

Она смеется своим громким судорожным смехом.

— Похоже! Никогда так об этом не думала, но, видимо, да.

— И что говорит о таком повороте событий твой отец? — с любопытством интересуется Клифф.

— Ну, тут есть смешная история. Из-за этого от папы ушла мама.

«И это смешная история?» — думает Клифф.

— А папа пытался снести Чарли башку из дробовика.

«Спохватился, блядь», — думает Клифф.

— Я так понимаю, он не преуспел?

Смешливый котенок качает головой.

— И что случилось?

— Случилось то, — объясняет Киска, — что Чарли есть любовь. А любовь нельзя убить из дробовика.

— А что это значит на старом добром американском? — интересуется Клифф.

— Это значит, что Чарли превратил ненависть моего папы в любовь, — продолжает распинаться Киска. — Чарли сказал папе, что готов умереть, и если умереть ему суждено сегодня, да будет так. Папа успокоился. В тот же вечер Чарли включил папу. А потом ему отсосала одна из девочек — Сэди или Кэти, не знаю, меня там не было. И на следующее утро они расстались уже друзьями.

— «Включил»? — переспрашивает Клифф. — Что это значит?

— Они закинулись кислотой.

— Твой папа закинулся кислотой с тем, кто сломал ему жизнь?

— Мой папа закинулся кислотой с тем, кто показал ему, какой жизнь может быть крутой, — говорит она. — Потом папа спрашивал у Чарли, можно ли ему вступить в «Семью».

— Твою мать, да ты явно прикалываешься! — восклицает Клифф. Киска качает головой: не прикалывается. Потом уточняет:

— Но Чарли это показалось слишком странным. Он сказал: «Господи, нельзя так, он же, блядь, отец

Киски». Так что папа не член «Семьи», но все-таки друг «Семьи».