Секретный фронт - Аркадий Первенцев

Упреки головною связника были справедливы, но объяснения причин задержки все-таки оставались туманными, к тому же еще не проверенными службой безопасности. Куренной выругал про себя Бугая, не сумевшего со всей тщательностью прояснить обстановку.

Люди, сидевшие перед ним, вызывали подозрение, это Очерет чувствовал всем своим нутром. Он лично хорошо знал Зиновия и решил схитрить, задавая еще один проверочный вопрос.

- Усе добре прошило, друже зверхнык, - мирным голосом произнес Очерет и спросил как бы невзначай: - А як вырезав Зиновий у себе на лбу блямбу?

Никакой шишки у Зиновия не было. И Кутай ничего не знал о ней. Что ответить? И медлить нельзя: пристальный взгляд Очерета - как дуло пистолета. Кутаю ничего не оставалось, как идти на риск.

- Ни! Блямба на мисци, - сказал он.

Очерет напрягся, автомат дрогнул, понял куренной: перед ним враг. И сейчас главное - протянуть время, выждать удобный момент для атаки. Теперь все зависело от того, кто успеет первым выстрелить! Очерет от сильного волнения повторил уже заданный прежде вопрос:

- Дивчина провожала от "мертвого" пункта звязку? - Его голос дрогнул, прервался коротким кашлем.

- До каких пор буде проверка? - Кутай вспылил. - Я представнык закордонного центра! Чи вам не сообщали?

- Время пройшло багато... Время пройшло... - Очерет справился с кашлем, глотнул слюну. - Ну, и як вы зныщили энкеведистов?

Куренной взвешивал обстановку. Его автомат нацелен в сторону, если нажать, прошьет тесовую гнилую обшивку, только и всего. Повернуть его нельзя, следит за ним энкеведист своими острыми глазами, буравит его, дурня. Парабеллум у того тут как тут, короткопалая рука не дрогнет, позиция верная, чуть что не так - и пробил твой час, Очерет, пришла за тобой твоя последняя пуля, которая рано или поздно настигает каждого из них.

Но и Кутай понял, что куренной "наколол" его, и в свою очередь лихорадочно соображал, как опередить Очерета. Рядом сидел Сушняк, надежный человек, и тот понял, что настала решающая минута. Кутай, как и условились, толкнул старшину коленкой, и Сушняк с размаху ударил Танцюру гранатой.

- Руки! - Парабеллум Кутая в упор смотрел на Очерета.

Очерет, медленно поднимая руки, ногой опрокинул табурет, лампа упала, вдребезги разлетелось стекло, вспыхнула солома. Кутай, рывком бросившись вперед, сшиб Очерета, и Сушняк, навалившийся на того своим тяжелым, сильным телом, помог лейтенанту скрутить ремнем руки куренному.

- Зрадныки украинского народа... - хрипел, задыхаясь от ярости, Очерет.

- Давайте я его сам. - Сушняк затянул ремень двойным узлом. Затем свернул свой картуз и, разжав куренному челюсти, засунул ему в рот. Дюжий жеребец. - Тыльной стороной ладони Сушняк вытер со лба пот.

Кутай, нащупав в темноте баклажку, напился, передал ее Сушняку.

В краивке было чадно и душно.

Кутай понимал, миновала лишь первая опасность. Если куренной подстраховался - а это наверняка так, - то выйти из ямы не так-то просто. По пути в краивку Кутай не видел никого из охраны, но они могли окружить краивку после того, как куренной со своими "гостями" спустился в яму.

Как действовать дальше? Чтобы ответить на этот вопрос, нужна была разведка. Оставалось ясным одно: пока главная опасность - Катерина. Кутай привалился к старшине, шепнул ему в самое ухо:

- Поднимись, замани сюда Катерину.

- А не пойдет?

- Скажи ей: пани Катерина, вас кличе зверхнык.

Очерет, догадавшись, о ком говорят чекисты, остервенело ударил ногами.

Старшина без особого труда стянул скрещенные ноги куренного мертвым узлом.

- Так-то лучше, - сказал Сушняк, проверив ремни.

Танцюра лежал плашмя, по-видимому, без сознания, тихо постанывал. Очерет - с запрокинутой головой, с кляпом во рту, борода кверху щеткой.

- Ну, я пойду. - Сушняк поднялся по лесенке, трижды стукнул в крышку рукояткой пистолета. На условный сигнал снаружи отозвались таким же стуком, крышка приоткрылась, и на короткий миг показалось лицо Катерины. Заглянув, она отпрянула. Сушняк туго пролез в дыру и опустил крышку.

От дальнейшего поведения Сушняка, от обстановки там, наверху, и еще от многих причин, может быть, случайных, зависело, благополучно ли уйдут они отсюда, или останутся навсегда в этой краивке - своей могиле.

Конечно, в случае если их обнаружит охрана, ни Сушняк, пи он, лейтенант Кутай, ни бандиты живыми отсюда не выйдут. Только так может поступить советский разведчик. Ждать в темной яме, рядом с бандитами, было невыносимо трудно: минуты казались часами. И в мыслях невольно возникает Устя, вспоминаются сказанные на прощание слова Денисова: "Мне бы с вами, товарищ лейтенант". Простая, негромкая фраза, а за ней - весь Денисов, надежный друг и помощник. Во всех операциях прежде они были вместе, и всегда им сопутствовала удача...

Катерина, выпустив поднявшегося по лесенке Сушняка, подозрительно повела носом.

- Чи дым в краивке?

- Ну и що, дым? Лампу свалили, скло лопнуло. - Сушняк, захлопнув люк, оглядел стодолу.

- Що ж вы там в жмурки граете? - не унималась Катерина.

- Граем в жмурки, угадала, пани Катерина.

- Як же они там?

- Потому и я тут, пани Катерина. Треба лампу аль скло. Нема рядом?

- Рядом нема, а в хате, - сказала она.

- Пидем в хату, дашь.

- Може, я сама?

- Ще спотыкнешься... Пишлы...

Пока все складывалось удачно. Сразу пригласить в краивку Катерину легко вызвать подозрение. А вернувшись в хату, можно выяснить обстановку, узнать, есть ли охрана.

В хате Катерина наладила лампу, не зажигая света. С окон были сняты рядна, одно открыто.

Ловя ноздрями свежий воздух из раскрытого окна, Сушняк продумывал план дальнейших действий.

В чуткой темноте хорошо различимы все звуки, к ним-то и прислушивался старшина натренированным ухом пограничника. Вот вдалеке проскрипела телега, залаял пес, в горах проухала и замолкла ночная птица.

- Як вы там договорились? - Катерина долила керосину в лампу.

- Що я знаю.

- Ты глухий?

- Мое дило ось це. - Сушняк щелкнул по пистолету.

- Добре. - Катерина вытерла тряпкой лампу, вымыла руки, понюхала их и, смочив из пузырька одеколоном, поднесла к самому носу Сушняка. - Який запах? Аль и нюх потеряв?

- Потеряв.

- Ну, договорились зверхныки? - снова спросила она.

- У нас одно дило...

- Слава Исусу и деве Марии. - Катерина перекрестилась на икону. - А то був Бугай, заладив, як кряква, пидосланы та пидосланы. Я ему кажу: а грепс?

- Ну, и що грепс? - с кажущимся безразличием переспросил Сушняк, продолжая вслушиваться в настороженную тишину ночи.

Ракетница была с ним. Дать сигнал? А кто поручится, что, переступив порог, не захрипишь в удавке.

- Балакаем за Бугая, а не за грепс. - Катерина явно отвергала откровенность.

- Вот и я за Бугая. Покличь! Треба. - Сушняк понимал, что играет с огнем, но шел на риск: как иначе выяснишь, есть ли охрана.

- Бугай далеко, - сказала Катерина.

- А як же мы выйдем видциля? - Вопрос был нормальный и входил в обязанности телохранителя. Поэтому и не вызвал подозрений.

- Перелякався, хлопец? Тут тоби не Мюнхен.

- Кому охота дурну пулю шукать? Як мы дистанемось до куреня? Де наша охрана?

- Тоби еще охрану треба? Маненький! Из охраны тилько Ухналь. С коньми он, - объяснила Катерина по-деловому. - И пид вас коней привели.

- А де Ухналь?

- На що вин тоби, той Ухналь?

- Ревную.

- Ишь який кобель. - Катерина игриво пришлепнула ладошкой по его губам, крутнула юбкой. - Пишлы!

Они не спеша вернулись. Возле лаза Сушняк сказал:

- Друже зверхнык просил тебя туда...

- Подошло и мое время, - погордилась Катерина. - На, подержи! - Она передала Сушняку лампу, нащупала ногой лесенку. - Давай лампу! - Катерина спустилась, что-то тихо спросила и тут же, вскрикнув, утихла.

- Как там? - Сушняк наклонился над открытым люком.

- Порядок. - Из краивки показалась голова Кутая. - Дай-ка руку. Выпрыгнув, лейтенант отдышался. - Кралю увязал рядом с атаманом.

- Как мой? - Вопрос касался Танцюры.

- Что-то не дышит...

- Несоразмерно выдал ему, - повинился Сушняк.

- Приваливай крышку. Тащи ящик. С чем он? С дертью? Добре... - Они вместе справились с ящиком, и Сушняк пошел давать ракету.

Глава семнадцатая

Оставшись один с пятью конями, Ухналь по-деловому распорядился предоставленным ему досугом. Прежде всего он выбрал удобное место гранитную щель, запавшую в крутом склоне, и завел туда коней. Седел не снимал, подпруги ослабил и задал в торбы ячмень, запасенный в фуражных сумах.

Под мерный хруст ячменя на крепких лошадиных зубах снова задумался Ухналь о брошенном своем селянстве, опять вспомнились родители. К чему бы?.. Спустился к ручью. Пробравшись сквозь боярышник, прилег на живот, напился.

Вернувшись, он подождал, пока кони справятся с кормом, и потом сводил и их на водопой.

В мелких заботах прошло часа два. За это время небо плотно заволокло тучами и загустевшие хмары, казалось, углеглись на горизонте своими темными, сытыми брюхами.