ОЧЕРКИ ВРЕМЕН И СОБЫТИЙ ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКИХ ЕВРЕЕВ - ФЕЛИКС КАНДЕЛЬ

4

Можно много и долго рассказывать о временах правления Николая I и о событиях той эпохи, но из этих разрозненных частностей все равно не сложится общая картина жизни еврейского города или местечка - день за днем, событие за событием. Нужен современник, нужен очевидец, нужен выходец из этой среды, который оставил бы свои воспоминания - подробные и достоверные. Жил в России еврейский писатель Абрам Израилевич Паперна, который описал жизнь своего родного городка в николаевскую эпоху. Попробуем повторить его рассказ - с большими сокращениями и в иной последовательности, но сохраняя, по возможности, стиль автора.

Городок Копыль, Слуцкого уезда, Минской губернии с его деревянными, крытыми соломой, иссохшими и сгнившими бревенчатыми домами стоял на высокой горе, посреди полей, лугов и лесистых холмов. В описываемое время Копыль мог иметь около трех тысяч душ населения: евреи, белорусы и татары - представители трех различных миров. Христиане и магометане расселялись в боковых улицах по уступам горы и под горой, евреи же - на вершине горы, где находилась базарная площадь. Из-за такого видного места, занимаемого евреями, а также из-за их сравнительной многочисленности и свойственной евреям подвижности, Копыль на первый взгляд производил впечатление чисто еврейского городка.

У православных христиан Копыля и его окрестностей был только один храм, а у евреев на синагогальном дворе - синагога, бейт-мидраш, клауз и молельня общества портных. Там же помещался и дом раввина, который всегда был открыт для каждого. Все денежные, супружеские и прочие споры у евреев решались раввинским судом, к которому с полным доверием обращались и местные христиане в своих спорах с евреями. Суд этот был - надо отдать ему справедливость - скорый, справедливый и притом очень дешевый. Пострадавший обращался к раввину, раввин посылал служку за обвиняемым, и тот немедленно являлся - случаев неявки не бывало. Затем обе стороны клали на стол плату за судебное разбирательство - все равно сколько, но только поровну, и разбор начинался. Наконец, произносился приговор в окончательной форме, который беспрекословно исполнялся, без помощи судебных приставов, а в силу авторитета раввина.

Клауз был единственным каменным зданием в городке и служил молитвенным домом для почтенных копьшьцев, выделявшихся знатностью рода, талмудической эрудицией, набожностью или благотворительностью. По субботам и на праздники они одевались в черные сатиновые одежды с бархатными воротниками и в меховые шапки с бархатным верхом - "штреймель". Одежды часто бывали ветхими, перешедшими по наследству от предков, шелк и бархат утрачивали свой первоначальный цвет, мех из штреймеля мало-помалу вылезал, - тем не менее эти, как их называли, "красивые", или "шелковые люди" сознавали свое достоинство и умели внушить к себе уважение других. Почтенные копыльцы относились пренебрежительно к ремесленникам, извозчикам, чернорабочим, которые были менее сведущи в Законе и не могли уделять время молитве и богоугодным делам. Знатный копылец ни за что не выдал бы свою дочь за ремесленника: это считалось позором для семьи. "Слава Богу, - любили повторять они, - в нашем роду нет ни одного выкреста и ни одного ремесленника". После утренней и вечерней молитвы "шелковые люди" занимались в клаузе своим любимым предметом - изучали Талмуд. Клауз заменял им и клуб: в сумерки любили они собираться в уютном, теплом уголке за печкой, чтобы вести дружескую беседу о религиозных и светских делах и о политике - внешней и внутренней.

Был среди них староста кагала реб Хаимке, сутуловатый и подслеповатый, который во время молитвы плакал, рыдал, проливал горючие слезы, за что его и прозвали "гройсе баалбехи" - "великий плакальщик". Был там и реб Лейзер Янкель, обиженный природой, которая отказала ему в самом необходимом - в бороде, что он считал величайшим для себя несчастьем. Напрасно он сжимал и щипал свой подбородок: ничего не выжал и не выщипал. Реб Лейзер Янкель принадлежал к разряду "харифов" - изощренных талмудистов, и его ум постоянно работал над проблемами, им самим созданными. Реб Лейзер Янкель не изучал Талмуд для его применения в жизни: это, по его мнению, было делом плоских голов, "ремесленников"; но из отдельных камушков, разбросанных по безбрежному пространству Талмуда, он воздвигал восхитительные воздушные замки, из отдельных искр, таящихся в недрах Талмуда, он устраивал великолепные умственные фейерверки, - а для этого надо быть художником, творцом, каким и был он, реб Лейзер Янкель.

Приходил в клауз и реб Лейбке, прозванный "га-кадош" - святой. Специальностью его была кабала, и любимой его книгой была книга "Зогар", которую он изучал постоянно, стараясь с ее помощью постигнуть сокровенные тайны Торы. Реб Лейбке забот не имел, потому что владел домом на базарной площади, да и жена его - деловая женщина, просто сокровище - открыла способ производства "нектара" - не то пива, не то кваса, какой-то мути трудно определимого цвета и вкуса, который копыльцы окрестили именем "унтербир" - "подпиво". Копыльцам этот напиток очень нравился, и по субботам, мучимые жаждой после горько-соленых закусок, они целыми шеренгами с женами и детьми отправлялись в дом реба Лейбке, чтобы освежиться живительным напитком. Конечно, торговать в субботу нельзя, но находчивые копыльцы умели обходить Закон на законном же основании. Жена реба Лейбке и не торговала, а только позволяла всем и каждому черпать из кадки и пить без меры, сколько душе угодно. Цена была всем известна - по грошу с лица, но денег она не брала, ибо знала, что можно отпускать в кредит, и, действительно, случаев утайки никогда не было.

Среди прихожан клауза был и реб Лейзерке, сын покойного копыльского раввина, который унаследовал от отца его соболью шапку, его лисью шубу, его набожность, но уступал ему в знании Талмуда. В жизни он был неудачником, и все его занятия - помощник раввина, меламед, а при случае и сват, не доставляли ему хлеба досыта. Реб Лейзерке часто скорбел и сокрушался, но не из-за личных невзгод: его мучило и жгло народное горе, бесконечная и безбрежная еврейская боль. Он молился долго, усердно, кричал, стучал кулаками; в молитве его всегда слышалось: "Что же это такое, Господи, творится на Твоем свете? Ты носил Свою Тору ко всем семидесяти народам мира, и никто из них не хотел взять на себя эту ношу; мы же ее охотно приняли и свято исполняем шестьсот тринадцать писаных Твоих заповедей и тысячи неписаных, - и какая награда за это? Мы сделались притчей во языцех, отданы, как овцы, на заклание, на избиение, на издевательство, на поругание, и Ты все это видишь и терпишь? Где же после этого Твоя справедливость?…" Бедный реб Лейзерке! Он никак не мог примириться с рассеянием народа. Другие терпели и притерпелись, а он не мог.

В копыльском клаузе была довольно богатая библиотека: Талмуд, раввинская литература, нравоучительные и исторические книги. Не было в этой библиотеке лишь светской литературы, которая считалась вредной и запрещенной, но появлялась тем не менее в Копыле тайным, контрабандным путем. Было в городке и много частных библиотек меньшего размера. Шкаф с книгами, с полным комплектом Талмуда в красном кожаном переплете считался лучшим украшением дома зажиточного еврея, как жемчуг и брильянтовые серьги для его жены. У женщин тоже были свои библиотечки из книг, написанных на идиш, так как женщины древнееврейского языка не знали. Это были молитвенники, нравоучительные рассказы из еврейской истории, переделки "Бовы Королевича" и 'Тысячи и одной ночи", а также бытовые рассказы на идиш плодовитого писателя Айзика Дика. Сотни небольших брошюр с его рассказами печатались ежемесячно, на самой дешевой бумаге, но зато они продавались по несколько копеек за штуку, и женщины, отправляясь по пятницам на базар, приносили домой вместе с продуктами и эти книжки, на которые серьезные мужчины смотрели со снисходительной улыбкой.

В Копыль порой заезжали странствующие канторы со своими певческими группами, которые давали концерты в синагоге к неописуемой радости копыльцев. Синагога набивалась до отказа, до удушия, места брали силою, локтями и кулаками; молодежь взбиралась на подоконники, на столы, на книжные шкафы, на печь, и с выпученными глазами и раскрытыми устами прислушивалась к чудным военным маршам и опереточным мелодиям, прилаженным к словам молитв. Приезжал в городок и некий Мойше по прозвищу Рамбам, "великий человек на малые дела", который изумлял всех своей феноменальной памятью и сообразительностью. Этот Мойше мог сразу же назвать число горошин в полной тарелке гороха; мог повторить наизусть, слово в слово, только что прочитанную ему большую статью; а когда прокалывали иглою насквозь все страницы Талмуда, он мог без ошибки сказать, какие именно слова проколоты на каждой странице этой огромной книги: это называлось "знать книгу на иглу". Приезжали в Копыль и сборщики денег на иешивы, для жителей Святой Земли, на восстановление сгоревших синагог, и всех их копыльцы наделяли по мере своих сил. Приходили в городок и нищие, массами бродившие по Белоруссии с женами и детьми, особенно в неурожайные годы, и ежедневно десятки этих нищих обходили все еврейские дома Копыля. Но так как каждому давать по монетке было не под силу, то в городке вырезали из картонной бумаги особую, так называемую нищенскую монету стоимостью в одну треть полушки и ставили на нее общественную печать. Жители покупали эти картонные монеты по их стоимости, раздавали затем бедным, а те после обхода Копыля меняли их в общине на настоящие деньги.