Гарри Поттер и философский камень - Джоан Роулинг

— Только не бутерброд с бельчатиной, — озабоченно сказал Гарри, и Хагрид не удержался от слабой улыбки.

— Не. Дамблдор меня вчера даже от работы освободил — я весь день мастерил. Вообще-то говоря, выпереть бы ему меня, а не отпуск… Ну, да ладно. Вот, держи.

И он протянул Гарри ладную книжицу в кожаном переплёте. Гарри открыл её. Это оказался альбом с колдовскими фотографиями. С каждой страницы его отец и мать улыбались и махали ему.

— Я сов разослал всем ихним приятелям, которые со школы ещё, попросил фотки прислать… Я же знаю, что у тебя нет ни одной… Ну, что, нравится?

Гарри не смог ему ответить, но Хагрид и так всё понял.

К праздничному ужину в тот вечер Гарри спускался в одиночестве. Его задержала мадам Помфри — она всё хлопотала, настаивала на том, чтобы осмотреть его ещё один, последний раз, так что к тому времени, как он подошёл к Большому Залу, там было уже полно народу. Зал был убран в зелень и серебро — цвета Слизерина, в ознаменование их очередной победы в кубке школы, седьмой год подряд. За Верховным Столом висело огромное, во всю стену, знамя с изображением Слизеринского змея.

Когда он вошёл, шум в зале неожиданно замер на мгновение, а потом все сразу стали говорить очень громко. Гарри проскользнул на своё место между Роном и Гермионой за столом Грифиндора; он изо всех сил старался не обращать внимания, что некоторые специально встают, чтобы посмотреть на него.

К счастью, не прошло и минуты, как появился Дамблдор. Говор постепенно затих.

— Ну, вот и ещё один год позади! — радостно объявил Дамблдор. — Прошу меня извинить, я слегка обеспокою ваши уши стариковской болтовнёй, прежде чем мы все порадуем свои рты изысканным ужином. Что за год нам выдался! Надеюсь, что головы у вас за это время кое-чем наполнились… Теперь у вас в запасе целое лето, за которое вы, несомненно, снова приведёте их в прежнее блаженно-пустое состояние, и будете таким образом готовы к следующему учебному году… Так, насколько я понимаю, тут имеется кубок, который положено вручить. Очки распределились следующим образом: на четвёртом месте — Грифиндор, триста двенадцать очков; на третьем — Хафлпаф, триста пятьдесят два; Равенкло набрал четыреста двадцать шесть, и, наконец, Слизерин — четыреста семьдесят два.

Со стороны Слизеринского стола раздались одобрительные крики и топот ног. Гарри смотрел, как Драко Малфой колотит по столу своим кубком. Зрелище было тошнотворное.

— Да, Слизерин выступил превосходно, — сказал Дамблдор. — Однако мы должны принять во внимание недавние события.

В зале воцарилась абсолютная тишина. Ухмылки на лицах Слизеринов слегка поблекли.

— Хм, — сказал Дамблдор. — На мне лежит обязанность раздать некоторое количество очков, которые были решены в последнюю минуту. Куда они тут запропастились… Ага, вот. Итак… Во-первых, господин Рональд Уизли…

Рон не просто покраснел — лицо его приобрело пунцовый оттенок. Он стал похож на обгоревший на солнце редис.

— … за самую блестящую партию в шахматы, которую Хогвартсу довелось видеть за много лет, я награждаю Грифиндорский колледж пятьюдесятью очками.

Радостные крики Грифиндора ударили в зачарованный потолок, отчего он, казалось, словно приподнялся, а звёзды на нём задрожали. Перси гордо объяснял остальным префектам:

— Это мой брат! Самый младший! Обыграл гигантские фигуры, которые Макгонагелл заколдовала!

Снова наступила тишина.

— Далее — мисс Гермиона Грейнджер. За бесстрашное применение холодной логики меж двумя огнями, я награждаю Грифиндорский колледж пятьюдесятью очками.

Гермиона уткнулась лицом в ладони. У Гарри было серьёзное подозрение, что она расплакалась. За столом Грифиндора началось ликование — сто очков!

— Господин Поттер, — сказал Дамблдор. Все замерли. — За неизменное присутствие духа и исключительную храбрость, я награждаю Грифиндорский колледж шестьюдесятью очками.

Поднялся оглушающий переполох. Те, у кого было в порядке с математикой, надрывались до хрипоты, стараясь перекричать друг друга и сообщить, что у Грифиндора, как и у Слизерина, было теперь ровно четыреста семьдесят два очка. Они сравнялись, в соревновании за кубок была ничья. Ну что Дамблдору стоило накинуть Гарри ещё хотя бы одно очко!

Дамблдор поднял руку ладонью вперёд. Крики постепенно стихли.

— Смелость бывает разная, — сказал Дамблдор, улыбаясь. — Чтобы встать навстречу нашим врагам, несомненно, храбрость требуется немалая. Однако ничуть не менее смел тот, кто решается противостоять своим друзьям. А посему, я награждаю десятью очками господина Невиля Лонгботтома.

Если бы за окнами Большого зала в этот момент кто-нибудь находился, то у него не было бы никакого сомнения, что внутри что-то взорвалось — таким невероятным шумом встретили это объявление за столом Грифиндора. Гарри, Рон и Гермиона вскочили и кричали от радости вместе со всеми. Невиль, бледный от волнения, исчез под грудой учеников, желающих его обнять и поздравить. За весь год он не принёс Грифиндору ни единого очка. Гарри, продолжая радостно вопить, толкнул Рона в бок и указал на Малфоя. Тот выглядел более оглушённым, чем если бы кто-нибудь применил к нему телотвердение.

— А это означает, — объявил Дамблдор, перекрывая овации (даже Хафлпаф и Равенкло праздновали падение Слизерина), — что нам пора слегка сменить обстановку.

Он хлопнул в ладоши. Сейчас же зелёные ленты сменились алыми, а серебро обратилось в золото. Громадный Слизеринский змей исчез; вместо него теперь возвышался царственный лев Грифиндора. Снейп, с жуткой, вымученной улыбкой на лице пожимал руку профессору Макгонагелл. Он встретился взглядом с Гарри, и Гарри в ту же секунду понял, что те чувства, которые питал к нему Снейп, не изменились ни на йоту. Но Гарри это не огорчило. Ему казалось, что в следующем году жизнь его будет снова радостной, всё придёт в норму — настолько, насколько это вообще в Хогвартсе возможно.

Это был самый счастливый вечер в его жизни. Так хорошо ему ещё никогда не было — ни после победы в квиддич, ни во время рождественских каникул, ни когда они одолели горного тролля… Этот вечер он будет помнить всегда.

Гарри совсем позабыл, что им ещё предстояло получить отметки за экзамены, но отметки и в самом деле были вскорости объявлены. К своему великому удивлению, Гарри и Рон обнаружили, что они сдали очень прилично. Гермиона, конечно же, получила лучшие оценки из всех первоклассников. Даже Невиль каким-то чудом проскочил — высший балл по травоведению помог оттенить безобразное выступление на зельях. Они надеялись, что Гойл, который своей глупостью едва ли не превосходил свою злобу, наконец завалится, но и он был переведён на следующий год. Жаль, конечно, но как философски заметил Рон, всё сразу было бы даже скучно.

И вот уже их шкафы опустели, а сундуки наполнились; жаба Невиля нашлась — она пряталась в туалете, в самом тёмном углу; им раздали памятки, в которых предупреждалось, что на каникулах колдовство использовать воспрещается («Я каждый раз надеюсь, что про них как-нибудь забудут», — грустно объявил Фред Уизли). Вот Хагрид торжественно провожает их к флотилии лодочек, которые переносят их через озеро; вот они садятся в Хогвартский экспресс; болтают и хохочут, наблюдая, как пейзаж за окном становится всё менее диким и всё более ухоженным; грызут мармеладки Берти Боттс, проносясь мимо муглевых деревушек; снимают свои колдовские мантии и переодеваются в брюки и курточки; прибывают на платформу девять и три четверти вокзала Кингс Кросс.

Прошло немало времени, прежде чем все они сошли с платформы и вышли на вокзал. У турникета стоял пожилой контролёр, который пропускал их через ворота по двое и по трое, чтобы не так привлекать внимание муглей — представьте, если бы вдруг из чугунной решётки разом вывалилась целая толпа!

— Обязательно приезжай в гости, — сказал Рон. — Вы оба приезжайте. Я вам сову пришлю.

— Спасибо, — сказал Гарри. — Мне надо запастись чем-нибудь, чего я мог бы с нетерпением ждать.

Они медленно продвигались по направлению к выходу в мир муглей. Время от времени кто-нибудь кричал:

— Пока, Гарри!

— Эй, Поттер! До встречи!

— Знаменитость, — сказал ему Рон, улыбаясь до ушей.

— Только с этой стороны. Там я никто, — отозвался Гарри.

Они прошли сквозь решётку вместе с Роном и Гермионой.

— Вот он, мама, вон там, гляди!

Это была Джинни Уизли, младшая сестрёнка Рона — но показывала она вовсе не на него.

— Гарри Поттер! — завизжала она. — Мама, смотри! Мама, а я вижу у него…

— Джинни, пожалуйста, потише. И не показывай пальцем — это невежливо.

Миссис Уизли улыбнулась им.

— Ну что, дети, — год насыщенный вышел?

— Ещё какой, — сказал Гарри. — Большое спасибо за свитер, миссис Уизли, и за ириски.

— На здоровье, милый.

— Готов?

Лицо у дяди Вернона было по-прежнему багровым и усатым, и по-прежнему носило выражение плохо скрываемой ярости. Подумать только, какая наглость — на вокзале полно народу, а этот мальчишка стоит тут как ни в чём ни бывало с совой подмышкой! Чуть поодаль виднелись тётя Петуния и Дадли. Казалось, сам вид Гарри наводил на них страх.