Прекрасна и очень опасна - Елена Арсеньева

И он положил трубку, а Лида еще какое-то время так и стояла, сжимая свою вспотевшими пальцами.

Отбой, барак… Мат, подобного которому она в жизни не слышала… Этот мужик был вместе с ее братом там, на зоне. Это о нем предупреждал Сережа, о нем говорил: «Деньги, которые ты посылала, – спасибо за них, большое спасибо! – они почти все целые остались, я их отдал там одному человеку. Он в мае должен выйти, обещал привезти. Он хороший парень, он мне там другом был. Если появится такой Гриша Черный, скажет, должок, мол, привез – ты его не бойся, значит, это он, ты с ним без опаски встреться».

Сережа, значит, уже тогда был убежден, что с Григорием не увидится. Он уже тогда решил это с собой сделать. А Лида не поняла, что-то прочирикала в ответ: мол, ты сам с Григорием с этим встретишься! А он уже знал, что не встретится никогда…

Ну что ж. Хоть и страшно, и больно, и жутко от этой вновь проснувшейся боли, хоть и не хочется видеть человека, который напомнит ей о том, каким вернулся домой Сережа, но не исполнить последнюю просьбу брата ей никак нельзя.

К тому же… эти слова о волчице! Что они значат? Имеют какую-то связь с песней? Имеют какое-то отношение к Майе Майданской?

Гадать бессмысленно. Надо просто поехать на вокзал. Но сначала… но сначала все же вытереть пол в ванной!

Дело уже не в страхе перед Ванькиным гневом. Просто ничто так не ставит на место мысли и чувства, как простая, можно сказать, тупая и однообразная домашняя работа.

31 декабря 2002 года

– Олег, сядь за руль, хорошо? – тихо сказала Майя, когда они вышли из пятой больницы. – У меня почему-то сил нет.

– Маечка! – Олег резко остановился, вцепился в ее руки. – Да что он тебе сказал?!

– То же, что и тебе, – пожала она плечами, призвав на помощь все свои актерские таланты. – С легкими все в порядке, просто очень сильно ударило по связкам из-за этого обострения аллергии.

– Почему же ты на себя непохожая от него вышла? – допытывался Олег. – Ну? Почему?

– Господи, радость моя, ну ты что, не понимаешь? Мне было страшно. Очень страшно! Я как встала перед этим, как его там, электронно-оптическим излучателем, подумала: а вдруг что-то серьезное? Туберкулез или, не дай бог…

– Не дай бог! – торопливо перекрестился Олег. – Даже и говорить о таком не смей!

Голос его задрожал, прервался.

Майя метнула на мужа быстрый взгляд и тотчас опустила глаза.

Конечно, она ничего Олегу не скажет. Ни сейчас, ни потом, даже если подтвердятся подозрения Виталия.

«Если подтвердятся»? Ты что, думаешь, Виталий что-то преувеличил? Да нет, пожалуй, он чего-то недоговаривал…»

Неужели картина и в самом деле была так ужасна?!

Тем временем Олег открыл машину, помог сесть Майе, сам забрался за руль. Выехал на улицу Нестерова, развернулся. Подъезжая к Малой Печерской, спросил:

– Домой или в клуб?

– Домой, – кинула Майя. – С Анатолием я все сегодня обсудила. Новая программа составлена, ведущего он нашел – какой-то парень из ТЮЗа.

Олег слушал вполуха – был совершенно поглощен машиной. Водить он научился недавно и за рулем чувствовал себя не очень уверенно.

Майя исподтишка поглядывала на мужа.

Как бы то ни было, весь этот ужас ей придется переносить одной. Олег слишком впечатлителен, слишком чувствителен, да что там – слишком молод и слаб, чтобы послужить Майе надежной опорой. Не он будет утешать жену в последние минуты ее жизни – она его: «Не плачь, мой любимый, мой маленький, я с тобой…»

Нет, в том-то и беда, что Майи с ним больше не будет. Как же он останется один?!

«Да уж как-нибудь останется, – отозвался из глубины души тихий, чуточку насмешливый голос. – С твоими деньгами – вернее, с деньгами Майданского…»

Майя зажмурилась.

Вот уж действительно – словно проклятье на них какое-то, на этих деньгах. Никому не приносят счастья – ни тестю покойному, ни мужу, ни ей, которой достались они окровавленными. Сначала были забрызганы ее собственной кровью – девственной. Потом кровью Валерия, убитого Сергеем Погодиным. Потом…

Ладно, не стоит об этом!

Сейчас главное – поскорей попасть домой. Забраться в постель вместе с Олегом, прижаться к нему, оплести руками и ногами. Как это чудесно – засыпать в его объятиях и сквозь сон ощущать, что он и ночью держит ее, цепляется за нее своими горячими, живыми руками. Вот именно – держит, защищает от других рук, которые тянутся к ней из могил… Как это чудесно даже и сквозь сон чувствовать его губы на своих губах!

«А рак легких заразен или нет?» – спросил тот же тихий голос.

Не может быть! Нет у нее никакого рака. Наследственность?.. Чепуха все это. Наверняка Виталий все-таки ошибся. Он же сам сказал, что нужно сделать томографию. Значит, не был уверен в своих выводах.

А если не уверен, какого черта не сдержался? Почему вел себя так, словно уже стоит над гробом Майи и произносит прочувствованную речь? Только что слезы не утирал! Мог бы, кажется, дотумкать, каково будет ей услышать этот практически смертный приговор – да еще перед самым Новым годом. Где-то Майя читала, что главный принцип врача должен быть не столько – помоги, сколько – не навреди. А Виталик что сделал?! Вот именно что навредил. Ей и так-то было плохо из-за этой поганой полыни, а теперь вообще весь праздник отравлен.

Друг детства, называется! Да самый лютый враг не смог бы подгадить Майе более виртуозно, чем этот старинный приятель!

Как нарочно, главное…

Ерунда насчет нарочно, но все-таки… а может, это в Виталике говорила та самая профессиональная аморальность, о которой Майя читала в какой-то книге или статье – довольно давно читала, несколько лет назад. Профессиональная аморальность – это когда учителя ненавидят своих учеников и с наслаждением ставят им двойки, профессора ненавидят студентов и «заваливают» их на экзаменах, продавцы ненавидят покупателей и хамят им, работники ЖЭУ ненавидят жильцов и отравляют им существование как могут, ну а врачи ненавидят больных и ловят огромный кайф от их страданий. Это своего рода психоз…

«Ага, рыбак рыбака видит издалека! – сердито подумала Майя. – У меня у самой что-то вроде психопатической аллергии, вот я и вижу везде, кругом таких же свихнутых! Скоро мне вообще заговоры будут мерещиться. Враги кругами ходят…»

И нахмурилась, понимая, что шутка не удалась. Все это время она гнала от себя мысль о невероятном попадании в цель того неизвестного человека, который именно ей, никому иному, нечаянно пролил на шубу не что иное, а именно полынное масло. А если… а вдруг…

Она не знала, что – если, что – вдруг. И в очередной раз отмахнулась от страшных мыслей, взглянув на встревоженного Олега.