В слепой темноте (СИ) - Янг Энни

Смотрю на маму — и не чувствую гнева или сильной обиды, которую нельзя было бы простить. Прошло всё, я остыла, и, возможно, в глубине души понимаю ее мотивы.

— Простила, — роняю тихо, — только… — Я вновь задумываюсь, непроизвольно облизываю сухие губы, — дед мне рассказал, что мой… ээ… его сын не знал вначале, что я не его дочь. Но к моему тринадцатилетию он обо всём узнал и не пришел на мой день рождения. Я была очень расстроена, и ты сказала, что папа ушел из нашей жизни навсегда. Мне. Ребенку. Ты хоть понимаешь, мам, что мои панические атаки зародились тогда? Сегодня я говорила с профессором Дубиленко, мне Игорь его посоветовал, и путем кропотливого выяснения всех аспектов моей жизни выяснилось, что именно тот период является началом моего самого большого страха. Страха безысходности, ненужности, сопровождаемого стойким ощущением безвыходности из ситуации, что нельзя ничего исправить, нельзя выбраться никак из этих оков, понимаешь? — По моему лицу медленно ползут капли соленой жидкости, и я поспешно вытираю влажные дорожки тыльной стороной кисти. Мама порывается вскочить и обнять меня, но я предупредительно выставляю руку, призывая ни в коем случае этого не делать. — Простила ли я тебя за это? Простила. Теперь перейдем к твоей истории. Почему вы расстались с Евгением? Что случилось?

Смахнув веером влажных ресниц непролитые слезы с глаз, мама делает тяжкий вздох и произносит:

— Ревность, недопонимание и неудачное стечение обстоятельств. Мы были молоды, не слушали друг друга. Были горды и… верили всему, что видят наши глаза. А ведь порой многие вещи являются не тем, чем кажутся на первый взгляд.

— Мам, эту философию я знаю. Можешь сказать конкретнее, что между вами случилось?

— Женя думал, что я изменила ему. Алекс, поверь, всё банально.

— Но ты не изменяла, — не уточняю, а скорее констатирую.

— Нет. Однако слушать это упрямый козел меня не захотел, — с печальной улыбкой, — так и расстались.

— Ладно, второй вопрос. Почему в итоге мужчина, которого я знала лишь тринадцать лет — хотя вру, нет, не знала, — оставил мне этот дом? — Я красноречивым жестом обвожу свои хоромы.

— А дед твой не сказал? — осторожно спрашивает мама, пребывая в смятении.

— Нет, — качаю головой.

— Я тоже этого не знаю, дорогая, и ответить на вопрос, увы, не смогу, — хмурится она и уходит в размышления. — А это так важно?

— Для меня — да, — твердо говорю я и, коротко скользнув по ладони матери в примирительном жесте, покидаю гостиную.

Завернув к дедовскому кабинету, решительно отворяю дверь.

— Деда, я хочу знать, почему мой дом именно мой? Зачем мой ненастоящий отец оставил его мне? — с порога задаю я вопрос.

Мужчина привычно сидит за огромным столом и пишет каллиграфичным почерком сонеты Шекспира. На миг вскидывает на меня глаза и дальше продолжает предаваться наслаждению, занимаясь любимым хобби. В таком темпе он перепишет все известные стихи и поэмы, не останется ни одного художественного произведения, обделенного его вниманием.

— А ты сама как думаешь? — после долгой паузы спрашивает дед, откинувшись на спинку стула и внимательно смотря на меня.

— Не знаю. Хотел компенсировать свое отсутствие в моей жизни? Хотел загладить вину? — с надеждой на положительный ответ я сжимаю кулачки.

— Отчасти.

— Что это значит? — не понимаю я.

— А то и значит, что, несмотря на обман твоей матери, он по-своему тебя любил. Не мог простить лишь Свету, тогда как ты ни в чем неповинный ребенок… Алекс, внучка моя, — дед встает и делать шаг в мою сторону. Я тоже ступаю навстречу, чтобы в следующее мгновение прильнуть к нему, почувствовать его родной сандаловый запах. — Да, мой сын не стал и вполовину хорошим отцом для тебя. Однако заботу о тебе он поручил мне.

Услышав последнюю фразу, я резко поднимаю глаза.

— Он… поручил?

— Да, а еще через меня сын дарил тебе подарки. Видел, как я тебя люблю, как всё свободное время провожу с тобой, и спустя какое-то время он сам смягчился, принял тебя в свою семью. Хоть ты этого и не знала. Твоя мать запретила ему приближаться к тебе после их ужасной ссоры, — сообщает он всё новые и новые факты, о которых я даже не подозревала.

Эх, мама. Уфф… ладно, я на тебя не сержусь. Устала уже сердиться на всех. Где там мой Игорь? Я хочу к нему.

— Спасибо, дедуль что рассказал. Пойду, наверное, я к Игорю, — и приподнимаю губы в улыбке, говоря этим, что я в полном порядке. Что в утешениях не нуждаюсь.

Прощаюсь с дедом и поднимаюсь наверх.

— Алекс, а я как раз хотел пойти искать тебя. — Игорь заключает меня в объятия, едва я переступаю порог библиотеки. — Ну как? Поговорила с дедом?

— Да.

— А с мамой?

— Тоже. Игорь, всё хорошо. — Отстраняюсь от него и сажусь на софу, беру в руки черную книжку.

— Оставь это, — пресекает жених мою попытку раскрыть тетрадь.

— Игорь, открою тебе тайну. Я уже ее читала. — (Игорь с настороженным лицом застывает, держа в руках свой дневник.) — В ту ночь, когда я заперлась тут от всех. Прости, — виновато морщусь. — Однако именно твои записи открыли мне глаза. Правда. Без них у нас с тобой, наверное, ничего не получилось бы. А может, получилось бы, но… всё затянулось бы, не знаю, еще на какой срок.

Любимый, вернув на стол книжку и устроившись рядом со мной, пододвигается ближе и притягивает к себе за плечи.

— Тогда я счастлив, что ты ее прочитала, — и целует в макушку. — Теперь ты знаешь о всех моих демонах, — с его губ срывается неуверенный смешок.

— Да, и мне они нравятся, — заверяю. — Пришло время и тебе узнать о моих инфернальных тараканах. — Я твердо приняла решение показать оба моих электронных дневника, чтобы секретов между нами не осталось. Игорь не успевает опомниться, а я уже ураганом вылетаю из комнаты, чтобы спустя минуту вернуться с ноутбуком в руках.

— Помнишь, я постоянно что-то писала?

— Припоминаю, — прищурившись, кивает он и берет из моих пальцев протянутый ему компьютер. Я пристраиваюсь подле него.

— Включай. Там есть папка с моим именем, в ней два документа с довольно громким названием. Пароль на первом — "Я начинаю жить", на втором — "В слепой темноте". Со всеми пробелами. Только читать придется долго, ты готов? — Я спокойна и… уже ничего не боюсь. Вся моя жизнь в этих двух файлах, и мой жених должен знать о ней все. Больше никаких секретов. Недомолвок. Сокрытия фактов. Без лжи. Только откровенность.

— Ты уверена, что хочешь, чтоб я это прочитал? — Его палец завис над тачпадом и не торопится заглянуть в мой внутренний мир.

— Да, потому что там много всего. Обо мне, о тебе. Стихи, написанные в минуты отчаяния, боли, радости. Всё здесь, — мягко заверяю я, скосив взгляд на монитор, — и я хочу, чтобы ты знал, что происходило внутри меня с момента нашего знакомства. Вплоть до сегодняшнего дня.

Он несколько мгновений неотрывно смотрит на меня. Внимательно и глубоко проникая в самую душу.

— Хорошо, я прочитаю это, — обещает Игорь, а потом сосредоточено вглядывается в экран. — О, а это я читал, — с едва ощутимой тоской показывает на третий файл, электронную книгу, мою любимую. — Еще в январе.

— Правда? — Упав головой на его плечо и сжавшись в маленький клубочек, я поджимаю под себя ноги, пальчики запуская в крохотные ворсинки теплого покрывала.

— Да, это роман о трагедии и прощении, — подмечает он.

— Угу, — невнятно бормочу я, прикрывая глаза. — Я посплю, хорошо?

— Спи, моя девочка, — мягко целуя мои волосы.

Прежде чем окончательно провалиться в сладкую дрему, усилием воли размыкаю веки и, обратив неясный взор к потолку, шепчу:

— Я тебя не поблагодарила за звезды, что ты мне подарил. Они прекрасны. И слова… они тоже великолепны. Спасибо, Игорь.

Пленило ты меня, создание чудное.

В глазах твоих райские блестят сады

Вкупе с наивною печалью — такое,

Знаешь ли, прекрасное излученье теплоты…

А какой бархатная кожа источает аромат!