Воспоминания - А. Аллилуева

— Познакомьтесь, — мой товарищ.

Мы с любопытством поглядели на гостя, который конфузливо пожал всем руки, улыбаясь большими добрыми глазами. Гость сразу расположил нас к себе.

Не очень высокий, коренастый, с черными гладкими волосами, с бледным матовым лицом. Говорил он с заметным кавказским акцентом. Сталин сказал нам:

— Это Камо. Послушайте его. Он вам такое расскажет!..

В самом деле, это был Камо, герой легендарных приключений. Сталин дружески подразнивал его:

— Знаете, почему его зовут Камо? Да потому, что он всегда твердит кому, кому!

Камо только улыбался шуткам Сталина. Иосиф Виссарионович оставил у нас гостя, а сам ушел, бросив на прощание:

— Вы его порасспросите, пусть он вам о всех своих похождениях расскажет.

Камо просидел у нас весь вечер, и мы не заметили, как прошло время так захватили нас рассказы этого настоящего романтика резолюции. Теперь история Камо всем хорошо известна по его биографии, но тогда мы были потрясены описаниями этой полуфантастической жизни.

Участник знаменитой тифлисской экспроприации государственного банка, Камо был арестован в Германии. В тюрьме он симулировал сумасшествие и провел опытнейших врачей-немцев. Он был в заточении много лет и несколько раз организовывал смелые побеги. Нас растрогал его рассказ о воробье, которого он приручал в тюрьме. Камо много говорил о Сталине — и тихий спокойный голос нашего гостя становился восторженным. Сталин был первым учителем Камо.

Подробно описал нам Камо, как готовил он попытку бегства из Харьковской каторжной тюрьмы, в которой застала его революция. Он хотел притвориться умершим, чтобы бежать после того, как его вынесут и бросят в мертвецкую.

Но Февральская революция освободила Камо. Нам тогда показалось, что он немного жалеет о том. что ему не пришлось осуществить свой дерзкий план.

Потом он заговорил о будущем.

— До того, как захватим власть, придется еще драться, — сказал он.

У него не было сомнений в том, что большевики победят.

Глава тридцать восьмая

Большевики, конечно, победят — и мы не сомневались в этом. Мы знали, что на Выборгской стороне, там, где продолжал жить дядя Ваня и куда мы часто заходили, рабочие открыто требуют передачи власти партии Ленина.

Мы видели, как кипел наш Сампсониевский. Там слушали только большевистских ораторов. Меньшевикам лучше было там не показываться.

— Вот скоро появится Ленин, — говорят на Выборгской. — Тогда все будет иначе…

Но Ленин еще не мог вернуться в Питер. Мы знали, что из Разлива он уехал в Финляндию. Уже перед самым Октябрьским переворотом как-то днем в квартиру позвонили. Я пошла открыть.

На пороге стоял невысокий человек в черном пальто и финской шапке. Безбородое лицо с короткими усами мне показалось незнакомым.

— Кого вам? — недоумевая, спросила я.

— Сталин дома?

И тут по голосу я узнала Ленина.

— Боже мой! Да вы, Владимир Ильич, настоящий финн!

— Здорово, правда? — Ильич рассмеялся. — Сталин дома? — еще раз спросил он.

В переднюю выглянула мама. Она не могла удержать радостного возгласа:

— Да как же я рада! Владимир Ильич!.. Здравствуйте!

Ильич обнял ее, они расцеловались.

Сталин был дома и уже выходил в переднюю. Он из комнаты услышал голос Ильича. Мама пригласила обоих в столовую, предлагала поесть чего-нибудь.

Ленин отказался. После короткой беседы он вместе со Сталиным ушел из дома.

В напряженной предоктябрьской жизни Смольного Сходились нити того, что свершилось в вечер осеннего дня 25 октября; Ленин, еще не показываясь открыто, невидимо присутствовал при выполнении своих указаний.

Сталина я видела в Смольном: домой он приходил еще реже. Иногда звонил нам по телефону, который был внизу в подъезде.

— Зайду сегодня, — говорил он кому-нибудь из нас, кто спускался вниз на вызов швейцара, — может, удастся пораньше. Дома будете? — спрашивал он.

— Заходите обязательно, — просили мы его, догадываясь, что он не спал уже несколько ночей. — Приходите скорей.

— Постараюсь. Через час, может, буду. Через час ему зайти не удавалось, но мы не расходились спать, поджидая его.

Он был доволен, если заставал всех нас в столовой. Дома, с нами, Сталин был по-обычному общителен, спокойно насмешлив.

— А мы уже волновались, — встречала его мама. — Почему вас так долго не было? Ведь время-то какое — не знаешь, что и думать.

Иосиф Виссарионович не упускал случая подтрунить.

— Зачем же волноваться, — притворно серьезно отвечал он. — Это я должен беспокоиться, Ольга Евгеньевна. Какие вы там речи произносите в госпитале!

Керенский вас давно должен схватить.

— Вы все шутите, — не успокаивалась мама, — а вот посмотрите на себя, как похудели… Так тоже нельзя.

Но он продолжал отшучиваться, и под общий смех мама безнадежно махала рукой.

Часто Сталин говорил о замечательных, простых людях-питерцах — рабочих, моряках, солдатах, — с которыми встречался. Он находил в них черты большого человеческого мужества, простоты, скромного героизма. Он рассказывал о поразившем его поступке или словах кого-нибудь из этих людей, повторяя:

— С такими людьми можно совершить все… Он умел и осуждать. Трусов, неверов, предателей он клеймил короткими, жесткими определениями. Я помню, как он пришел домой накануне Октября. Скинув с себя в передней кожаную куртку, — эту куртку и такую же фуражку он носил с начала осени, — Сталин прошел к нам. Все были дома.

— А, Иосиф! — обрадовались мы.

Мама торопилась покормить его. Придвинув стакан чая, Сталин заговорил с отцом о том, что происходит в городе. Он выслушал отца, а потом сказал очень спокойно:

— Да, все готово! Завтра выступаем. Все части в наших руках. Власть мы возьмем…

После Октября, после того, как усилиями Ленина и его соратников была установлена народная власть, Сталин пришел домой такой же спокойный. О событиях 25 октября он рассказывал, восхищаясь мужеством людей, смелостью, величием совершенного ими.

Он подробно рассказал, как заняли телефонную станцию балтийские моряки.

— Шли, как железные… Из окон по ним палят юнкера, пули косят одного за другим, а они идут, не дрогнут. Молодцы, молодцы! Вот это настоящие русские люди Рассказывал о моряках еще и еще. О горсточке кронштадтцев, завладевших броневиком.

— Из броневика строчит пулемет, команда оттуда рвется напролом, — так передавал он этот эпизод, — а матросы не отступают — окружили машину, гремят:

«Ура, ура!» В броневике растерялись. И сдались. Вся команда сдалась в плен. И опять повторил: