Заколоченное окно - Амброз Бирс

Смятение и ужас воцарились на кладбище. Люди с воплями метались взад и вперед, стеная и жестикулируя. Все кричали разом, не слушая друг друга. Некоторые помчались за лопатами, мотыгами, кирками. Другие тащили плотничьи стамески и даже зубила из мастерской мраморных памятников и с помощью этих малопригодных орудий принимались раскапывать первые попавшиеся могилы. Иные бросались ничком на могильные холмики и яростно разгребали землю голыми руками, напоминая собак, охотящихся на сурков. Еще до наступления темноты было перерыто почти все кладбище. Каждая могила была исследована до дна, и теперь тысячи людей, превозмогая усталость, ожесточенно рыли землю на тропинках между могилами. Вечером были зажжены факелы, и при их зловещем свете эти жалкие безумцы, подобно бесовскому легиону, справляющему какой-то нечестивый обряд, продолжали свой бесплодный труд, пока не перерыли все кладбище. Но они не нашли ни одного трупа и даже ни одного гроба.

Объяснялось все это очень просто. Существенную часть моего дохода составляла продажа трупов моим медицинским коллегам. Никогда прежде они так обильно не снабжались материалом для своих ученых исследований, и в благодарность за эти неоценимые заслуги перед наукой, они без числа награждали меня дипломами, учеными степенями и почетными званиями. Но предложение сильно превышало спрос: при самом расточительном потреблении трупов, они не могли использовать и половины той продукции, которую поставляло им мое врачебное искусство. Для утилизации излишков я основал одно из крупнейших, оборудованных по последнему слову техники, мыловаренных предприятий в стране. Прекрасные качества моего туалетного мыла «Гомолин» были засвидетельствованы аттестатами святейших теологов, и весьма лестно отозвалась о моем мыле также знаменитая Блуделина Спатти — самое чистое сопрано нашего времени.

Банкротство фирмы Хоуп и Уондел

От мистера Джейбиза Хоупа, Чикаго,

мистеру Пайку Уонделу в Нью-Орлеан,

2 декабря 1877 года

Не стану утруждать Вас, дорогой друг, описанием моей поездки из Нью-Орлеана в этот полярный край. В Чикаго лютый холод, и всякий южанин, который, подобно мне, явится сюда без защитных приспособлений для носа и ушей, поверьте, будет горько сожалеть о том, что, собираясь в путь, столь неосмотрительно сэкономил на снаряжении.

Но к делу. Озеро Мичиган промерзло насквозь. Вообразите, о дитя жаркого климат а, ничейные ледяные поля, протяженностью в триста миль, шириной в сорок миль и толщиной в шесть футов! Это похоже на ложь, дорогой Пайки, но Ваш компаньон по фирме «Хоуп и Уондел, Нью-Орлеанская Оптовая Продажа Башмаков и Туфель» еще никогда не врал. Я намерен прибрать этот лед к рукам. Сворачивайте наше дело и безотлагательно шлите мне все деньги. Я воздвигну склад, грандиозный как Капитолий в Вашингтоне, набью его льдом до отказа и стану по Вашему требованию и в соответствии со спросом на южном рынке отгружать лед на судах. Могу посылать лед в виде плит для катков, статуэток для украшения каминных полок, стружек для сиропов, а также в жидком виде для мороженого и вообще для любых надобностей. Вот это вещь!

Вкладываю в письмо ломтик льда в качестве образчика. Видели ли Вы когда-нибудь такой прелестный лед?

От мистера Пайка Уондела, Нью-Орлеан,

мистеру Джейбизу Хоупу в Чикаго,

24 декабря 1877 года

Ваше письмо пришло в таком безобразном виде, до такой степени размокло и расплылось, что оказалось совершенно неудобочитаемо. Должно быть, оно все время шло водой. Однако с помощью химии и фотографии мне удалось его кое-как разобрать. Отчего же Вы не вложили обещанный образчик льда?

Я распродал все (должен сказать, с ужасающим убытком) и прилагаю чек на вырученную сумму. Немедленно начинаю сражаться за подряды. Во всем полагаюсь на Вас, но все-таки позволю себе спросить, а не было ли попыток выращивать лед в наших местах? Ведь у нас есть озеро Пончертрен.

От мистера Джейбиза Хоупа, Чикаго,

мистеру Пайку Уонделу в Нью-Орлеан,

27 февраля 1878 года

Дорогой Уонни, вот бы Вам посмотреть на наш новый склад для льда! Он, правда, дощатый, сколочен на скорую руку, и все-таки это не склад, а просто загляденье и стоит кучу денег (хотя земельную ренту я не плачу). Размерами он почти не уступает Капитолию в Вашингтоне, Как Вы думаете, не увенчать ли нам его шпилем? Он у меня почти заполнен, пятьдесят рабочих рубят лед и набивают склад днем и ночью — ужасно холодная работа! Между прочим, когда я писал Вам в прошлый раз, лед был толщиной в десять футов, сейчас он тоньше. Но пусть Вас это не огорчает: его еще здесь сколько угодно.

Наш склад расположен милях в десяти от города, так что посетители меня не очень беспокоят, что весьма отрадно. А сколько здешняя публика по этому поводу зубоскалила и хихикала!

Как это ни абсурдно и невероятно, Уонни, но знаете, по-моему, с тех пор как потеплело, наш лед стал еще холоднее. Ей-богу, это так. Можете упомянуть об этом в рекламах.

От мистера Пайка Уондела, Нью-Орлеан,

мистеру Джейбизу Хоупу в Чикаго,

7 марта 1878 года

Все идет прекрасно. Я получаю сотни заказов. Наш лед будет нарасхват. Фирму мы назовем «Вечный Лед, Нью-Орлеан-Чикаго». Вы почему-то не сообщили мне, какой он будет, — пресный или соленый. Если пресный, не подойдет для приготовления пищи, а если соленый, то испортит мятный сироп. И где он холоднее — внутри или по наружным срезам?

От мистера Джейбиза Хоупа, Чикаго,

мистеру Пайку Уонделу,

3 апреля 1878 года

На Озерах открылась навигация, пароходы кишмя кишат. Я на плаву, держу курс на Буффало с долговым обязательством «Вечного Льда» в жилетном кармане. Мы обанкротились, мой бедный Пайки, «и славы, счастья не знать нам в мире сем». Устройте собрание кредиторов, но сами там лучше не показывайтесь.

Вчера ночью шхуна, следовавшая из Милуоки, врезалась в груду досок, сваленную на гигантской глыбе плавучего льда — впервые в этих водах встречен айсберг. Оставшиеся в живых говорят, что айсберг величиной с вашингтонский Капитолий. И половина этого айсберга принадлежит Вам, Пайки!

Как это ни печально, но дело в том, что я выстроил склад на неподходящем месте, в миле от берега (на льду, как вы понимаете), и когда началось таяние… Бог мой, Уонни, я ничего печальнее не видывал! Представляю себе, как Вы рады, что меня в то время на складе не было.

Какие нелепые вопросы Вы мне все время задаете. Бедный мой компаньон, ничего-то Вы не понимаете в торговле льдом!

Сальто мистера Свиддлера

Джерома Боулза (как рассказывал джентльмен по имени Свиддлер) собирались повесить в пятницу девятого ноября, в пять часов вечера. Это должно было произойти в городе Флетброке, где он сидел в тюрьме. Джером был моим другом, и я, естественно, расходился во мнениях о степени его виновности с присяжными, осудившими его на основании установленного следствием факта, что он застрелил индейца без всякой особенной надобности. После суда я неоднократно пытался добиться от губернатора штата помилования Джерома; но общественное мнение было против меня, что я приписывал отчасти свойственной людям тупости, отчасти же распространению школ и церквей, под влиянием которых Крайний Запад утратил прежнюю простоту нравов. Однако все то время, что Джером сидел в тюрьме, ожидая смерти, я, всеми правдами и неправдами, добивался помилования, не жалея сил и не зная отдыха; и утром, в тот самый день, когда была назначена казнь, губернатор послал за мной и, сказав, «что не желает, чтобы я надоедал ему всю зиму», вручил мне ту самую бумагу, в которой отказывал столько раз.

Вооружившись этим драгоценным документом, я бросился на телеграф, чтобы отправить депешу во Флетброк на имя шерифа. Я застал телеграфиста в тот момент, когда он запирал двери и ставни конторы. Все мои просьбы были напрасны: он ответил, что идет смотреть на казнь и у него нет времени отправить мою депешу. Следует пояснить, что до Флетброка было пятнадцать миль, а я находился в Суок-Крике, столице штата.

Телеграфист был неумолим, и я побежал на станцию железной дороги узнать, скоро ли будет поезд на Флетброк. Начальник станции с невозмутимым и любезным злорадством сообщил мне, что все служащие дороги отпущены на казнь Джерома Боулза и уже уехали с ранним поездом, а другого поезда не будет до завтра.

Я пришел в ярость, но начальник станции преспокойно выпроводил меня и запер двери.

Бросившись в ближайшую конюшню, я потребовал лошадь. Стоит ли продолжать историю моих злоключений? Во всем городе не нашлось ни одной лошади — все они были заблаговременно наняты теми, кто собирался ехать на место казни. Так, по крайней мере, мне тогда говорили; я же знаю теперь, что это был подлый заговор против акта милосердия, ибо о помиловании стало уже известно.