Кремлевское дело - Николай Иванов

Фото 30. Март 1989 г. Предвыборная кампания в разгаре.

Фото 31. Март 1989 г. Прокурор Н. Попова и Н. Иванов дают интервью после изъятия очередных миллионов у мафии.

Фото 32. 3 мая 1989 г. Встреча членов Политбюро с народными депутатами СССР. Гдлян протестует против развала «кремлёвского дела». На другой день последовала реакция Горбачёва, и мы были отстранены от руководства следственной группой.

В остальном же дело Чурбанова ничем не отличалось от других, выделенных из основного дела № 18/58115-83 и уже рассмотренных судами. По ним уже были осуждены десятки лиц, и представленный следствием доказательственный материал не вызывал нареканий и сомнений. Все девять генералов и полковников МВД признали свою вину на следствии, их показания были тщательно проверены и подтверждены иными материалами. Они не раз давали изобличительные показания в других процессах по поводу своих соучастников, и достоверность этих криминальных эпизодов была подтверждена рядом приговоров соответствующих судов. Тем не менее приговор Военной коллегии Верховного суда СССР, оглашённый 30 декабря 1988 года, ошеломил не только юристов, но и широкую общественность. Яхъяев и Кахраманов были освобождены из-под стражи в зале суда. Остальные приговорены к лишению свободы сроком от 8 до 10 лет, Чурбанов – к 12 годам. При этом три четверти эпизодов взяточничества были признаны недоказанными и исключены из обвинения.

Что же произошло? Ответ на этот вопрос следует искать не в анализе криминального эпизода или оценке доказательств. Чтобы понять суть происходящего, надо, во-первых, учесть особенности правовой политики того периода, а во-вторых, иметь в виду то обстоятельство, что руководили судом, словно кукловоды марионетками, «правоведы» со Старой площади.

Напомним читателю, что в 1986 году начатое ещё при Андропове наступление на организованную преступность стало уже существенно угрожать интересам коррумпированной партгосноменклатуры, поэтому Горбачёв и его окружение стали постепенно переводить стрелку правовой политики в прежнее положение. К 1988 году этот порочный правовой курс уже приобрёл законченные формы.

В любом цивилизованном государстве чётко разграничены законодательная, исполнительная и судебная власти. Своеобразную четвёртую власть гарантирует средствам массовой информации конституционные нормы о свободе слова и печати. Тоталитарный режим в нашей стране лишь декларативно подтверждал принцип разделения властей, поскольку фактически вся она концентрировалась в руках вождя КПСС и узкого круга лиц. В стране осуществлялось лишь партийное правосудие, которое в тот или иной момент отражало общую политическую направленность и конъюнктуру. В доперестроечный период доминировали определённые элементы обвинительного уклона. Поскольку вожди отечества постоянно шарахаются из крайности в крайность, то и советское правосудие в один прекрасный момент (как раз в тот самый период, который мы сейчас рассматриваем) лихо перевело стрелки на уклон оправдательный. И не было бы в том ничего предосудительного, если бы эта тенденция определялась результатами процессов, происходящих в недрах общества и созданных им правоохранительных структур, а не диктовались сверху, утверждалась директивно как очередная генеральная линия КПСС. В соответствии с ней руководство высшего судебного ведомства страны всё чаще требовало с нижестоящих органов более высокого процента оправдательных приговоров. Перестали учитываться при вынесении приговоров такие смягчающие вину обстоятельства, как чистосердечное раскаяние и возмещение материального ущерба. По существу они превратились в свою зловещую противоположность – в факторы, эту ответственность отягчающие: раскаялся, выдал преступно нажитые ценности – отвечай по всей строгости закона, получай, как говорится, на всю катушку. Насаждаемый сверху опасный перехлёст доводил законность до абсурда: достаточно было подсудимому без каких-либо доводов изменить признательные показания и заявить о незаконных методах следствия, как всё это принималось на веру безо всякой проверки, вероятность же реабилитации либо существенного смягчения приговора в таком случае значительно возрастала. Конечно, весь преступный мир с чувством глубокого удовлетворения воспринял перемены в правовой политике родной коммунистической партии. Быстренько сориентировались и наши подследственные, особенно после XIX партконференции, которая под демагогические рассуждения о правовом государстве этот курс фактически благословила. Не стал исключением и чурбановский процесс, проведённый в жёстком соответствии не с Законом, а конъюнктурой того периода перестройки. Из девяти подсудимых, которые ранее признавали вину, лишь один Бегельман продолжал полностью раскаиваться в содеянном. Яхъяев и Кахраманов через три года вдруг «вспомнили» о своей кристальной честности, остальные в той или иной степени стали корректировать свою позицию. С учётом чистосердечного раскаяния, активной помощи расследованию государственный обвинитель просил определить Бегельману меру наказания ниже низшего предела – 6 лет лишения свободы. Но Бегельман осмелился разоблачать и высших партийных функционеров. Словно в отместку за раскаяние, суд приговорил Бегельмана к 9 годам лишения свободы. Это что – дабы другим неповадно было? Такой же вопросительный знак можно поставить и на приговор генерал-майору Норбутаеву. Из всех подсудимых он единственный добровольно и в крупном размере выдал преступно нажитые ценности. Но это обстоятельство вовсе не смягчило приговор, как следовало бы ожидать. Норбутаеву определили 10 лет лишения свободы. У его же соседей по скамье подсудимых, не пожелавших расстаться с преступными капиталами, сроки оказались на год-два ниже. Такие приговоры как бы ненавязчиво подводили и судей, и подсудимых к одной простой мысли: коммунист-жулик не должен раскаиваться, тем более выдавать капиталы, а если уж попался, то должен молчать. Так же упорно, как это делал, например, верный сын ленинской партии Осетров.

Тимофей Николаевич дождался своего часа. В суде рассматривались эпизоды получения им взяток от Бегельмана, Джамалова, Махамаджанова, а также случай дачи самим Осетровым 25 000 рублей Чурбанову. К тому времени следствием были выявлены факты получения им и других взяток на общую сумму свыше миллиона рублей, в бытность работы первым заместителем Председателя Совета Министров и вторым секретарём ЦК КП Узбекистана. Доставленный в судебное заседание Осетров держался твёрдо: никаких взяток не брал и не давал, а следствие нарушает законность. Такое большевистское упорство, вопреки очевидным и, казалось бы, доказанным уликам, оказало магическое воздействие на суд, который одним махом исключил из дела все криминальные эпизоды. Осетрова выгораживали практически открыто, не пытаясь даже хоть какие-то приличия соблюсти.