Утро новой эры - Александр Доронин

— И чего же их так много?

Он поднял Настю и перенес на кровать, покрывая поцелуями: губы, шею, плечи, грудь, ниже… гладя, лаская.

— Люблю твои руки, — произнесла она в темноте. — И не только за умение играть на гитаре.

А дальше никакие слова были не нужны. Это была не просто физиология, а нечто больше. Ей хотелось, чтобы эти минуты никогда не кончались — только теперь она чувствовала себя не обломком человека, а целым.

И то, что не было пережито раньше, в «нормальном» времени, когда наполненные людьми города-муравейники были для нее также мертвы и пусты, как руины, было прожито и испытано теперь. Потом они сидели, обнявшись, теряя счет минутам. Они понимали, что скоро придется возвращаться, но так не хотелось думать ни о чем. И так же, не отрываясь друг от друга, незаметно уснули.

Сквозь сон они слышали далекий вой.

— Волки? — не открывая глаза, спросила Настя, заворачиваясь в одеяло.

— Нет, хомячки. Страшные звери. Как нападут стаей, как повалят. — Но ты не бойся. До тебя только через мой труп доберутся.

— Мне от этого легче, — произнесла она уже спокойным тоном. Все-таки это инстинкт: прятаться за его спину и чувствовать себя слабой.

Она снова уснула в его объятьях.

В три часа ночи Настя начала кричать. Посмотрев ей в глаза, Антон понял, что ее сознание спит, а то, что кричит, принадлежит совсем не к миру людей. Ему стало страшно — за нее. Он обнял ее, прижался поплотнее к теплому телу, подоткнул со всех сторон одеяло.

— Тссс… Я с тобой. Ты никогда не будешь одна. И все эти твари пусть держатся подальше.

Она успокоилась и задышала ровно. Утром первые лучи солнца окрасили руины за окном в фантастические цвета — розовый, карминный, бордовый, шафранный.

Они проснулись, вернувшись в реальность, когда хмурое солнце уже поднималось из-за холмов, как из гроба, а до начала рабочего дня в городе оставалось полчаса.

Антон согрел воды для умывания. Они хотели неспешно позавтракать, болтая о том, о сем, но им помешали. Шум мотора заставил их вскочить. Оказалось, что дорога до Подгорного уже расчищена и за «Лисом» приехал грузовик-эвакуатор.

В свете фар в палисаднике соседнего дома они увидели отпечатки волчьих лап. Помогая ей сесть в кабину буксира, Антон объяснил, чем они отличаются от собачьих.

Теперь, когда на душе было плохо и солнце скрывалось за тучами, Настя вспоминала тот день. А ведь после него было еще много таких же. Например, день свадьбы…

Тогда город уже был приведен в порядок, а посевная еще не началась, поэтому у всех выдались свободные дни. Да и тепло было, зелень проклюнулась, снег почти везде сошел.

Их церемония была самой первой и собрала больше двухсот гостей. Много друзей с его стороны и несколько подружек, которых она успела завести за время жизни в Убежище — с ее. Пышное белое платье, сшитое ее знакомой портнихой из ткани, которую Антон нашел на каком-то оптовом складе. Нашел еще до встречи с ней. Синтетика сохранились неплохо, и не удивительно, что на такую непрактичную ткань никто не позарился.

А вечером они оставили всех допивать водку и доедать пусть за не очень богатым, но праздничным столом, а сами отправились за город.

На холмах действительно были цветы и травы, и их запах, особенно после застоявшегося воздуха Убежища, сводил с ума. Пахло медом, жужжали пчелы, носились бабочки. Откуда они вылезли? Где пережили зиму?

Антон рассказывал, что в лесах на равнине, особенно в поймах, им приходилось носить марлевую повязку от гнуса. Без птиц мошкара расплодилась стремительно, и экологические весы не скоро придут в норму, ведь мухи плодятся за считанные дни, а птицам нужен целый год. Да и далеко не все виды могли выжить.

Но здесь, на сухом возвышении, мошкары не было.

Ехали по грунтовым тряским дорогам а она этого даже не замечала. Потом Антон нашел участок нормального асфальта на Тогучинском шоссе, где можно было прокатиться с ветерком.

Настя помнила, как закладывало у нее уши, как она, прижавшись к его спине и обхватив его руками, смотрела на сопки и рощи, уже оправившиеся от зимних холодов. И вскрикивала на поворотах или там, где дорога шла под уклон, хотя знала, что он никогда ее не уронит. Сама она была в шлеме, а его так и не смогла уговорить. Мол, обзору мешает.

«Надпись на куртке байкера: „Если вы можете это прочитать, моя телка свалилась с мотоцикла“, — произнес он тогда, обернувшись к ней. Ох, прости… Обиделась?»

Но она не обиделась. Насте казалось, что лучше быть просто не может. Настолько, что не верилось в реальность происходящего — особенно после того кошмара, через который она прошла.

Глава 4. Будни и праздники

Школа выглядела именно так, как она должна была выглядеть: типовое трехэтажное здание из красного кирпича в форме буквы «Т». Потом Саша узнал, что ремонт делали своими силами: вставили рамы, покрасили полы и двери, собрали по двум городам более-менее годный инвентарь, поменяли отопление — как и в большинстве городских зданий, оно теперь было автономным. В школьном дворе разбили огород, и теперь работа на нем стала важной формой трудотерапии — и для учеников, и для учителей.

До первого сентября было еще далеко, но учебный год было решено начать с 1-го июля, чтобы успеть подтянуть отстающих. Данилов мог представить себе связанные с этим специфические проблемы.

Внутри все выглядело как в любой довоенной школе, разве что чуть более потрепанным. Это же можно было сказать о руководителе педагогического коллектива. Алевтина Михайловна недавно разменяла четвертый десяток: молодящаяся, мелированная, с медоточивой улыбкой на вальяжном лице. Если бы не морщинка через весь лоб, можно было и вправду подумать, что все у нее хорошо. Она встретила Сашу очень любезно. Глядя на пустое место на стене директорского кабинета, где раньше наверняка висел портрет «национального лидера», Данилов представил, как эта дама строила по струнке своих подчиненных. С такой же прической, такими же серьгами в ушах и улыбкой. Как такой фрукт мог пересидеть в этом их Убежище и не потерять свой лоск, Александр ума не мог приложить.

Как бы то ни было, получив необходимые указания, он с головой окунулся в работу. Вначале ему рекомендовалось набросать учебный план. У него было два часа, но Саша управился за полчаса — сознание достало откуда-то из тайников памяти и английскую грамматику и педагогику, хотя он и не подозревал, что это могло где-то в нем остаться.

День начался вроде бы нормально, но скоро Александр понял, что махать лопатой приятнее. Было не сложно, но как-то муторно. Теперь о работе в школе он думал уже совсем без энтузиазма…

Во всем этом был только один светлый момент. Она. Настя. Ее голос, который, как ему часто казалось, он где-то уже слышал. Кроме голоса были еще и глаза. Блин, да кто в наше время смотрит женщинам в глаза? Не на попку, не на грудь или ножки, а в глаза?

Ее взгляд — Саша просто не мог подобрать слова, чтобы выразить то, что в нем было. Одно мог сказать точно — подобного ему не встречалось.

Хотя и все остальное тоже было на месте. Когда он в первый раз увидел ее, поднимающейся по лестнице, он не мог ей не залюбоваться. На ней был черный свитер с высоким воротом и простые черные, без всяких страз и аппликаций, джинсы, которые ей очень шли. Темно-русые волосы были собраны двумя палочками в прическу, заставившую его вспомнить японские гравюры. Саша подумал, что если их распустить, они будут лежать волной ниже плеч. На ее запястьях были широкие металлические браслеты. Почему-то ему очень захотелось взять ее за руку и коснуться ладони. Продолжая смысловой ряд, он сказал бы, что она похожа на героиню аниме. Все художники и аниматоры из страны Восходящего солнца изображают своих героинь подчеркнуто женственными, наверно потому что сами японки внешностью не вышли.

Ее оценил не он один. Два старшеклассника, стоящие у стены, проводили молодую учительницу двусмысленными взглядами, но Александр так глянул на них, что пацаны сразу сделали вид, что смотрят в окно. И правильно…

Хотя шла большая перемена, коридоры были полупустыми и не такими шумными, как он ожидал. Может, потому, что в здании, рассчитанном на тысячу учеников, было их от силы триста. Он вошел в класс № 7, представился и с чувством, с расстановкой начал первый урок.

Дети — сборная солянка от пятого до седьмого класса — слушались нормально. Может, чувствовали, что лучше его не злить, а может, еще уважали авторитет взрослых. Он знал, что с оболтусами постарше было бы труднее. Особенно с теми, кто остался сиротой и рос волчонком. Этих вообще хоть в колонию-малолетку. Но у него в классе дети были молчаливые и сосредоточенные, как маленькие старички. Это было страшновато.

Мало кто перенес катастрофу легко, но эти дети были сломлены больше взрослых. Тут был нужен психолог; хотя не факт, что хоть кому-то на свете психологи помогли.