Пятая Салли - Дэниел Киз

– Боже! День рождения! Как я могла забыть! Подожди, разве это нынче? Разве не завтра?

– Завтра мы для них устраиваем детский праздник. В час дня. Можешь прийти.

– Спасибо, Ларри! Как раз успею купить подарки. Не беспокойся, никакой фортель я не выкину. Я научилась себя контролировать.

Повесив трубку, я поспешила на Шестую авеню. Ах, жаль, мне неизвестно, какие игрушки уже есть у моих детей, о каких подарках они мечтают. Мне вообще почти ничего не известно про Пэта и Пенни. Мои родные дети для меня все равно что первые встречные на улице, как ни тяжело констатировать этот факт. Погрязшая в собственных проблемах, я проворонила их детство и рискую проворонить отрочество.

Я долго бродила по торговому центру, выискивала вещи, которые долгие годы будут напоминать моим детям обо мне. Сначала я хотела купить для Пэта шахматы из слоновой кости и эбенового дерева. Потом задумалась: учила я сына игре в шахматы или не учила? Да что там игра; я не уверена даже, сколько лет исполняется близнецам! Впрочем, нетрудно подсчитать. В год окончания школы мне было девятнадцать. Или восемнадцать? Нет, девятнадцать. Значит, близнецам исполняется одиннадцать. Нет, десять. Если мне двадцать девять, тогда им… Стоп. А мне двадцать девять или двадцать восемь? Я нашарила водительские права, уставилась на год рождения. Прислонилась к стене. Мне двадцать девять, близнецам исполняется десять. Но какие ужасные пусто́ты в моей памяти!..

Я остановилась на масляных красках для Пенни и фотоаппарате для Пэта. Также я купила две книги – проверенную временем классику. Подарки мне завернули в нарядную бумагу, и я поспешила домой – нужно было как следует подготовиться к встрече с детьми и бывшим мужем.

В автобусе, который катил в Энглвуд, меня посетило дежавю. Напрасно я уверяла себя, что никогда не приближалась к новому дому Ларри и в глаза не видела его жену, – перед моим мысленным взором навязчиво стоял неуклюжий двухуровневый дом из красно-желтого кирпича, этакое псевдоранчо, с четырьмя нелепыми колоннами и бутафорским газовым фонарем на лужайке.

Все оказалось в точности как я представляла. Следовательно, это не дежавю. Следовательно, я уже бывала здесь. Воспоминание покоилось на дне океана моей памяти, но начался отлив, обнажился песок, а на песке – выбеленный скелет морского чудовища.

Да, я не сомневалась, что еду к Ларри впервые, однако память подсунула еще одну картинку – полицейского в побитом «Мерседесе». Дом, погоня, полицейский.

Хотя я поспешно присыпала скелет песком, ребра и позвонки выделялись, как на барельефе.

Навстречу мне вышла Анна. Вторая жена Ларри оказалась миниатюрной и большеглазой, с беличьими повадками. Анна то и дело вздрагивала всем телом, жесты были резки и суетливы. Создавалось полное впечатление, что от неожиданного звука она вполне может сигануть на дерево.

– Ларри поехал покупать торт, скоро вернется, – объяснила Анна.

– У вас красивый дом.

– Да, я его обожаю. А вот этот газовый фонарь я сама выбирала. Не правда ли, он придает всему дому поэтичности?

– Я приехала слишком рано – боялась опоздать, и не терпелось увидеть детей. Вы уж извините, Анна.

Она провела меня в гостиную, заставленную фарфоровыми балеринами, искусственными цветами в псевдокитайских вазах эпохи Минь и прочими пылесборниками. По стенам висели дрянные пейзажи с римскими развалинами и слащавые изображения викторианских садиков.

– Что за прелестная обстановка, – сказала я.

– По-моему, вкус у детей развивается сам собой, если их с ранних лет окружить красивыми вещами, – отозвалась Анна.

В дверном проеме появились Пэт и Пенни. На их мордашках читались любопытство и робость – как в зоопарке перед клеткой с неведомым зверем. Дети явно не знали, как ко мне обратиться, как меня называть. За последний год они очень выросли. У обоих еще сохранился летний загар. Золотисто-каштановые волосы Пэта были пострижены очень коротко. Он был в коричневых брючках и густо-синем блейзере. Пенни нарядили в платье из зеленой органзы, а волосы завили в тугие, какие-то кукольные локоны-спирали. Словом, мои близнецы будто сошли со страниц каталога детской одежды «Здравствуй, школа!».

Я простерла к ним руки, и близнецы, явно неохотно, сделали мне навстречу по паре шагов. Я обняла и расцеловала обоих, но ответных ласк не получила.

– Покажите маме ваши комнаты и игрушки – ей будет интересно. А я должна накрывать на стол, – сказала Анна.

В обеих детских лежали раскрытые книги – значит, мои близнецы по-прежнему любят читать. Это замечательно. Мы заговорили о книгах, о спорте. Пэта явно впечатлили мои познания в футболе. Я, в частности, выдала, что «Даллаские ковбои» будут в плей-оффе и уже в этом году поборются за суперкубок. Пэт, даром что болел за «Джайантс», согласился: занятно было бы поглядеть на Роджера Стобэка в деле.

– Видишь ли, сынок, я всегда любила футбол, – сказала я. – В школе даже была чирлидером.

– А почему ты раньше не рассказывала? – удивился Пэт.

– Как это не рассказывала? Да ты просто забыл! – рассмеялась я.

– Если б ты рассказывала, я бы помнил. У меня хорошая память.

Что это я такое несу? Какой футбол? Никогда я им не увлекалась, кто такой Роджер Стобэк, понятия не имею, и слово «плей-офф» – не из моего активного словаря. Тем не менее Пэт мою тираду скушал и нелепостей в ней не обнаружил. Допустим; но чтобы я была чирлидером – это уж совсем ни в какие ворота.

– Терпеть не могу футбол, – скривилась Пенни. – Ужасная игра. Жестокая.

– Вот и Анна так говорит, – посетовал Пэт. – Не дает мне смотреть матчи.

– Папа скоро вернется, – сказала Пенни. – Ты при нем будешь себя чудно́ вести, да?

– О чем ты, доченька?

Пэт пихнул сестру локтем, и она осеклась на полуслове.

Я не стала допытываться, однако объяснения долго ждать не пришлось. Пэт как раз хвастал коллекцией марок, когда Пенни прорвало:

– Я тоже не помню, чтоб ты про свое чирлидерство рассказывала! Раз мы с Пэтом оба не помним, значит, мы становимся как ты, да?

– В каком смысле?

– Анна говорит, папа ей рассказывал: ты, как вытворишь что-нибудь, потом ничего не помнишь. Если мы с Пэтом что-то забываем или врем, Анна злится. Вы, кричит, все в свою мать.

Пэт еще раз пихнул Пенни, но она его взглядом чуть не испепелила.

– Не нуждаюсь я в твоих предупреждениях, Пэт. Потому что это все правда. Скажешь, Анна так не говорит?

Я чуть со стыда не сгорела.

– Мам, тебе плохо? – забеспокоился Пэт. – Ты чего такая красная?

– Нет, я в порядке. Душновато у вас. Знаете, дети, я была нездорова. Не всегда помнила, что делаю. Но я никогда не лгала. Меня считали лгуньей, а я просто забывала разные события, вот и все.

– И с нами тоже так будет? – спросила Пенни.

– Ну что ты, милая! Нет, конечно! Дети совсем не обязательно болеют тем же, чем родители. У вас с Пэтом отличная память.

Пенни потерла кулачком щеку и вдруг всхлипнула.

– На прошлой неделе я забыла тетрадку с домашней работой! А еще я потеряла деньги на завтрак, а Пэт, когда контрольную по математике решал, забыл сделать последнее задание.

– Это пустяки, ничего не значит…

– Мы становимся как ты! – вскрикнула Пенни. – А я не хочу! Не хочу! Ой, хоть бы я не стала как ты!

Пэт не выдержал – стукнул сестру. Она взвизгнула и лягнула его. Пэт схватил Пенни за длинный локон и закричал:

– Заткнись! Папа велел ее не обижать! Не то она нас зарежет!

Меня бросило в дрожь. Стало трудно дышать, в основании черепа появилась давящая боль. Что-то я должна сейчас сделать, только вот что именно? Я не помнила. Мои ощущения точно были аурой. По всему телу шла дрожь, прошиб холодный пот.

Мои дети продолжали драку. И вдруг в моей душе возникла ненависть к родному сыну. Захотелось броситься на него, вцепиться ему в горло, душить, душить…

И тут я вспомнила. Сцепила пальцы рук и трижды сжала их до боли. Потом повторила прием. Аура отступила, тело, занемевшее и похолодевшее, снова стало теплым, живым.

– Погляди на нее! – крикнула Пенни.

Оба уставились на меня.

– Ты сейчас в обморок упадешь, да? – спросил Пэт.

– Не убивай нас! – заплакала Пенни.

Пэт бросился вон из комнаты с криком:

– Я лучше Анну позову!

– Не надо! – выдохнула я. – Не бойтесь, я не причиню вам зла. Ни вам, ни Анне, ни папе. Я в порядке. У меня просто голова закружилась. Уже все прошло. Не надо волновать Анну. И вообще, мне уже пора.

Я почти бегом спустилась со второго этажа, проскочила через захламленную гостиную, успев подумать «Вот в таких комнатах и зарождается у людей клаустрофобия».

Появилась Анна.

– Не понимаю, куда запропастился Ларри. В Мексику он за тортом поехал, что ли?

– Мне пора идти. К сожалению, я не могу дожидаться Ларри – у меня важная встреча.

Вопросительный взгляд, затем – гримаса облегчения.

– Вот как? Что же вы, и торта не попробуете? Пенни с Пэтом так ждали вас.