Корабль-призрак - Фредерик Марриет

— Это правда, негодяй, что ты подрезал лаг? Негр видел это и, предупредив, спас нас!

Одним прыжком лоцман оказался возле негра и, прежде чем находящиеся рядом матросы сумели помешать, всадил нож ему в грудь.

— Проклятый! — вскричал он. — Получи за свой длинный язык! — И он заскрипел от ярости зубами. Негр тут же скончался. Матросы схватили лоцмана и обезоружили его. Негр нравился им, ведь его первое сообщение сделало их богатыми.

— Пусть матросы делают с лоцманом, что хотят, — высказал мнение Крантц.

— Да будет так. Пусть команда сама вершит правосудие, — согласился Филипп.

Матросы посовещались, затем привязали лоцмана к трупу негра, поднесли их к борту и бросили в море. И мертвый, и живой скрылись в пенящихся волнах.

Филипп не изменил решения идти в Батавию. «Дорт» находился уже в нескольких днях пути от Лимы, но Филипп все же предполагал, что ему вдогонку посланы испанские военные корабли. При благоприятном ветре «Дорт» удалялся от берега и три дня ходко шел по морю. На четвертый день утром с наветренной стороны показались два судна, шедшие наперерез. Это были военные корабли, а когда на них увидели испанские флаги, на «Дорте» поняли, что перед ними противник. Одним из кораблей был фрегат большего водоизмещения, чем «Дорт», вторым — двадцатипушечный корвет.

Матросы «Дорта» не дрогнули, увидев превосходящего силами врага. Они, позвякивая в карманах дублонами, поклялись не возвращать их законным владельцам и без страха встали к пушкам. На «Дорте» был поднят голландский флаг. Оба испанских корабля подошли уже довольно близко и тут же получили полный бортовой залп, который, казалось, напугал их. Однако суда продолжали сближаться, и теперь их друг от друга отделяло расстояние в один кабельтов. Разгорелось сражение, причем фрегат оказался сзади, а корвет по курсу «Дорта».

Примерно полчаса длился яростный обмен полными бортовыми залпами. Фрегат получил сильные повреждения и прекратил огонь. «Дорт» сразу же напал на корвет, дал по нему еще три-четыре бортовых залпа, поймал ветер и зашел в борт фрегату, где обрушившаяся мачта мешала стрельбе из бортовых пушек. Оба корабля находились теперь в нескольких десятках футов друг от друга, и перестрелка вспыхнула вновь, однако она не принесла испанцам успеха. Через четверть часа на фрегате занялись огнем паруса рухнувшей мачты, пламя перекинулось на палубу. Пушки на нем смолкли, хотя залпы с «Дорта» следовали один за другим.

После безуспешных попыток погасить огонь капитан фрегата решил разделить участь своего корабля с «Дортом». Он предпринял маневр на сближение и попытался зацепиться за его борт. Завязалась свирепая рукопашная схватка, но испанцам не удалось удержать обреченный корабль, и они укрылись у себя за фальшбортом. Занявшийся было на «Дорте» пожар был быстро ликвидирован. «Дорт» отошел, а фрегат вскоре весь окутался дымом. Корвет, находившийся от «Дорта» в нескольких кабельтовых по ветру и изредка постреливавший из одной пушки, получил теперь несколько полных бортовых залпов и спустил флаг. Сражение закончилось, и можно было приступать к спасению людей с горящего фрегата. С «Дорта» тут же были спущены на воду шлюпки, но только две из них могли держаться на плаву. Одна направилась к корвету с приказом спустить на воду все шлюпки для оказания помощи фрегату. Приказ был выполнен, и большую часть команды фрегата, оставшуюся в живых после сражения, удалось спасти. От жара на фрегате постреливали пушки, но вот огонь добрался до порохового склада, последовал мощный взрыв, и от огромного судна ничего не осталось.

Среди пленных Филипп обнаружил двух мнимых пассажиров с захваченного им ранее судна. Теперь они были одеты в форму испанских морских офицеров, что подтверждало слова негра. Стало известно, что оба военных корабля были посланы из Лимы с целью захватить «Дорт». При этом испанцы были убеждены в своей непременной победе.

Посоветовавшись с Крантцем, Филипп счел целесообразным не уничтожать корвет и отпустить пленников на свободу. Затем «Дорт» взял курс на Батавию и через три недели бросил якоря на его рейде. В городе Филипп выяснил, что прибывшая в порт тремя неделями раньше флотилия уже приняла груз и стоит в готовности к обратному переходу в Голландию. Филипп отдал свои депеши о результатах плавания для Компании и отправился на берег, чтобы погостить в доме купца, где он жил в свое первое посещение Батавии, пока «Дорт» не будет подготовлен к возвращению на родину.

Глава двадцатая

А теперь мы вернемся к Амине. Она сидела на той же замшелой скамейке, где когда-то вела с Филиппом задушевную беседу, прерванную появлением одноглазого Шрифтена. Взор ее опущен, мысли заняты воспоминаниями о прошлом.

«О, если бы я владела искусством моей матери! — размышляла она. — Но ее нет и никогда уже не будет. Я не в силах перенести эти муки, эту неизвестность! И ко всему эти глупые священники!»

Амина поднялась и пошла домой.

Патер Матео не возвратился в Лиссабон. Вначале не было оказии, потом его захлестнуло вспыхнувшее с новой силой чувство благодарности к своему спасителю Вандердекену, которому он обещал оставаться рядом с Аминой, проявлявшей в последнее время все большую антипатию к познанию основ христианской веры. Это задевало честолюбивого патера, и ему хотелось во что бы то ни стало обратить в христианскую веру и спасти душу этой молодой, прекрасной женщины. Он не помышлял больше об отъезде и посвятил все свое время занятиям с Аминой. Однако эта навязчивость раздражала ее, а его затянувшееся пребывание в доме становилось ей все больше в тягость.

Не следует удивляться тому, что Амина отвергала новое вероисповедание, ведь оно не отвечало ни ее желаниям, ни намерениям. Человек с гордым характером скорее преклонит колени, чем смирит свой дух, даже перед самим Господом Богом.

Мать Амины владела секретами черной магии, и Амина не раз наблюдала за ней во время таинственных приготовлений, но тогда она была еще девочкой. Сейчас же Амина не могла вспомнить всех мистических обрядов, какие ее интересовали.

«О, если бы я владела искусством моей матери! — снова подумала Амина, входя в дом. — Я смогла бы узнать тогда, где теперь мой муж! О, если бы у меня было темное зеркало, я знала бы, заглянув в него, что ожидает меня! Я отчетливо помню, как однажды, когда отец был в отъезде, я рассматривала налитую в ладошку жидкость, а потом рассказала матери о том, что увидела: лагерь бедуинов… вооруженную стычку… лошадь без всадника… тюрбан на песке…»

Амина снова погрузилась в свои мысли.

— Ну да! — воскликнула она через некоторое время. — Мама, ты же можешь помочь мне! Передай свои знания мне во сне! Об этом молит тебя твоя дочь! Но все же надо постараться вспомнить. Слово, какое же это было слово? Как же звали духа? Туршухун? Да, да, я вспоминаю. Это был Туршухун! Мама, мама, помоги своей дочери!