Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Но когда 8 июня Скотт на «Дискавери» обогнул мыс Горн и направился домой, он все еще оставался коммандером и очень переживал по этому поводу. От того, каким именно окажется его место в списке капитанов, зависело, когда он получит свой флаг – если, конечно, получит – и какого рода он будет: уйдет он в отставку контр-адмиралом или вырастет до адмирала и – кто знает, – возможно, даже до первого морского лорда. Другой «полярный» офицер, сэр Уильям Мэй, имевший более скромное желание выделиться, все же достиг этого. Под скромной внешностью скрывались большие амбиции.

Я убедил себя в том, что, даже если повышение состоялось, вряд ли кто-то догадается отправить мне телеграмму с этим известием. А потому решил набраться терпения. Но как же невыносимо ждать новостей еще два месяца…

Повышение произошло, хотя, как и боялся Скотт, только после его возвращения в Англию. Оно демонстративно было приурочено к 10 сентября, когда «Дискавери» встал на якорь в Портсмуте. Возможно, такое совпадение выглядело как подсказка для посвященных о том, что повышение связано с Антарктикой, а не с заслугами Скотта как офицера военно-морского флота.

Но в любом случае для Скотта оно оказалось очень своевременным. Через несколько месяцев лорда Уолтера Керра на посту первого морского лорда сменил адмирал сэр Джон Фишер, который испытывал антипатию и к Скотту, и к его покровителям.

Началось бурное царствование «Джеки» Фишера – великого, ненавидимого, обожаемого, – который налетел, как торнадо, и вырвал Королевский военно-морской флот из сонного оцепенения мирного времени, превратив его за каких-то шесть лет в реальную боевую службу. Старые методы были фактически сметены в море. Особенно презрительно сэр Джон относился к идее полярной службы как школы для боевых офицеров. «Что, черт возьми, хорошего может быть в хождении к Северному или Южному полюсу? – вопрошал он. – Никогда не мог этого понять – человек ни за что туда не отправится, если у него есть возможность поехать в Монте-Карло!»

Экспедиция «Дискавери» вызывала его особенное негодование. Как-то он заметил, что деньги, которых она стоила, целесообразнее было бы потратить на «покупку нового линкора». «Это хуже чем преступление! Это крайне грубый просчет», – подытожил сэр Джон. Так что, несмотря на повышение, над Скоттом сгущались тучи.

Он вообще не входил в число тех, кого сэр Джон считал «вершителями геройских дел». Своим достижением рекордно южной точки Скотт утолил патриотический голод, возникший на фоне заката империи и горького послевкусия Англо-бурской войны. Но отметка 82°17′ южной широты сама по себе не представляла сенсации. Она являлась лишь сырьем для успеха. Чтобы произошло нужное превращение, требовалось чье-то талантливое эмоциональное участие. Нужен был человек типа Стэнли (исследователя, прославившего самые глухие уголки Африки) или Нансена. Произнося речи на «Дискавери», Скотт видел, что его слушатели остаются равнодушными. Он не обладал харизмой.

Вскоре после возвращения Скотта «Таймс» опубликовала рецензию на «Новую Землю», английский перевод книги Отто Свердрупа о второй экспедиции «Фрама».

Само собой напрашивалось сравнение между Свердрупом, открывшим сто тысяч квадратных миль новых земель с очевидной эффективностью, и Скоттом, который сделал не в пример меньше, хотя у него было в шесть раз больше людей, в восемь раз больше денег – и несравнимо больше неприятностей.

Другие поводы для проведения аналогий предоставили экспедиции, с которыми Скотт делил Антарктику. Например, Брюс открыл Землю Котса и нанес на карту такое количество миль новой береговой линии, которое и не снилось Скотту. Команда «Дискавери» и здесь была в проигрыше. Топографическая съемка земель, проведенная Чаркотом в море Беллинсгаузена, превзошла и по количеству, и по качеству все небрежные зарисовки, сделанные в ходе экспедиции под руководством Скотта. Норденшельд и Драгалски оказались образцовыми научными руководителями.

Сэр Клементс Маркхэм даже жаловался:

Люди не понимают масштаба достижений [Скотта]. Санные походы нельзя сравнивать с путешествиями на собачьих упряжках. Когда Пири, Нансен или Свердруп использовали собак для перевозки поклажи, а сами шли рядом, им было гораздо легче.

Это классическое заявление в английском стиле, актуальном и по сей день, оправдывает любые недостатки ссылками на некий воображаемый идеал, который был частью морализаторского подхода, парализовавшего общественную жизнь Англии. Но по крайней мере в полярных исследованиях страну интересовал только результат. Скотту нужно было оправдаться.

У него как у руководителя экспедиции существовала привилегия – на самом деле почти обязанность – написать о ней книгу. В связи с этим он попросил о предоставлении отпуска. Адмиралтейство с радостью удовлетворило данную просьбу: Скотт стал для него настоящей проблемой.

Он отсутствовал на службе четыре года – большой срок для любого офицера, особенно в период быстрого технического перевооружения, – и за это время фактически взлетел с должности лейтенанта-взрывника до капитана. Такое звание позволяло командовать линкором, но в соответствии со стандартами военно-морского флота Скотту для этого недоставало и опыта, и личных качеств. Однако, учитывая королевское покровительство (подчеркнутое приглашением Скотта в замок Балморал[45]), о нем невозможно было просто забыть. Но, поскольку он собирался взяться за книгу, лорды Адмиралтейства могли вздохнуть облегченно и на некоторое время отложить принятие решений относительно его будущего.

Сэр Клементс Маркхэм предоставил Скотту комнату в своем доме, где он мог работать без контроля со стороны матери и сестер. Книга «Путешествие на “Дискавери”» вышла в свет в 1905 году.

Эта литературная новинка стала весьма посредственным образцом апологетической литературы. Она сеяла семена легенды. Книга «Семь столпов мудрости» (с которой у сочинения Скотта наблюдается значительное сходство) создала Лоуренса Аравийского, а из «Путешествия на “Дискавери”» появился Скотт Антарктический. В данном случае Скотта спас его литературный талант.

Его главной задачей стало восстановление своего доброго имени. Он занялся превращением недостатков в достоинства. Он выставлял напоказ свою неопытность, чтобы его хвалили за честность. Он превратил свою историю об упрямстве, неумении и почти катастрофе в героическую сагу о великих событиях, вершившихся на фоне ошеломляющей череды случайностей.

Структура книги «Путешествие на “Дискавери”» строилась на том, что текст выдавался за неотредактированные выдержки из дневников автора. Этот метод позволял добиться эффекта непосредственности, который трудно обеспечить при помощи любой другой литературной формы. Главным событием книги стал Великий поход на юг. А одним из самых ярких отрывков – описание перехода в последний день перед достижением самой южной отметки. В книге этот эпизод описан так:

27 декабря… нам открылся один из наиболее славных горных пейзажей, которые мы когда-либо видели… Словно какие-то гиганты нагромоздили гору Осса на гору Пелион, и можно себе представить, как мы торопились увидеть, что же откроется нашим взорам дальше, в самом конце, где сдвоенный пик восхитительной формы был увенчан короной из перистых облаков… Мы решили, что наконец нашли место, достойное имени того, кому мы обязаны воздать честь, и что этот пик должен называться «горой Маркхэма» в честь отца нашей экспедиции.

На самом деле в дневнике написано следующее:

У нас был самый интересный день, виды были очень живописными… вот он появился… величественный горный пик в окружении других заметных вершин. Мы начали думать, что с таким количеством новых земель и новых тем для дискуссий наше путешествие действительно оставит свой след в полярных исследованиях. И если это так, то наш тяжелый труд и скудный рацион будут полностью оправданы.

Такого рода изменения возможны, если книга не претендует на точное цитирование исходного документа. Но если читателя уверяют, что в основе книги, которую он держит в руках, – выдержки из настоящих дневников, то это чистой воды фальсификация, цель которой – намеренное облагораживание образа Скотта.

И снова при описании случая, сыгравшего главную роль в формировании этого образа, Скотт в книге якобы цитирует собственный дневник:

Собаки почти ничего не делали, но шли сами, кроме Страйпса, который совсем обессилел, и его пришлось везти в санях. Он начал сильно хромать, я поднял его и почувствовал, что под густым мехом собаки остались лишь кожа да кости…

В результате один американский критик написал: