Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Много позже Шеклтон рассказывал, как, лежа в палатке, услышал слова Уилсона о том, что он не выдержит дороги, и крикнул им, что переживет их обоих.

«Десять лет спустя, – обычно говорил Шеклтон, – в миле от того самого места и Скотт, и Уилсон умерли, а я все еще жив». Независимо от степени правдивости его истории, она хорошо отражает суть этой карикатуры на полярное путешествие. Шеклтон принуждал себя держаться исключительно за счет силы воли, изредка помогая своим спутникам тянуть сани, но почти всегда шел самостоятельно. Его горячность и напряженные отношения со Скоттом приводили к тому, что он считал приказ последнего избегать перенапряжения и тяжелой работы не проявлением доброты, продиктованным лучшими побуждениями, а сознательной попыткой унизить его.

Конфликт между ними перешел в фазу неприязни и подспудно враждебной жалости. Слишком часто Скотт терял терпение, общаясь с Шеклтоном, и тогда Уилсону приходилось срочно объявлять перемирие. Они вряд ли могли позволить себе роскошь ленивой перебранки. По вине Скотта им грозила очевидная опасность. Был допущен перерасход запасов. Они вполне могли столкнуться с тем, что продукты закончатся раньше, чем удастся дойти до следующего склада. Туман и несколько бурь, которые воспринимались как предупреждения, сократили их дневные переходы. Они все сильнее сомневались в возможности спасения. Вдобавок ко всем бедам Скотта еще раз застал врасплох неизученный им снег, на этот раз – ломкий наст. После того как они несколько часов прорывались вперед по нему, на каждом шагу испытывая мучительную боль в воспаленных, изъеденных цингой суставах, Уилсон сухо написал: «Мы сожалеем, что выбросили лыжи». Но ему все-таки удалось убедить Скотта оставить одну пару на случай, если кто-то заболеет.

Этим лыжам Шеклтон и обязан своим спасением. Надев их во время перехода по насту, он смог держаться на поверхности, не утопая в снегу. В своем ослабленном состоянии он ни за что бы не перенес этот путь без лыж.

По иронии судьбы следующий склад заметил как раз Шеклтон. Из-за плохой видимости и неудачной отметки на карте они снова едва не пропустили его, подвергаясь смертельной опасности. У них еще оставалась какая-то еда, но моральное и физическое истощение достигало критической точки. Через несколько часов после того, как они нашли склад, начался первый за все время их похода настоящий буран. По словам Скотта, «случись он день или два назад, обстоятельства сложились бы совсем по-другому». Они пришли на удивление своевременно. Это была генеральная репетиция несчастья.

Пока пережидали буран, у Шеклтона случился еще один, более сильный приступ. И снова Уилсон готовился к худшему, но Шеклтон поднялся. Третьего февраля, когда они вернулись на корабль, Шеклтон уже передвигался самостоятельно, являя собой живое воплощение своего родового девиза Fortitudine Vincimus: «Выносливостью преодолеем».

Глава 13

Возвращение на «Дискавери»

Все это происходило между двумя знаковыми историческими событиями – прокладкой подводного кабеля и изобретением беспроводной связи. Западный человек приучался к мгновенной связи с любой точкой на Земле. Однако вдали от телеграфного аппарата он был, как и встарь, брошен на произвол судьбы в море молчания, но уже с новой для него, нестерпимой жаждой слышать голоса извне без какой-либо надежды на это.

Вернувшись на «Дискавери», Скотт не только оказался в безопасности в наиболее критический момент, но и обнаружил, что их изоляция окончена. Пришел спасательный корабль.

Это был тот самый «Моргенен», зверобойное судно, на котором десять лет назад Амундсен отправился в свое первое арктическое плавание. Сэр Клементс Маркхэм купил его в Норвегии. «Моргенен» переименовали в «Морнинг» и переоборудовали в Лондоне, а командовать им сэр Клементс поставил Уильяма Коулбека. Там, где сэр Клементс не проявлял одержимости, он по-прежнему оставался хитрой старой лисой.

Коулбек, который плавал с Борчгревинком на «Саутерн-Кросс», был одним из немногих людей, знавших море Росса. Родом из Йоркшира, он служил в торговом флоте и оказался очень хорошим мореплавателем. Через семь дней после выхода из Новой Зеландии он отыскал «Дискавери» в этом дальнем уголке планеты по еле заметному следу оставленных Скоттом сообщений, обследовав свыше пятисот миль весьма условно нанесенной на карту береговой линии.

Скотт предполагал, что лед отпустит «Дискавери». Но обнаружил, что корабль по-прежнему находится в плену, а между ним и «Морнингом», легко покачивающимся на волнах, еще как минимум пять миль толстого льда.

Через десять дней после своего возвращения он понял, что в этом году «Дискавери» может не вырваться на свободу. И не слишком расстроился. Ведь это позволяло ему на совершенно законных основаниях отказаться от выполнения официального приказа о возвращении, привезенного «Морнингом», и, следуя секретным инструкциям сэра Клементса, оставаться на месте. Скотту требовалось время, чтобы восстановиться.

Результат предпринятого им похода – 82°17′ – никого особенно не впечатлил. Самым ярким в этом броске на юг стало ощущение плохой организации. По словам Ходжсона, итог «довольно посредственный… Похоже, они пережили гораздо более трудные времена, чем признавались вначале». По сравнению с тем, чего достиг Нансен, этот результат казался еще менее успешным, особенно учитывая то, какой ценой он был получен.

«Похоже, мы ни в чем не достигли особенных успехов», – так сам Скотт писал в письме Скотту Келти, секретарю Королевского географического общества. Однако это было не совсем справедливо. Пока Скотт шел к югу, Армитаж возглавил исследовательскую партию к Западным горам и стал первым человеком, достигшим Антарктической ледовой шапки. Это стало настоящим открытием (гораздо более значительным, чем достижение Скотта), которое сразу же оценили по достоинству. Бернацци перечисляет результаты Армитажа в своем дневнике:

Типичный [антарктический] ледник изучен до самого его источника… Пройдена дистанция примерно в 240 миль… с санями через горный, покрытый ледниками район… на 78° южной широты [достигнута] высота… примерно 14 500 футов… людьми, неопытными в передвижении по ледникам.

Результаты Армитажа впечатляли больше, чем результаты Скотта. Да и в роли лидера он выглядел намного сильнее и уравновешеннее. Не надеясь на случай, он успешно справился с расселинами и высотной болезнью. Кёттлиц, умевший диагностировать лучше, чем Уилсон, успел предупредить его о начинающейся цинге, и Армитаж при первой же возможности повернул назад, имея в запасе достаточно продуктов, сил и здоровья, хотя на горизонте уже виднелось манившее его плато. Он двигался медленнее, чем мог бы, но благодаря этому уберег своих людей, не допустив несчастных случаев и болезней. Его возвращение на «Дискавери» было спокойным в отличие от сумбурного появления партии Скотта. Конечно, яркой эту историю не назовешь. Но, как любил говорить американский исследователь Вилджалмур Стефанссон, «приключение – это признак некомпетентности».

В начале февраля Скотт начал подготовку ко второй зимовке. Он решил отправить бóльшую часть торговых моряков домой, поскольку, как он признался адмиралу Маркхэму, «попытка смешать людей из торгового и военно-морского флота была ошибкой… они никогда не смогут ужиться вместе».

Среди тех, кто должен был вернуться, оказался «преданный анафеме» кок, а с ним – еще несколько неугодных Скотту членов экипажа. Но самую горькую чашу он приготовил Шеклтону.

Стремясь оправдать себя, Скотт обвинил в посредственном результате своего похода на юг острую сосудистую недостаточность Шеклтона, забыв, что этот кризис случился уже после того, как они повернули назад. Скотт вообще испытывал странное презрение к инвалидам и без колебаний списал Шеклтона на берег по состоянию здоровья. Сам Шеклтон, усмотревший в таком решении намек на недостаток мужества, был сильно расстроен. Похоже, он выздоравливал гораздо быстрее Уилсона, но на Большую землю отправляли именно его, а Уилсона оставляли на корабле. За помощью Шеклтон обратился к Армитажу, второму по старшинству члену команды.

Учитывая, что факт выздоровления Шеклтона – по крайней мере от цинги – подтвердил доктор Кёттлиц, Армитаж обратился с этим вопросом к Скотту, который после некоторого промедления сказал: «Если он не вернется домой больным, то вернется опозоренным». Скотт явно не хотел говорить это Шеклтону прямо в лицо. Но он не забыл мятежного поведения Шеклтона во время их совместного похода на юг и не хотел больше иметь дело с трудностями, вызванными внутренней силой и личным обаянием этого человека. Со стороны Шеклтона было наивно верить, что Скотт сумеет все это простить и забыть. Ни один лидер не потерпит соперника – тот должен быть подчинен или устранен. На «Дискавери» не оказалось места для двоих – Шеклтон должен был уйти.