Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук

Когда губы онемели от бесконечных поцелуев, Ираида с трудом отстранилась, посмотрела через плечо доктора и подобралась мгновенно:

– Смотри!

Темно-синий джип съезжал на грейдер, ведущий мимо заколдованной дачи с дельфином… там, дальше, было еще много домов, но она уже знала, что остановится машина возле этого. Должно быть, действительно: те, кто долго общался с Крисом, чем-то этаким заражались (или заряжались) от него…

– Еще нет шести, – сказал доктор, с трудом переключаясь на иную действительность.

– Это ничего не значит…

– Без Криса, без Жени?

– Но ведь уйдет! В конце концов, нас четверо.

– Ира. Я ведь не знаю Ященко в лицо. Крис его видел и дядька твой, а я – нет. Вдруг это не он, а совсем посторонняя сволочь?

Джип между тем действительно остановился там, где положено, из него – с водительского места – вышел человек в светлом костюме и, не запирая машины, пошел быстрым шагом к дому. Его не заносило вбок, как Ираиду, и он не ерзал мелким зигзагом по участку, утыкаясь в невидимые глазу тупики.

– Хозяин, – сказала Ираида.

Доктор достал из кармана телефон. Набрал номер.

– Рифат? Как ты там? Подтягивайся поближе к участку. Да-да, появился объект… По обстановке. Попробуем дождаться Криса, но если что – то сами…

– Наши едут, – с облегчением сказала Ираида. – И еще кто-то с ними…

По шоссе двигался маленький кортеж: «Волга» Криса впереди, а за нею бортовой «Бычок» с белоголовыми фигурками в кузове.

Все дальнейшее произошло очень буднично: машины свернули к даче, остановились, из кузова резво попрыгали на землю тетки в почти одинаковых сарафанах, издали похожие на ансамбль народного творчества; и пока Крис и Коломиец что-то объясняли, показывая руками вперед и вверх, несколько «ансамблисток» вошли на участок и взбежали на веранду. Навстречу им выскочил мужик в красных трусах и тут же бросился обратно, но упал в дверях. Теперь уже весь ансамбль был на участке, женщины обегали дом с обеих сторон, и еще кто-то вспугнутой кошкой метнулся сбоку – и тоже упал. Одна за другой женщины скрывались в доме, потом чья-то рука сорвала занавеску, но все равно ничего не было видно. Потом из-за дома появился Рифат, а с ним кто-то еще, согнутый втрое. Внутри дома шел большой скандал, мелькнула сквозь окошко спина, пропала… Кто-то маленький, худой вылез из чердачного окна на крышу, спрыгнул на землю – его отоварили еще в воздухе, и он рухнул плашмя, взмахнув ногами.

Не было уже никакой магической завесы при подходе – лишь судорога отвращения непонятно к чему пробежала по лицу и рукам.

Наверное, беги доктор с Ираидой чуть быстрее или поторопись со стартом – и все кончилось бы совсем иначе. Но они несколько секунд лишь оторопело созерцали происходящее, а когда побежали, то рядом, локоть к локтю, а не наперегонки…

Человек в светлом костюме выскочил из-под веранды стремительно, как чертик из коробочки. В руке у него был пистолет. Не медля ни мгновения, не имея цели напугать или заставить отступить, он вскинул оружие и выстрелил дважды…

Доктор успел толкнуть Ираиду в плечо и даже бросить руку к своему «айсбергу». Но руку его отшвырнуло ударом, а самого крутануло на месте, и понадобилось долго-долго поворачивать голову, чтобы увидеть стрелявшего, а потом все загородило собой небо, сначала дневное, но стремительно ночнеющее…

Ираида, изогнувшись на бегу, подхватила с дорожки половинку кирпича и метнула ее, как топор. Кирпич ударил человека с пистолетом в лоб и отлетел высоко вверх, оставив красный след. Человек уронил пистолет, сделал шага два и, не сгибая ног, рухнул во весь рост.

ИЗ ЗАПИСОК ДОКТОРА ИВАНА СТРЕЛЬЦОВА

В который раз я родился? Можно посчитать. У мамки с папкой. Потом в возрасте пяти лет, когда свалился в строительную траншею аккурат между двумя торчащими кольями. Потом еще через год, когда перебегал пути перед поездом – Господи! с паровозом впереди! с черным маслянистым паровозом! – споткнулся, упал на рельсы, но как-то успел оттолкнуться и откатиться. И в тот же год, когда четверо идиотов постарше меня бросили в костер противотанковую мину, она долго не взрывалась, и тогда меня послали посмотреть – хорошо ли лежит. Я сходил и посмотрел. Мина лежала хорошо. Вернулся, сказал, что все нормально, и побежал по своим делам – помнится мне, на рыбалку. А минут через двадцать грохнуло… Пацанов собирали в ведра.

В школе – как раз было мое дежурство по классу: мыть доску и полы, – обвалился потолок, но именно в этот момент я пошел менять воду в ведре.

Потом был Афган, была Москва, где меня (и это я понял много позже) страшно тянуло покончить с собой, да только чужими руками: «…чтоб не сам, чтобы в спину ножом…» – и далее по тексту. Но об этом я уже писал.

Свойство организма: угадывать близкую опасность и успевать среагировать, не отчитываясь перед сознанием. Наверное, так.

Вот и сейчас – окажись мы к этому гаду чуть ближе, он убил бы меня. И Ирку. Наверное. А так – я отделался дыркой чуть выше ключицы, в том месте, где шея переходит в надплечье (счастье: на сантиметр левее – и абзац сонной артерии, на полтора – спинному мозгу…), и двумя сломанными ребрами слева. Мой верный «айсберг» меня спас хотя бы таким способом – подставив себя под пулю.

И в первые минуты я даже радостно думал, что – обошлось…

Конечно, было больно, противно, обидно, стыдно.

Как физиолог я знаю: при шоке мгновенно расслабляются сфинктеры, организм мудро и предусмотрительно стремится избавиться от всего, что может осложнить течение травматического процесса: содержимого желудка, кишечника, мочевого пузыря…

Но знаете – обоссаться в присутствии любимой девушки… это нелегко пережить. Хотя – предрассудок. Но все равно нелегко.

Сначала, если говорить строго, сознания я не терял. Но состояние быстро стало полубредовым, как от фальшивой водки с ацетоном. А через четверть часа вообще поехала крыша. Ираида наклонялась надо мной, но я ее не узнавал. Казалось, что все вокруг обсели птицы. Странные птицы, которые одновременно и видимы, и нет. И хотя предметы и люди были отчетливы и ярки, небо оставалось черным. Зато его было видно даже потом – через потолок.

В нем висели такие же черные звезды. Они медленно шевелились, как амебы.

Меня несли, вертели, раздевали. Было смешно, как от щекотки. Я оглядывался по сторонам, будто что-то искал. Уперся взглядом в маленькую дверцу. Вскоре для меня перестало существовать все, кроме нее. Люди, хлопотавшие надо мной, были бестелесными призраками. Стены и потолок – условностью, придуманной специально для игры. И только дверь была подлинной, истинной. Предельно, абсолютно истинной, важной, как ничто другое.