Рыцарь золотого веера - Кристофер Николь

Он медленно пересёк комнату. Невероятно, но сейчас он не испытывал желания. Он достаточно стар, чтобы быть её отцом, и он чувствовал себя отцом. Слова Тадатуне засели в его памяти.

Она смотрела, как он подходил. – Могу я чем-нибудь услужить моему господину? – прошептала она. Голос её дрогнул. Всё-таки её безразличие объяснялось толщиной слоя белил на её лице.

Он остановился у возвышения.

– Я сам хочу послужить тебе, Сикибу. – Он взял чашку, поднёс к её губам. Её рука поднялась и накрыла его ладонь, но тут же вновь отдёрнулась. Она глотнула сакэ, не отрывая глаз от его лица.

– Пусть мой господин только прикажет, – прошептала она. Только прикажет. Чего бы я ни захотел – от возвышенной любви до грязного порока, – Сикибу тотчас выполнит всё. Моя девочка-невеста.

Он покачал головой.

– Я уже приказывал, не подозревая об этом. Я не хотел, чтобы всё получилось вот так, Сикибу.

Она не отрывала от него глаз. Он закусил губу, взял чашку, отпил глоток вина. Если когда ему и требовалось вино, так это сейчас.

– Значит, я не нравлюсь вам, мой господин?

– Не нравишься? Да ты просто подарок небес, Сикибу. Я имел в виду, что в моей стране человек по крайней мере сам может делать предложение.

– Зачем, мой господин?

– Ну, потому что, если он разумный человек, он сможет увидеть – хочет ли этого его будущая жена.

– И его будут интересовать её желания, мой господин?

– У простых людей – да. Если же речь идёт о богатстве или знатности, то нет.

– А я не принесла вам ничего, мой господин. Я – всего лишь одинокое существо.

– Нет, – сказал он, вставая на колени рядом. – Ты отдаёшь мне себя. Хочешь ли ты этого сама, Сикибу?

– Хочу, мой господин.

Он взял её за руки, обнажив их из рукавов кимоно. Такие маленькие, такие изящные. Вот теперь его сердце забилось вовсю. Потому что в конце концов здесь его ждала тайна. Её руки – и больше ничего до сих пор.

– Ты снилась мне, Сикибу.

Ложь? Нет, не совсем. Она действительно снилась ему. Иногда.

– Вы мне тоже, мой господин. – Но я не знаю обычаев Японии, Сикибу. Даже спустя два года я всего лишь чужестранец. Я хочу, чтобы моя жена приняла обычай моей страны, а я готов следовать традициям её родины.

– Только прикажите, мой господин.

Но она продолжала внимательно следить за ним. Что нового и странного, а может быть, и страшного принесёт он ей? Кимоно на её груди стало вздыматься и опадать чуть скорее. Что укрыто под ним? Какая красота? Какое сокровище? А он лишь коснулся её руки.

Он тронул её подбородок, и она моргнула. Он взял подбородок в ладонь и услышал, как она судорожно вздохнула. Наверное, она подумала, что он хочет её задушить. Он поднял её лицо. Глаза её расширились, зрачки увеличились. Но она подчинится. Подчинится любому его желанию, потому что её учили именно этому.

Его губы коснулись её губ. Её глаза были в дюйме от него, ещё более расширившиеся, не отрывающие от него взгляда. Он провёл губами по её губам, вдыхая её дыхание, почувствовал, как открываются её губы под давлением его языка, и тут же отдёрнул его – её зубы были черны.

Сикибу смотрела на него, еле заметная складка прорезала белую краску между бровей.

– Мой господин? – прошептала она.

– Зачем ты зачернила зубы?

– Потому что я замужем, мой господин. Это знак моей верности. Завтра я выбрею брови.

– Выбреешь свои… То, что я сделал сейчас, тебе нравится?

– Я здесь для того, чтобы доставить удовольствие вам, мой господин.

– Нет, – сказал он. – Я хочу, чтобы удовольствие было взаимным. Сикибу, я хочу, чтобы ты вымыла лицо, удалила с него всю краску и вернула природный цвет зубам. Ты можешь сделать это для меня?

Всё тот же немигающий взгляд.

– Я сделаю всё, что вы пожелаете, мой господин. Но зубы… Боюсь, что я не смогу вычистить их добела.

– И всё-таки сделай всё, что сможешь. Давай же, Сикибу, я прошу тебя.

– Да, мой господин. – Она нагнулась над сосудом с водой. Она стояла на коленях спиной к нему, её тело – частица жизни в огромной пустой комнате. Его. Эта мысль приходила снова и снова. Его. Абсолютно. Понимание этого скользнуло из разума куда-то в утробу и вернулось, вытащив с собой те тайные греховные мечтания, которые всегда прятались там, в глубине. Его.

Он положил ладони ей на бёдра, потом двинул их вперёд и вверх. Под шёлком были маленькие, заполняющие руку, остроконечные бугорки плоти. Под шёлком.

Его пальцы распустили её пояс, раздвинули кимоно. Она по-прежнему плескала водой себе в лицо. Она дрожала? От холодной воды или от того, что его пальцы скользнули внутрь – коснулись твёрдого живота, перешли на бёдра, спустились, двинулись внутрь, в джунгли и врата, в темницу и рай.

– Моё лицо чисто, мой господин, – шепнула она. – И влажно.

Его руки двинулись назад, за спину, увлекая за собой кимоно. Он отодвинулся, забрав кимоно. Она поднялась на ноги, по-прежнему стоя спиной, сошла с возвышения к полке с полотенцами, тщательно вытерлась и, поколебавшись, обернулась к нему. Она вдохнула, приподняв грудь и втянув живот, – наверное, намеренно. Распущенные волосы струились по её плечам, под их прядями прятались твёрдые соски. А ниже таинственной тенистой рощицы – изящные ножки, не длинные и несильные, но очаровательно девичьи. Красоты Едогими здесь, конечно, нет, нет захватывающий дух женственности Магдалины. Но была здесь бесконечная нежность, мягкость, каких он никогда не знал. И эта девочка была его женой.

– Иди сюда, – сказал он. Она опустилась рядом. И посмотрела через его плечо на изображение божества. Потом поклонилась до земли и дважды негромко хлопнула в ладоши.

– Зачем ты это делаешь, Сикибу?

– Чтобы призвать ками этой иконы, мой господин. Чтобы я могла просить его о покровительстве.

– Ты боишься меня, Сикибу?

– Нет, мой господин. Нет, если в моих силах доставить вам удовольствие.

– Ты уже закончила с молитвой?

– Да, мой господин.

– Тогда мне нужен твой язык.

Поколебавшись, она приоткрыла рот и, помедлив, высунула язык – чтобы он мог его поцеловать, пососать, подразнить своим собственным. Теперь она наверняка дрожала, но по-прежнему не двигалась. – В Японии, – сказал он, – мужчины и женщины не целуют друг друга в губы. Почему?

Она молчала, не мигая, смотрела на него.

– Разве это не возбуждает, Сикибу?

– Да, мой господин.

Он вздохнул. Она не будет сопротивляться, даже его мыслям. И тут его охватило отчаяние. Господи, это и есть мужская сила? Или у него в кишках всё-таки прятался дьявол? Ведь она на самом деле прекрасна. В этом нет никаких сомнений. Прекрасный ребёнок, а он как раз в том возрасте, когда пора ценить юность и невинность. И всё же он не мог взять то, что она столь послушно намеревалась отдать, без страха или злобы, без спешки или неохоты.

– У моего господина снова пробудилось желание? – спросила она. Она ничего не понимала – он выбрал её в жёны, проехал почти всю Японию, чтобы взять её, а теперь она видит борьбу чувств в его глазах, наверное, даже чувствует гнев, излучаемый его телом.

– Нет, – сказал он. – Не сейчас. Ляг, Сикибу. На спину. Разбросай руки и ноги так широко, как сможешь.

Она повиновалась без единого вопроса. И перед ним оказалось то, чего он всегда так хотел. Сдавшаяся женственность. Сдавшееся девичество. Девушка, стремящаяся превратиться в женщину, у его ног, его. Он может делать с ней всё, что захочет.

Смотрит на него тревожным, внимательным взглядом, хочет только предвосхитить его желания. Доставить удовольствие.

Боже милостивый, думал он, что со мной происходит? Почему я взмок? Почему я вновь погружаюсь в мечты? Почему мне хочется ударить её, пнуть её ногой, царапать, кусать её? Неужели не бывает любви без рабства? Где же тогда нежные слова любви, ласки, легчайшие прикосновения, – если всё это правда? Неужели оболочка религии, религиозный барьер необходимы для защиты здоровья и силы?

Он опустился на колени меж её ног, чтобы взять свою невесту.

Глава 4.

Галера ткнулась носом в песок, гребцы вскочили, чтобы вытащить её на берег; подальше от волн. Уилл Адамс тоже навалился плечом на корму, помогая усилиям остальных, а Кейко на носу подавал им команды своим резким высоким голосом. Да, они были отличным экипажем, слаженным. И они верили своему господину, Андзину Миуре. Он командовал ими и работал вместе с ними. Кроме того, в море с ним не сравнится никто.

Жарко. Солнце висело прямо над домом, заставляя воду залива нестерпимо искриться. На другой стороне бухты чётко различались дома и то – настолько ясным был день. А у причала, на якоре, – его корабль «Усилие». Маленький гордый кораблик, конечно, ни в какое сравнение не идёт с тем, что строится сейчас на верфи. Строится этими людьми, а задуман и создан вот этим разумом. Как и все остальные, он был одет только в набедренную повязку, а кимоно, зашагав к дому, он перебросил через плечо. Он устал, но это была приятная усталость, усталость удовлетворения.