Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо - Силверберг Роберт

Нет, она погибла. Но Барретт позволял себе тешиться некоторыми иллюзиями, как и все остальные здесь, разрешал иногда себе роскошь наслаждаться мечтами о том, что ее сослали в прошлое, и это питало еще более несбыточную фантазию, что они могли бы встретиться здесь, в этой самой эпохе. Сейчас ей должно быть около семидесяти. Он не видел ее тридцать пять лет. Попытался представить ее полной невысокой старой дамой, но не сумел. Джанет, которая жила в его памяти все эти долгие годы, была совсем иной, чем та, которая дожила бы до этого часа. Лучше быть реалистом и признать, что она мертва, чем надеяться повстречать ее снова.

Размышления о женском лагере «Хауксбилль» в этой эпохе породили у Барретта интересную идею: он подумал, не удастся ли ему убедить других. И заставить их поверить в существование одновременно двух лагерей, разделенных не эпохами, а просто географией.

Случаи деградации психики узников участились. Слишком долго мужчины жили здесь изолированно, и один психический срыв стал подпитывать следующие. Жизнь в этом пустом, безжизненном мире, где людям никогда не предназначалось жить, подтачивала сознание то одного, то другого. То, что случилось с Вальдосто, Альтманом и другими, в конце концов произойдет и с остальными. Людям нужны длительные проекты, чтобы не дать им сойти с ума, чтобы превозмочь смертельную скуку. А без живого дела у них развивается шизофрения, как у Вальдосто, или появляются увлечения с такими безрассудными начинаниями как девушка-голем Альтмана или поиски паранормального бегства Латимером.

"Предположим, — подумал Барретт, — я бы сумел зажечь их желанием отыскать другие материки. Кругосветная экспедиция. Может быть, мы смогли бы соорудить что-то вроде большого корабля. Это надолго заняло бы очень многих людей. Им нужно было бы создать кое-какое навигационное оборудование — компасы, секстанты, хронометры, другую всякую всячину.

Разумеется, финикийцы прекрасно обходились без радио и хронометров, но они не отваживались выходить в открытое море, разве не так? Они держались поближе к берегу. Но в этом мире побережья почти не существует, а узники лагеря — не финикийцы. Им необходимы навигационные приборы.

Такой проект мог бы занять тридцать-сорок лет. Разумеется, я не доживу до той минуты, когда на корабле поднимут паруса, но это неважно.

Самое главное — это способ предотвратить гибель. Мне, в общем-то, все равно, что находится по ту сторону океана, но зато я далеко не равнодушен к тому, что происходит с моими людьми здесь. Мы проложили лестницу к морю, и сейчас эта работа завершена. Теперь нам нужно еще что-нибудь, более грандиозное".

Ему понравилась эта идея. Его уже давно беспокоило то, что положение дел в лагере резко ухудшилось, и он искал какой-то новый способ преодолеть надвигающийся кризис. Теперь он считал, что нашел его. Морское плавание!

Ковчег Барретта!

Обернувшись, он увидел, что позади него стоят Дон Латимер и Нед Альтман.

— Вы давно здесь? — спросил он.

— Минуты две, — ответил Латимер. — Мы не хотели беспокоить тебя. Ты, как нам показалось, о чем-то очень напряженно думал.

— Просто грезил, — пояснил Барретт.

— Мы здесь принесли кое-что, на что стоило бы взглянуть, — сказал Латимер. Барретт увидел в его руке бумаги.

— Мы принесли это, чтобы ты прочел сам, — живо сказал Альтман.

— Что это? — спросил Барретт.

— Заметки Ханна.

10

Несколько секунд Барретт колебался, не решаясь взять бумаги у Латимера. Он был доволен тем, что Латимер сделал это, и все же ему необходимо соблюдать деликатность: личные вещи считались святыней в лагере «Хауксбилль». Было очень серьезным нарушением этики исподтишка читать написанное другим человеком. Вот почему Барретт не давал прямых указаний обыскать койку Ханна. Он не мог быть замешанным в столь вопиющем преступлении.

Но, разумеется, нужно было знать, что Ханн думает о своем пребывании здесь. Обязанности руководителя лагеря были важнее, чем моральный кодекс.

Поэтому-то Барретт и попросил Латимера приглядывать за Ханном. И предложил Рудигеру взять Ханна на рыбалку. Следующий шаг Латимер совершил по своей воле, без понуждения Барретта.

— Не уверен в том, что мне это нравится, — наконец проговорил Барретт, — совать нос в чужие дела…

— Нам нужно глубже узнать этого человека, Джим.

— Да, это так, но любое общество должно следовать принятым в нем нормам поведения, даже когда необходимо защищаться от возможных противников. Мы требовали этого от синдикалистов, помнишь? Они же вели грязную игру.

— А разве мы — общество? — спросил Латимер.

— А что же еще? Сейчас мы представляем собой все население планеты.

Микрокосмос. А я представляю государство, которое обязано соблюдать установленные им самим нормы. Мне очень не хочется заниматься этими бумагами, которые ты принес, Дон.

— Мне, кажется, мы обязаны посмотреть их. Когда в руки государства попадают важные улики, оно обязано их проверить. Я имею в виду, что в данном случае речь идет не о нарушении неприкосновенности личности Ханна.

Нам нужно заботиться о личном благополучии тоже.

— В бумагах Ханна есть что-нибудь существенное?

— Еще какое! — вмешался Альтман. — Он виновен, черт побери!

— Запомните, — холодно произнес Барретт. — Я не давал никаких распоряжений передать мне эти документы. То, что вы сунули нос в дела Ханна, — это дело взаимоотношений между вами и Ханном, по крайней мере, до тех пор, пока я не увижу, что есть причина как-то действовать по отношению к нему. Вы это себе четко представляете?

Латимер скривился:

— Предположим, я нашел эти бумаги засунутыми под матрас Ханна после его ухода в море с Рудигером. Я понимаю, что не должен нарушать тайну его личной жизни, но мне нужно было посмотреть, что он пишет. Так вот, он шпион, в этом нет никаких сомнений.

Он протянул сложенные листы бумаги Барретту. Тот взял их и быстро просмотрел, не читая.

— Я посмотрю их чуть позже, — сказал он. — И все же, что он там пишет? Несколькими словами.

— Это описание лагеря и очерки о большинстве из тех, с кем он познакомился, — доложил Латимер. — Очерки очень подробные и далеко не хвалебные. Личное мнение Ханна обо мне — это то, что я сошел с ума, но в этом не признаюсь. Его мнение о тебе, Джим, несколько более благоприятное, но не намного.

— Не так уж важно мнение одного человека, — ответил Барретт. — Он имеет право думать, что мы представляем собой всего лишь компанию бестолковых старых сумасбродов. Скорее всего, так оно и есть на самом деле. Ладно, значит он поупражнялся в литературе на наш счет, но я не вижу в этом никаких причин для беспокойства. Мы…

— Он к тому же ошивался возле Молота, — решительно перебил его Альтман.

— Что?

— Я видел, как он ходил туда вчера вечером. Прошел внутрь здания. Я последовал за ним, он меня не заметил. Он долго глядел на Молот, ходил вокруг него, изучал. Но к нему не прикасался.

— Почему же ты, черт возьми, сразу не рассказал мне об этом? сердито выпалил Барретт.

Вид у Альтмана был смущенный и испуганный. Он стал часто-часто моргать и пятиться от Барретта, вороша волосы рукой.

— Я не был уверен в том, что это так важно, — в конце концов сказал он. — Может быть, это просто любопытство. Я хотел сначала поговорить об этом с Доном, но не мог этого сделать, пока Ханн не ушел в море.

Крупные капли пота выступили на лице Барретта. Он напомнил себе, что приходится иметь дело с людьми, психически не совсем нормальными, и поэтому попытался говорить как можно спокойнее, скрывая неожиданную тревогу, охватившую его.

— Послушай, Нед, если ты еще хоть раз увидишь, что Ханн ходит вокруг аппаратуры для перемещения во времени, немедля дай мне об этом знать. Беги прямо ко мне, чтобы я ни делал — спал, ел, отдыхал. Не советуясь ни с Доном, ни с кем-нибудь еще. Ясно?

— Ясно, — ответил Альтман.

— Ты знал об этом? — спросил Барретт у Латимера.