Остров Бога - Бенджамин Нер

От города царя Давида, поднимается до вершины горы Масленичной, древнее кладбище. Когда место для новых могил больше не оставалось, евреи шли прочь из города и приносили новую землю. Печально, но эти сведения подкрепить мощной цитатой, я не могу — нету ея! Люди засыпали старые могилы, к которым никто давно не подходил, и в ней хоронили новых усопших, как гласит закон — ногами к долине Иософата, что бы проснувшись от воя Архангельских труб, как предвидел Св. Иоанн, шли мёртвые прямо туда, в долину где будет суд.

Иерусалим это не город, где дома и площади, где люди снуют и автомобили, это просто место такое — Иерусалим. Трудятся, трудятся мудрецы, а объяснить всё равно не могут — как захудалый городишко, потерянный среди иудейских гор так возвысился, что стал символом, всего того, что уже случилось с миром и того, что ждёт его, и даже того, чем всё это закончится. Вот говорят, здесь, где растёт эта скромная горушка Мориа, начался акт творения. Зачерпнув пригоршню первобытной грязи, Всевышний слепил из неё Адама и вдохнул в ноздри его дыхание жизни. И увидев скуку в его диковатых глазах и приговаривая «Ло тов. лиhёт Бен-адам левадо», что значит «нехорошо быть человеку одному», развёл всякую живность земную и птиц и привёл их к Адаму, что бы тот дал имена. Но это не помогло, человек скучал по-прежнему и даже хуже — звереть начал помаленьку. И «тогда навёл Господь Бог глубокий сон на человека и когда тот уснул, то взял одну из частей тела человека а плоть на этом месте замкнул» и создал «из этой части» праматерь нашу Еву. Мы все с горы Мориа, что в Иерусалиме — там общая родина людей. Однако говорят мечтатели, что первой женой Адама была Лилит и что бежала она, из Рая возненавидев мужа своего. Говорит Исайя, пророк Божий: «И зарастут дворцы ее колючими растениями, крапивою и репейником — твердыни её; и будет она жилищем шакалов, пристанищем страусов. И звери пустыни будут встречаться с дикими кошками, и лешие будут перекликаться один с другим; там будет отдыхать ночное привидение Лилит и находить себе покой». На пути, её схватили ангелы, и Лилит поклялась им, что создана для умерщвления новорожденных, а не для ублажения Адама. И тогда ангелы заключили с ней договор, что она даже не приблизится к малюткам, над изголовьями колыбелек, которых написаны ихимена, которые помнят ныне только кабалисты, ну и ещё некоторые граждане вроде меня: Сеной, Сансеной и Семангелофон. Опять парадокс, — какие младенцы, если грехопадение ещё не было и, не вкусившие от древа познания, Адам и Ева, не познали друг друга до той поры!? Но Лилит была демоном и тайное знание, и предвкушение сладости греха были у неё в крови. В последствии, этот образ стал центральным в еврейской демонологии, вошёл в каббалу, и европейские мрачные легенды. Писали, что если ребёнок смеётся во сне, то непременно его надо щёлкнуть по носику, что бы проснулся, потому что в этот миг с ним играет Лилит. Было общеизвестно, чтоона соблазняет мужчин и забирает их растревоженные души. Бедняги, влюблялись как коты и были способны только на то что бы грустить о Лилит, пока мерзавка, пила их кровь и высасывала хоть и спинные, но всё-таки, мозги. Много разного говорили, но одно оставалось неизменным — Лилит ослепительно прекрасна. Эх, хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на поганку. Говорят, что бежала она от Адама, после того как он подкатил к ней со следующим текстом: «Гражданка! Я не имею чести быть Вам представленным, однако осмелюсь обеспокоить вопросом: "Отдаться, не интересуетесь»?

На острове население, в приметы верить не должно, ни в котов чёрных, путь которых, действительно, пересекают безбоязненно, не оплёвывая прицельно через левое плечо, этих чистоплотных животных, ни в зеркала кокнутые, ни в опрокинутую соль, ни в нечисть всякую. Однако народ, любит разную «небывальщину», вроде диббуков и рассказывает о них всякие ужасные истории. Диббуки, это неприкаянные души грешников, которые совершили «карет», смертный грех, и лишаются за это посмертия, и даже надежды на вечную жизнь. В миг смерти карающие ангелы отправляют эту озлобленную и несчастную душу метаться по миру, где она и пытается мстить всем, кто только подвернётся. Иногда диббуку удаётся вселиться в кого-нибудь, и тогда то и начинается мой любимый экзорцизм. Как можно быстрее должен явиться крепкий и суровый, не поддающийся запугиванию и посулам духа, раввин и читая псалмы изгнать приживала.

"Господь — пастырь мой. Не будет у меня нужды ни в чем. На пастбищах травянистых Он укладывает меня, на воды тихие приводит меня. Душу мою оживляет, ведет меня путями справедливости ради имени Своего. Даже если иду долиной тьмы — не устрашусь зла, ибо Ты со мной; посох Твой и опора Твоя — они успокоят меня. Ты готовишь стол предо мной в виду врагов моих, умащаешь голову мою елеем, чаша моя полна. Пусть только благо и милость сопровождают меня все дни жизни моей, чтобы пребывать мне в доме Господнем долгие годы". Это псалом двадцать третий, он очень хорош от сатаны, но излечивают и некоторые другие, главное, что бы Книга была под рукой. Начнёте психовать, зовите евреев, они помогут.

Но вернёмся к нашей Горе. По сей день спорят, не она ли та самая гора Мориа, у подножия которой, всё спрашивал Исаак отца своего: «где же жертва для всесожжения» и отвечал Авраам: «Господь усмотрит жертву себе», и плакала вдалеке Сара, не простившая мужу, до самой своей смерти, этих страшных часов у горы Мориа. Есть в Писании места странные и даже почти с детективным сюжетом. Вот приходит Иаков к горе Мориа и останавливается здесь на ночлег. Сюда, сюда приходит, на эту самую гору, что прикрыта сегодня жёлтой шапкой мусульманской молельни. Здесь он нашёл обветренный камень, гладкий как ладони Рахели и положил его в изголовье своё, и смотрел на звезды, мерцающие над ним. И вдруг появляется «некто», неузнанный, непредречённый, и Иаков, вступает с ним в свирепую борьбу! Зачем, они борются под этой белой и скучной Луной, не отпуская друг друга, как братья, связанные одной пуповиной в материнском чреве? Хрип, тяжёлое дыхание сражающихся, и безмолвный мир, замерший в ожидании — что-то вечное начнётся сейчас. До самого конца мы не знаем, с кем борется Иаков, кто скрывается за этим смутным и настораживающим «некто». Зачем и для чего он вступил в эту борьбу, мы незнаем, но знает Иаков. И вот солнце освещает Масленичную гору и «некто» говорит Иакову: «отпусти меня, ибо восходит заря и должен я удалиться». Иаков же знающий, зачем он схватился с этой необоримой силой, говорит: «не отпущу, покуда не благословишь меня»! Ныне, только в старых книжках мы можем прочитать о мощи родительского благословения, о благословлении священническом, о силах рождавшихся в груди тех, кто снискал его любовью или борьбой. Иаков знает страшную тайну, он знает, с кем он сражается, и какая сила соизволила снизойти до него. И, наконец, он слышит: «Благословляю, да наречёшься ты отныне «Израиль», что значит боровшийся с Богом». Мало кто из современных теологов готов принять эту разгадку. Нет, не со Всевышним, говорят они, сражался Иаков, а только с архангелом Михаилом, «Микаэлем», чьё имя переводится грозно: «Кто как Бог». Они считают, что наделил Господь в тот день Архангела, тем, что называется «Шехина», «небесное присутствие», некая таинственная эманация, часть Всевышнего, что отделяется от него, оставаясь им. Она может сделать любого, того, кого Бог посчитает достойным, таким о ком скажут потом — «он был как Бог». И дар пророческий и всепобеждающая мощь Самсона и мудрость Соломонова, в бесконечной силе Шехины. Пусть окончено время пророков и некому возопить о царстве мрака скребущегося в уже приоткрытую дверь, но из многих даров, что есть у Всевышнего, величайший, пусть и секундный остается с нами, это миг короткий как вздох, когда ты сам как БОГ.

До приезда в Страну я был чистый атеист. Ну, может быть, небольшой и суетливый, агностик. И грешник. Надо честно сказать, что грешником я конечно и остался. Однажды, когда с почти непереносимой душевной мукой, гуляя с очередными туристами, по Иерусалиму, я вышел на площадь у стены Плача, и чувство это, безысходности, безвыходности и толстого несмываемого слоя грязи на душе, просто «ударило» меня, я пошёл к Стене. Подошёл один человек, а отошёл другой. Что я там говорил, касается только меня, да и не помню я, честно говоря, а помню, что говорил вслух и довольно громко, чем немало напугал как охрану, так и других молящихся. Первый, наверное, раз в жизни я был настолько искренен, что кажется, не разу и не соврал Богу. В самих камнях святости нет, одна археология. Да, им больше двух тысяч лет, да под ними перемешены слои из времён Маккавеев, с камнями Соломонова святилища, до которых не дают добраться мусульманские служители Храмовой горы. О, Стену можно уважать, можно увидеть само время, глядя на эти мужественные камни, и даже почувствовать запах слёз пропитавших её. Вы можете прикрыть глаза взять лозу, с которой не расставался, путешествуя по Иерусалиму, один весьма известный учённый и материалист, который, испуганно охнув, бросил свой «волшебный» инструмент, когда у Стены он начал вращаться с такой скоростью, что обжёг ему руки. Попробуйте, тогда может быть, и вы почувствуете энергию миллиардов душ. За те три тысячи лет, что люди возводили и восстанавливали дом Бога, моря своей боли, гниющей совести, надежды и любви они отсылали сюда. И они пропитали камни. На горе стоял Храм. Храм был дом, а в доме живут. Вот почему в Доме был «Двир» — «Святая Святых» Соломонова Храма. Там вечно, не покидая, его жила Шехина, часть Всевышнего, его небесное присутствие на земле. Кто-то назовёт Шехину «духом святым», и может вполне оказаться прав. Мы всегда прозрачны для Бога, но здесь, направляясь к стене, мы хотим быть прозрачны и надеемся, что он заметит червоточину, и спасёт. Вообще, проживание в Святой земле, довольно сильно меняет человека. Я, например, пришёл к выводу, что всё написанное в Библии и о прошлом и о будущем, всё пророческое как печать — так будет и иного не дано! И Страшный Суд будет, и Апокалипсис, и дни трепета. И я даже знаю, кто поведёт мрак. Мы живём в удивительные дни, накануне последних. Почему так?