Зенитная цитадель. «Не тронь меня!» - Владислав Шурыгин

Ребята занесли меня в госпиталь, где меня сразу же положили на операционный стол. В сознании никак не умещалось, что я потерял ногу: я еще вроде бы как чувствовал ее. И врач не очень удивился, когда я спросил: «Ну что, нога будет цела?» — «Нет, голубчик, ноги уже нет…» — ответил он по-солдатски честно.

Через день или два на эсминце «Безупречный» меня эвакуировали в Новороссийск.

Я долго лечился в госпиталях и лишь в конце сорок третьего года стал работать, в меру своих сил помогать фронту. А после окончания войны, в октябре 1945-го, получает моя мать — я жил у нее в Новой Каховке — письмо от товарища моего по плавбатарее Володи Камынина. Были в том письме такие строки:

«Погиб Тимофей на героической плавучей батарее Черноморского флота в Казачьей бухте г. Севастополя. Ему оторвало правую ногу… Умер он 19.6.42 и похоронен на берегу Камышовой бухты, около бывшего госпиталя…»

Письмо датировано 19 сентября 1945 года. Видно, считал долгом Владимир Николаевич Камынин сообщить матери о судьбе ее сына и своего боевого товарища. Раньше не имел возможности, потому как три долгих года находился в плену. Совершить побег или подать о себе самом весть не мог: фашисты крепко стерегли попавших к ним в лапы защитников Севастополя.

Каково же было удивление Владимира Николаевича Камынина, когда в Орел, где работал и жил он после окончания войны, пришло письмо от «заживо похороненного» Тимофея Бесчастного: «Жив я, Володя! Жив. Слаба у немцев жила, чтобы оборвать мою матросскую жизнь».

…В июле 1970 года они встретились в Севастополе. На берегу родной, незабываемой бухты Казачьей обнялись, всплакнули в плечо друг другу. Съездили и в бухту Камышовую, где Тимофей Тимофеевич оставил не только часть души, но и часть самого себя.

К сожалению, это была их первая и последняя встреча. Ныне Тимофея Тимофеевича Бесчастного и Владимира Николаевича Камынина нет в живых.

НА ПАЛУБЕ «БЕЗУПРЕЧНОГО»

Эскадренный миноносец «Безупречный» был одним из быстроходных кораблей Черноморского флота. Командовал кораблем капитан-лейтенант Петр Максимович Буряк — волевой, решительный и умелый командир.

В июне 1942-го «Безупречный» пять раз прорывался в Севастополь. Корабль доставлял защитникам города боеприпасы и пополнение. С приходом в Новороссийск члены команды эсминца становились санитарами, выносили раненых с корабля. Времени для отдыха в последние дни у них не было. Едва сгрузив раненых, приступали к приемке топлива, снарядов для зенитных орудий. Люди работали, а перед их глазами все еще стояла бухта Камышовая, лежащие на земле раненые, разрывы тяжелых снарядов…

Вместе с капитан-лейтенантом Петром Максимовичем Буряком на «Безупречном» служил шестнадцатилетний краснофлотец Володя Буряк — его сын.

Они не вернулись из шестого, последнего, рейса. Не вернулись почти все находившиеся на борту «Безупречного» 26 июня 1942 года… Но до этого рокового, шестого, был, как мы знаем, пятый рейс, которым из осажденного города эсминец «Безупречный» вывез около 600 раненых. Среди них были и плавбатарейцы.

С «Квадрата» были вызваны несколько расторопных краснофлотцев, с тем чтобы они помогли разыскать среди раненых своих товарищей.

Ночью 23 июня на палубу эсминца «Безупречный», ошвартовавшегося в бухте Камышовой, вместе с сотнями других раненых занесли плавбатарейцев Нестора Середу, Дмитрия Сергеева, Ивана Спицына, Михаила Лещева, Дмитрия Сиволапа…

Той же ночью корабль вышел из осажденного города и взял курс на Новороссийск. На траверзе Ялты эсминец атаковали бомбардировщики противника, каждый из которых произвел несколько заходов, но корабельные зенитчики сумели отразить все атаки. Десятки бомб взорвались в море…

Раненых благополучно доставили в Новороссийск, а оттуда эвакуировали в ближний и глубокий тыл, в города Туапсе, Армавир, Кировабад…

Три месяца боролись врачи за жизнь отважного радиста плавбатареи Дмитрия Сергеева. Девять осколков извлекли из тела моряка, а когда угроза смерти миновала, отправили его в город Ханлар, где пробыл Дмитрий еще много месяцев.

Ровно через год, 19 июня 1943 года, Дмитрий Павлович Сергеев, двадцати девяти лет от роду, инвалид войны, в сопровождении медицинской сестры приехал в свой родной город Шахты, к матери. В этом городе он живет и по сей день. Переписывается с оставшимися в живых плавбатарейцами, с вдовой своего погибшего командира, Верой Степановной.

В канун 30-летия Победы в городской газете «Ленинское знамя» появилась заметка за подписью С. Хигера (командира 76-миллиметровых орудий плавбатареи). Заметка рассказывала о мужестве плавбатарейца и называлась «Моряк-зенитчик Дмитрий Сергеев». Я тоже узнал об этом из письма С. А. Хигера. Он писал:

«Решил к прошлому письму написать Вам еще. Вчера получил письмо от Сергеева Дмитрия Павловича. Он служил у нас радистом, Вы знаете. Он жив! В связи с этим хочу описать один эпизод.

После того как бомбы попали в батарею, были у нас убитые и раненые, начался пожар. Особо опасным оказался артиллерийский погреб, где лежали оставшиеся 130-мм «ныряющие» снаряды…

Уцелевшие матросы бросились в артпогреб. Одни вытаскивали снаряды на палубу, другие поливали водой смежную переборку, предохраняя погреб от пожара и взрыва.

Когда я выскочил из погреба, то увидел, что около люка лежит Сергеев. Лежал он окровавленный, с перебитыми ногами, но руками отталкивал поднятые из погреба снаряды дальше к борту. А другие матросы оттаскивали снаряды подальше от пожара.

Эта картина осталась навечно в моей памяти. Меня на миг поразило мужество раненого матроса, а дальше обстановка заставила заняться другими делами.

Этот подвиг впервые был описан курсантами Черноморского училища, но, к сожалению, не совсем точно, и фамилия радиста была указана — Петров. Имея перед собой штатную книгу, Вы легко убедитесь, что у нас радиста Петрова не было. Я отлично знаю, что это был Сергеев.

Посылаю Вам его адрес и письмо. Убедительно прошу затем возвратить письмо мне. Вчера и сегодня я «по-стариковски» волнуюсь, мысленно возвращаюсь к своей молодости (мне уже 56…), и вообще в зрелые годы каждый человек, переживший войну, более чувствителен…»

Так нашелся Дмитрий Павлович Сергеев. А вскоре и у меня с ним наладилась переписка. Он отвечал на мои вопросы, охотно рассказывал — вспоминал о своих товарищах. О себе же говорил просто: «Воевал, делал то, что мне приказывали командиры, старался хорошо выполнять свою работу».

Между мной и плавбатарейцами давно уже установилась прочная почтовая связь. Кое с кем время от времени я встречался. Так, при нашей встрече в Москве, говорили мы о Сергееве с бывшим старшиной-плавбатарейцем Виктором Ильичом Самохваловым. У Самохвалова был отпуск, и он загорелся желанием проведать и боевого побратима — Сергеева.

Через некоторое время пришло письмо от Дмитрия Павловича.

«9 ноября должен уходить служить на флот мой младший сын Павел. В знак таких событий мы 8 ноября, часов в 10 утра, сели за столы. Человек тридцать пять. Сидим в зале (у меня свой дом), гуляем. Заходит мой сосед и говорит: «Кум, тебя вызывает во двор какой-то мужчина!» Выхожу, присматриваюсь. Очень уж знакомое лицо… Улыбнулся тот человек. «Здравствуй», — мне говорит, и я узнал его. Вот ведь 33 года прошло, а узнал. Обнялись, расцеловались, всплакнули от радости. Пригласил я дорогого гостя в дом. Даю всем команду: «Попрошу всех встать и выслушать меня!» И доложил я всем моим родным и знакомым, что ко мне в гости приехал из города Ейска Виктор Ильич Самохвалов — мой боевой товарищ, защитник города Севастополя, старшина зенитных автоматов, которые метко разили фашистских стервятников. «Мы не виделись, — говорю, — с Виктором 33 года…»

Вы бы видели, что было, что творилось! Нас обнимали, поздравляли, взяли на руки, качали.

А позже мы с Виктором, вдвоем уже, беседовали, вспоминали нашу плавбатарею, друзей-товарищей…

Виктор выбрался из Севастополя на подводной лодке вместе с лейтенантом Хигером. Раненный в руку, лейтенант Хигер помогал старшине Самохвалову передвигаться.

По пути их бомбили глубинными бомбами, но, как говорится, обошлось. Было тесно и трудно дышать, но через двое суток они все же добрались до Новороссийска.

После излечения в госпитале Виктор Ильич Самохвалов воевал на Черном море на крейсере «Красный Кавказ» и на Дальнем Востоке войны прихватил — высаживался в морском десанте. После войны более пятнадцати лет служил сверхсрочно на флоте…

Уволившись в связи с сокращением Вооруженных Сил, окончил институт, работал на предприятии хлебопродуктов города Ейска, а ныне на пенсии…»

И хотя многое из того, что сообщал Дмитрий Павлович, было известно, меня искренне взволновало его письмо.