Соблазн гнева - Татьяна Голубева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люля-кебаб? Ах да, вспомнил господин Дикулов, кафе же называется «Заира». Значит, тут должен присутствовать некий восточный оттенок в меню.
– Можно кебаб, – согласился он.
Девушка в аккуратном зеленом платьице приняла заказ – два люля-кебаба с рисовым гарниром, два салата из огурцов, два зеленых чая. В ожидании обеда (если это можно было назвать обедом) дядя и племянник как бы приценивались друг к другу, роняя ничего не значащие слова – о погоде, о Думе, о последних катастрофах и катаклизмах…
Но вот наконец на столе появились тарелки с весьма прилично приготовленным салатом и действительно аппетитным на вид люля-кебабом. Музыкант сразу приступил к еде, а Сергей Пафнутьевич, попробовав восточное блюдо и удостоверившись в том, что оно вкусное, некоторое время наблюдал за племянником, собираясь с духом. Наконец он решился заговорить на важную для него тему.
– Видишь ли, Валя, – осторожно начал он, – я недавно перенес серьезную операцию…
– Слышал, – небрежно кивнул музыкант.
– И в общем… Ну, я могу, конечно, прожить еще и десять лет, но не обязательно, – сказал Дикулов. – Скорее, получится гораздо меньше. И для меня стал насущно важным вопрос: кому передать мой бизнес?
– Не мне, – решительно заявил Валентин. – Уж это точно.
– Почему ты так категорически отвергаешь то, чего совершенно не знаешь? Почему бы тебе не присмотреться к делу, прежде чем давать окончательный ответ?
– Не хочу, – коротко бросил музыкант. – Я человек творческий, почему ты не хочешь этого понять? Или ты просто не способен на такое понимание?
– Валя, давай не будем сразу переходить к оскорблениям, – попросил Сергей Пафнутьевич. – Ну что ты сразу в драку кидаешься, почему не желаешь просто порассуждать логически, как свойственно разумным людям?
Кажется, на этот раз он сумел задеть племянника. Во всяком случае, тот не стал огрызаться, а пожал плечами и пробормотал:
– Да о чем тут рассуждать? Я не деловой человек, ты и сам это знаешь.
– Ты думаешь, что ты не деловой. Но ты же никогда не пытался заниматься бизнесом, так откуда тебе знать на самом деле?
– Я знаю, уж поверь, – серьезно сказал Валентин. – Я не могу думать ни о чем, кроме музыки.
– И в кого только ты такой уродился? – недоуменно произнес Сергей Пафнутьевич. – Вроде у нас никто из предков творческими болезнями не страдал.
Валентин неожиданно рассмеялся:
– Творческими болезнями? Прелесть! Значит, с твоей точки зрения, творчество – это нездоровое явление?
– В общем, да, – согласился господин Дикулов. – Нет, я понимаю, конечно, что культура представляет собой самоценность, но… но создают ее все-таки странные люди.
– Не все ли равно какие? Важен результат, а не то, как в глазах других выглядит поэт или художник.
– Да, конечно… Но я все-таки хочу попросить тебя еще раз: потрать хотя бы несколько дней на ознакомление с моей фирмой. Кто знает, вдруг в тебе проснется другая сторона твоей натуры, о которой ты сам пока что не подозреваешь?
Валентин посмотрел на дядю с нескрываемым интересом, и Дикулов внутренне порадовался: не зря он готовился к этой встрече! Не зря посоветовался с опытным психологом, даже прочитал кое-какие книги… Племянник наконец взглянул на него не как на мушку-дрозофилу, невесть как попавшую в чай, а как на человека, достойного внимания творческой личности.
– А ты изменился, – констатировал племянник.
– Смерть очень меняет человека, уж ты мне поверь, – спокойно сказал Сергей Пафнутьевич. – А я ведь умер во время операции.
Валентин вытаращил глаза, и сразу стало понятно: он совсем еще ребенок. Наивный, агрессивный и в то же время чудовищно доверчивый…
– Умер? – растерянно переспросил он.
– Ну да, клиническая смерть.
– Жуть, – констатировал опомнившийся наконец племянник. – Просто жуть. Подумать страшно.
– Ну, что было, то было. Теперь нет смысла все это обмусоливать. Просто прими как факт: я действительно не тот, что прежде.
– Но это не значит, что я должен заниматься торговлей, – окончательно пришел в себя музыкант.
– Валя, опять ты… Я же прошу тебя только об одном: познакомься с делом! И все! И если после того ты снова скажешь «нет», я больше никогда не вернусь к этой теме, обещаю.
– Ну, не знаю… У меня и времени-то свободного нет. Ты же сам говоришь – несколько дней. Где я их возьму?
– Постарайся как-нибудь. Если захочешь – найдешь.
– Да, конечно, возможно все, чего мы по-настоящему пожелаем, – усмехнулся Валентин. – Вот только я не уверен, желаю ли я этого по-настоящему.
– А ты напрягись, разберись в себе, – посоветовал Сергей Пафнутьевич. – Исследуй всерьез глубины собственной личности.
Этим он окончательно добил племянника. Исследование себя было чрезвычайно модным занятием в среде творческой молодежи, об этом сообщил Дикулову психолог. Так что Сергей Пафнутьевич попал в точку, дважды намекнув, что музыкант сам себя не знает.
– Ладно, я подумаю. Позвони дня через два-три, – решил Валентин.
А Сергей Пафнутьевич, вернувшись домой, почему-то вспомнил, как в школьные годы однажды ходил с младшим братом на рыбалку. И как ему весело было наблюдать за тем, как умирает рыба, как белеют ее пустые стеклянные глаза… а младший брат внезапно расплакался и убежал домой. После того Петя никогда в жизни не ел рыбы. Дикулов смеялся над ним… тогда.
Но теперь он, кажется, начал понимать младшего брата.
Ольга больше не заговаривала о том, чтобы пристроить Марину в театральные мастерские, и Марина сделала из этого вполне естественный вывод: главный бутафор счел ее полной бездарью. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Или все-таки хотелось? Марина старалась об этом не думать.
Но почему-то она очень часто вспоминала бутафора. И как они познакомились, и как разговаривали, и как прощались… Чего уж там было вспоминать, непонятно. Мужик как мужик, средней внешности, среднего роста, солидного возраста – под сорок…
Ольга представила его Марине довольно торжественно:
– Вот, Мариночка, это и есть Михаил Игнатьевич, главный специалист бутафорского цеха. – И сразу отошла, предоставив их двоих друг другу.
– Лучше просто Миша, – поспешил сказать главный бутафор. – Меня никто по отчеству не величает.
А он действительно не Михаил, а именно Миша, подумала тогда Марина, ему так больше подходит. И сказала:
– Теплое у вас имя.
– Вот как, теплое? – засмеялся бутафор. – А у вас имя изысканное, благородное.
– Ой, вот уж чего…
Марина умолкла на полуслове. Благородное? Смешно, честное слово. Благородная дева Марина пасет козу и рвет траву для кур. Ищет маслята под залитыми солнцем янтарными соснами…