Сад лжи. Книга 1 - Эйлин Гудж

Однако было в ней и кое-что еще, чего он не мог бы точно определить. При всей ее невинности, при всей изнеженности, где-то в душе, в самой сердцевине, находился твердый самородок, своего рода необработанный алмаз. С холодной расчетливостью оценив, чего он на самом деле стоит, она внутренне презирала его. Как те девицы с длинными загорелыми ногами, в коротеньких теннисных шортах, попивающие чай со льдом на веранде рядом с кортом где-нибудь в Спринг Лейк, Си Герт или Диле, одном из тех дорогих курортов, где он подрабатывал летом, вертясь как белка в колесе. То были дочки богатых папенек, не жалевших денег на уроки тенниса для своих чад, — они могли себе это позволить, как и трахнуть при случае тренершу, если та оказывалась вдобавок еще и симпатичной. Девицы оценивающе глазели на него, пока он собирал пустые стаканы со следами губной помады на краях, словно от розовых поцелуев, а затем равнодушно проплывали мимо, так что в конце концов он оставался всего лишь пятнышком в зеркальных стеклах их солнечных очков, а они продолжали болтать между собой, словно его вообще не существовало, о своих делах, жалуясь на ресторанную еду, на неклеившуюся игру и отсутствие интересных молодых людей.

Нырнув из-под дождя в подвернувшуюся по дороге захудалую кондитерскую, чтобы купить там свежую газету (он был где-то на полпути к метро), Дэвид почему-то вдруг вспомнил Аманду Беринг. Одну из тех загорелых блондинистых сук, болтавшихся на веранде в Спринг Лейк. После того как он долгое время наблюдал за ней — она беспрестанно, в явном беспокойстве, клала ногу на ногу, стоило только появиться поблизости какому-нибудь симпатичному молодому парню, а на корте гоняла мяч с бешеной энергией, не знающей на что себя израсходовать, — у Дэвида появилась решимость заставить ее обратить на него внимание. И удержать его! Девица явно хочет, чтобы ее кто-то трахнул.

К тому лету, имея за плечами год Принстона, Дэвид научился кое-чему, чего не знал раньше. Например, как надо одеваться, чтобы никто не догадался, что ты всего-навсего бедный поляк из Джерси, старающийся произвести впечатление на богатых. Он взял с собой только выцветшие «ливайсы» — джинсы, которые обтягивали его, словно вторая кожа; пару замызганных спортивных туфель; две простые белые рубашки и кашемировый джемпер, оставленный за ненадобностью одним из богатых парней прошлым летом на таком же курорте, как этот. Так что когда он снимал униформу и появлялся в своей одежде, его вполне можно было принять за одного из отдыхающих.

Аманда, должно быть, именно так и думала… по крайней мере вначале.

Дэвид вспомнил об этом со сладким щемящим чувством, беря сдачу и пробегая глазами первополосные заголовки. В глаза ему бросился один из них: «АСТРОНАВТЫ БЛАГОПОЛУЧНО ПРИЗЕМЛИЛИСЬ ПОСЛЕ ОБЛЕТА ЛУНЫ». Читать дальше ему, однако, не захотелось.

Он вспомнил бельведер с видом на газон за главным зданием. Здесь обычно собиралась по вечерам молодежь: ребята курили и быстро пьянели от полпинты «Джек Дениэлс» и «Сазерн камфорт». Дэвид несколько раз бывал там, и однажды Аманда пригласила его сесть рядом. Когда бутылка по кругу перешла к нему, он только сделал вид, что пьет, — Господи Иисусе, с него было достаточно этой отравы дома, у папаши. И держаться он старался как можно незаметнее. Пусть уж лучше считают его скромнягой, чем перепить и оказаться в их глазах дураком.

А потом кто-то предложил поиграть в «да-нет». И тут вдруг он видит хихикающую пьяную Аманду — извиваясь, она сбрасывает с себя джинсы и блузку и в трусиках и лифчике бежит по мокрому от росы газону к бассейну. Остальные, то ли пьяные, то ли разленившиеся, не тронулись с места. Один только Дэвид бросился за ней, опасаясь, что Аманда, чего доброго, выкинет какую-нибудь глупость — бросится в бассейн и утонет.

Он догнал ее, когда она перебегала полосу тени от огромной шелковицы, освещенной луной, метрах в ста от бассейна. Запыхавшаяся, мокрая от пота, она, хохоча, упала ему на руки.

Он взял ее на мокрой траве, не удивившись тому, что она девственница. Не удивился он, и когда, обвив его ногами и покусывая ему плечо, она сдавленно застонала от удовольствия.

На следующий день он подошел к ней, увидев ее на дорожке, ведущей к теннисным кортам. Ракетка в чехле небрежно переброшена через плечо. Густые светлые волосы завязаны в «конский» хвост. Плиссированная белая теннисная юбочка при ходьбе задирается сзади, обнажая сдвоенные полукружья восхитительной белой попки, — там, где врезаются трусики.

Когда Дэвид провел ладонью по ее гладкой загорелой руке и наклонился, чтобы поцеловать, она оттолкнула его с отвращением.

— Послушай, давай твердо договоримся, — прошипела Аманда, сперва убедившись, что поблизости никого нет. — Что бы ни случилось прошлой ночью, этого не было, ясно? И если ты выдохнешь кому-нибудь хоть слово, я стану орать, что ты меня изнасиловал. Мой отец адвокат и, кроме того, порядочная сволочь. Он сделает так, что тебя отовсюду вышвырнут и, возможно, арестуют. Ты ведь не хочешь таких неприятностей, правда?

Он их, естественно, не хотел. Еще бы, без своего приработка он сразу бы лишился средств, которые будут ему необходимы осенью, — на книги, одежду, модную стрижку. Не говоря уж об угрозе лишиться стипендии, если Аманда решится на скандал. Не для того же он, черт побери, корячился тут перед этими суками, чтобы теперь все полетело кувырком из-за какой-то богатой засранки, которая сперва сама ложится под него, а потом тут же о нем забывает. Да чтоб он из-за такой расстраивался? Никогда в жизни!

Конечно, самым мучительным было сознание того, что эта сука с самого начала поняла, кто он есть на самом деле, и решила, что он ей не пара. Он доставил ей минутное удовольствие, как доставляет удовольствие сидящей на диете красотке съеденная тайком конфета. А теперь его вышвыривали, как скомканный фантик.

Он в последний раз взглянул на Аманду, стремясь запечатлеть этот момент унижения в своей памяти, чтобы уже никогда не забыть. Он и не забывал. Никогда. Даже сейчас, когда, выйдя из кондитерской, бежал под проливным дождем, чтобы успеть пересечь улицу, пока горит зеленый свет. До сих пор у него перед глазами стоит то место на освещенной солнцем дорожке, посыпанной гравием, где она тогда остановилась. Самшитовая живая изгородь, поросшая жимолостью. Ленивое жужжание пчел. Доносящееся издалека монотонное гудение газонокосилки… Он помнил все до мельчайших подробностей. Все, кроме ее лица. Вместо него в памяти сохранилось лишь двойное отражение в ее солнечных очках его самого — малюсенького, ничтожного.

Впрочем, «его самого» уже давно больше не существовало. За месяц до возвращения в Принстон Дэйви Слоновиц из Джерси Сити официально стал Дэвидом Слоаном.