В поисках невидимого Бога - Филип Янси

Вдень, когда Билл Клинтон впервые избирался в президенты, я переехал в рай. Мы с женой быстренько заскочили проголосовать, а затем наша верная «тойота», на сей раз обремененная прицепом, повезла нас через Айову и Небраску к нашему новому дому в Колорадо. В сумерках второго дня, когда дорога уже была с трудом различима, мы, наконец, подъехали к месту назначения. Разгрузили матрасы, компьютер, немного посуды и бытовых мелочей — словом, самое необходимое для жизни, пока не придет фургон с остальными вещами. А проснувшись утром, мы увидели, что сосны покрыты искрящимся слоем свежевыпавшего снега, и горы в лучах юной зари сияют мягким розовым светом. Рай, да и только!

Потом несколько недель я расставлял книги, обустраивал свой кабинет и возобновил работу над книгой, начатой еще в Чикаго. Вид из окна кабинета отличался от чикагского разительно! Там я работал в цокольном этаже, и в окне мелькали лишь ноги проходящих мимо пешеходов. Животный мир был представлен голубями и соседскими собаками, которые любили метить нашу дверь, так что время от времени ее приходилось мыть. В Колорадо нас почти каждый день навещали олень и рыжая лисица, не говоря уже о стаях незнакомых птиц, которые чуть не сделали из меня орнитолога. Однажды утром я услышал странный звук. Выбежав на крыльцо в одной пижаме, я увидел лося, который оглашал окрестности мощными трубными звуками. Вокруг сохатого крутились несколько лосих. А в некоторые ночи мы слышали жуткие крики охотящейся пумы.

Каждое время года приносило новые радости. Зимой на снегу можно было различить следы зверей, ведущие к норам, скрытым в скалах и среди деревьев. Весной и летом холмы покрывались ковром из множества диких цветов: разные колокольчики, льнянка, водосбор, ястребинка и исчезающая орхидея калипсо, которая, по мнению ботаников, формой напоминает башмачок морской нимфы безмолвия Калипсо, на семь лет задержавшей легендарного Одиссея на своем волшебном острове. Осенью, когда дрожащие листья осин желтели, а в лучах низкого солнца отливали темным золотом, мы с увлечением наблюдали, как маленькие зверушки делают запасы на зиму.

Вскоре, однако, обнаружилось, что у рая есть и другая сторона. Как–то раз нам пришлось отлучиться на свадьбу друзей. Вернувшись, мы обнаружили в стене дома пятнадцать отверстий. В некоторые свободно проходила ладонь. Отверстия были сквозными, пробитыми в слоях дерева, изоляции и гипсо–картона, и в дом через них заглядывало небо. Когда мы справились у соседей, они ответили, что ничего необычного не заметили, но слышали стук и решили, что мы достраиваем крышу. На следующий день в пять утра тайна раскрылась: наш дом облюбовала стая красноголовых дятлов.

Этим трудности не ограничились. В первую весну мы посадили небольшую осиновую рощицу, удобряли почву и регулярно поливали саженцы. Осинки хорошо принялись и росли до тех пор, пока их не обнаружили лоси, которым молодые деревца пришлись по вкусу.

В дымовую трубу и вентиляцию то и дело попадали белки. Еноты портили кровельную дранку, бурундуки поедали посаженные нами цветы, а кроты и суслики подрывали корни фруктовых деревьев. Одним словом, оказалось, что, подобно всему остальному миру, наш маленький рай — не совсем рай. Могу представить, как среди зверей в лесу разнеслась весть: «Слыхали? Появились новые люди! Белки и еноты — вам крыша, дятлы — вам стены. А теперь давайте поделим растения…»

На новом месте жительства я постиг, что наш мир, во–первых, благой, во–вторых — падший, а в–третьих, его можно спасти. Первое я понял, как только приехал сюда и выглянул в окно. Второе – постепенно, когда оказалось, что наш рай не вполне гармоничен. Третье до меня дошло тоже не сразу.

Выяснилось, что кое–что можно исправить. Чтобы отпугнуть дятлов, я стал вешать на стены сруба резиновых змей, керамических сов и яркие пластиковые мешки. Трубу и вентиляцию мы закрыли от белок экранами, а на кротов пришлось ставить ловушки. Деревья же и кусты я обрызгивал специальными составами, запах которых якобы отпугивал оленей (толку, впрочем, было маловато).

Этот цикл — благость, падение, спасение — можно выявить во всем, что существует на нашей планете. Секс, семья, Церковь, экономика, правительство, корпорации — во всем можно уловить благоухание добра. Но к этому благоуханию обязательно примешивается зловоние порчи, и все требует медленного и долгого процесса очищения, исцеления, спасения. Таков и основной сюжет Библии, и сюжет всей человеческой истории.

Мир — благой. Это засвидетельствовал Сам Творец. Книга Бытия завершает описание каждого акта творения словами: «И увидел Бог, что это хорошо» (Быт 1:4, 10, 12, 18, 21, 25). А по окончании сотворения Бог увидел: «Все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт 1:31).

Работая под тихую музыку в уютном кабинете у подножия Скалистых гор, я легко верю в благость мира. Буквально час назад сытая лиса в роскошной зимней шубе погналась за белкой, но без особого энтузиазма, скорее для порядка. Белка легко удрала и до сих пор сидит на ветке, взволнованным стрекотом высказывая свое возмущение в адрес лисы. С темных елей слетают на кормушку птицы, а затем возвращаются обратно, чтобы расщепить ухваченные семечки. Я мог бы открыть Псалтырь, отыскать псалмы, написанные в окружении столь же дивной природы, и вместе с псалмопевцем воспеть благодать, которая меня окружает.

В прошлые выходные я побывал в Чикаго и посетил концерт, на котором исполнялись две мессы: одна Моцарта, а другая — Антона Брукнера. Сопрано из Италии и меццо–сопрано из Германии, голландский тенор и баритон из Исландии. Концертом вдохновенно руководил аргентинский еврей Даниэль Баренбойм. Под сводами красивого зала звучали музыка Чикагского симфонического оркестра и голоса филармонического хора. Хор на латыни воспел «Слава в вышних Богу» и вознес хвалу Сошедшему с небес Агнцу Божьему, Который победил грехи мира. Во время этого действа, казалось, раскрылись врата небес. И мне, унесенному потоками классической и романтической музыки, было несложно и радостно верить в благость мира.

Но спустя десять минут, когда я выходил из концертного зала, мои, казалось бы, навсегда умолкнувшие сомнения вновь подали голос. Вдоль тротуара выстроились попрошайки, надеясь на подачки от богатых меломанов. Недавно выпавший снег превратился в серую слякоть. Таксисты, соперничая за пассажиров, сердито жестикулировали и гудели в клаксоны. Добро пожаловать в реальный мир! Если бы я вдруг начал петь: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф», меня как пить дать забрали бы в полицию.

Это зло не сотворено. Оно человеческое, напоминаю я себе. Оно марает мир, который изначально благ. Бомжи ночуют на чикагских улицах не потому, что нет ресурсов на постройку социальных центров, а потому, что у кого–то нет сострадания и совести. В мире достаточно еды, чтобы накормить всех нуждающихся, а голод — следствие людской жадности и несправедливости.

Начиная с блаженного Августина, христианское богословие утверждает, что вещи, которые мы называем плохими, на самом деле хорошие, просто вид их искажен, исковеркан. Ложь корежит истину, сексуальная распущенность заливает черной грязью красоту физической любви, пищевая зависимость сводит на нет добро от еды и питья. Зло, не способное создать хоть что–то свое, паразитирует на добре. Как замечает бес Баламут, «удовольствие — Его изобретение, а не наше. Он сотворил все радости и развлечения, а наши научные поиски до сих пор не дали результатов»[37].

Да, многое в нашем мире благом не назовешь. Однако я стараюсь видеть за явным или мнимым негативом глубинное добро. Взять хотя бы человеческое тело: от доктора Пола Брэнда я воспринял, что можно «подружиться» с теми физиологическими процессами, которые мы обычно воспринимаем как враждебные. Практически все неприятности, связанные с нашим телом — нарывы, мозоли, пот, лихорадка, кашель, рвота и особенно боль, — являются защитной реакцией организма. Без этих предупреждающих знаков наша жизнь оказалась бы в большой опасности[38].

Не лишены положительного смысла и душевные страдания. Вы скажете: а что хорошего, например, в страхе? Но если бы не страх, то восходить на вершину горы или спускаться на лыжах по склону было бы крайне опасно. А страх предупреждает нас об опасности, предостерегает от безрассудства. Или представьте мир без чувства одиночества. Существовали бы дружба или любовь без глубинной потребности в спутнике? Пожалуй, если бы не тоска одиночества, мы все сделались бы отшельниками! Именно она ведет нас к людям.

Вообще отрицательные эмоции, если на них правильно реагировать, приносят пользу. По словам психиатра Джеральда Мея, «возможно, здесь, на земле, наш самый драгоценный дар — это отсутствие полноты. Оно становится источником творчества, стремления к Богу. Все лучшее в жизни произрастает из нашей человеческой жажды, из неудовлетворенности».