Простая формальность - Барбара Хоуэлл

Несколько знакомых Мэрион неуверенно поздоровались с ней с другого конца зала, перешептываясь и явно пытаясь угадать, кто ее солидный спутник. Вряд ли больше, чем просто знакомый, судя по ее ужасному виду и неприбранным волосам. Да уж, вид у нее, прямо скажем… Ничего удивительного — другого такого, как Хэнк, ей и за миллион лет не найти. Ее лучшие годы позади, и она должна смириться с серой вдовьей жизнью и остерегаться негодяев и авантюристов. Ха-ха! Плохо твое дело, Мэрион Хендерсон.

Мэрион, видевшая этих женщин насквозь, через силу кивала им в ответ. Женская неприязнь ее не трогала. Ей и без этого было о чем подумать.

— Бет это сделала назло. Чтобы досадить мне, — говорил Клэй. Его глаза, обычно живые и веселые, смотрели растерянно и недоумевающе. — Во всяком случае, так мне кажется. А как по-твоему?

— Не знаю. Рассказывай дальше, — ответила она мягко.

Может, он приехал не успокаивать ее, а получить совет и помощь? Может быть, он делится с ней своими трудностями в надежде, что она — его самый близкий, самый давний враг — поймет их и даже найдет выход? От этой мысли она пришла в восторг. Она почувствовала себя польщенной. Она слегка наклонилась вперед, слушая с преувеличенным вниманием — точь-в-точь как психотерапевты, которых она много перевидала на своем веку.

— Расскажи еще о Бет и о Синтии.

— Бет до осени не может перейти в другую школу, поэтому она уже несколько недель бездельничает дома. Синтия уверяет, что рада возможности побыть какое-то время вместе с дочерью и прочистить ей мозги.

— Получится это у нее?

— Конечно, нет. Она такая же вздорная, как и дочь. Она невыносима. Ты и половины всего не знаешь.

— А я-то считала, что она совершенство, — ответила Мэрион, откидываясь на спинку стула и упиваясь собственной иронией. — Этакая предприимчивая, трудолюбивая мещаночка. Вечно мы придумываем бог весть что о тех, кого не знаем. В конце концов, женщины все одинаковы. Ты слыхал, что жена Черчилля, эта образцовая супруга — советчик, помощник, красавица — в свое время пережила нервный срыв? Терпела, терпела — и не выдержала.

Подали напитки, хлеб и масло. Клэй намазал на толстый кусок черного хлеба два куска масла и начал есть.

— Синтия совсем не такая, как мне прежде казалось. Она любит говорить, что о людях можно судить по их внешности. Что якобы Никсон раз и навсегда доказал: о книге следует судить по обложке. Но ее внешность насквозь обманчива. — Он жадно, почти не жуя, доел свой хлеб.

— Мальчики говорят, что она идеал — лучше и желать нельзя.

— Да, верно. В доме у нее был полный ажур. Чисто, уютно, все подобрано по цвету — и мебель, и обои. Тянула весь дом сама. И жила на гроши. Я думал только об одном: как я необходим ей и ее дочерям. Как много могу для них сделать. Но все это было напускное. На самом деле я нарвался на трех жадных психопаток.

— Бедная, беспомощная женщина… Интересно, почему она решила, что ты клюнешь на такую избитую приманку?

— Я не замечал никакой приманки. Мне все это нравилось, я думал, что обрел наконец покой.

— Нашел пресловутое «вечно женственное»?

— Да, я входил в ее дом в Велфорде и думал: вот таким должен быть дом. Такой дом она устроит мне в Нью-Йорке, моя жизнь с ней будет иной, чем с тобой, без подводных течений, без соперничества. Синтия была само ожидание. Она ждала меня. Какой бы мужчина тут устоял?

— Ясное дело, устоять трудно. Она вышла за тебя в тридцать восемь. Значит, целых восемь лет после развода никто ей не делал предложения?

— Не восемь. Пять. Я решил, что ей просто не попадался человек, достойный ее. — Он покачал головой, усмехаясь собственной глупости.

Она улыбнулась в ответ.

— Да ничего подобного! Ты прекрасно знал, черт возьми, что у нее никого нет и она в полной твоей власти. Иначе ты бы не осмелился предложить ей подписать такой брачный контракт.

— Тогда почему она его подписала?

— Потому что она идиотка. Потому что у нее не было над тобой никакой власти.

— Странно, я считал, что у нее огромная власть. — Он шаркнул ногами, задел случайно под столом ее туфлю и быстро подобрал ноги. — Поверь, я смотрел на контракт как на пустую формальность. Я питал к ней искреннее уважение. Если человек беспомощен и не от мира сего, у него нет конкретной власти, но зато есть нечто иное…

Мэрион бросила на него скептический взгляд. Он скривился, будто съел что-то кислое.

— Я думал, что Синтия чище и умнее меня. Что она поймет, почему мне нужен этот контракт.

— Который окончательно лишит ее всякой власти.

— Но я этого не хотел.

— А так получилось.

— В моих глазах она и сейчас имеет огромную власть. Мне трудно объяснить. Что-то непостижимое.

— Власть, которую дает отсутствие власти? Женщины с тобой вряд ли согласятся.

— Тем не менее это так. Слабые всегда обладают властью. Посмотри на всех этих индийских гуру в отрепьях, на грязных старух, которые промышляют гаданьем. Они отверженные, но мы боимся их предсказаний, запоминаем их слова на всю жизнь. Разве это не власть?

— Чушь это, а не власть!

— Ты неправа. Вспомни Джеки Онассис. У нее нет конкретной власти. Она всю жизнь была молчаливой, пассивной, мирилась с бесконечными изменами мужа. И все же нам до смерти хочется знать, что она думает, мы с нетерпением ждем книги, которую она напишет. Мы верим, что она знает что-то такое, что нам недоступно.

Мэрион усмехнулась.

— Поэтому издатели наперебой ее обхаживают? Надеются уговорить написать такую книгу?

— Вполне возможно. Это было бы дальновидно.

Она легко коснулась его локтя, лежащего на столе. Когда-то они оба развлекались тем, что отыскивали почти во всем скрытую личную выгоду.

— Вот у Розалин Картер, — продолжал он, радуясь ее реакции, гордый тем, что она так внимательно слушает, — была настоящая власть. Она даже присутствовала на заседаниях кабинета министров. Но она нам неинтересна. Если женщина обладает мужской хваткой, она перестает нас занимать. В Розалин не было тайны. Ее книга будет так же неинтересна, как чужой пенис.

— Ладно, допустим, в Синтии есть эта чудесная загадочная беспомощность. Что она знала такого, чего не знал бы ты?

— Абсолютно ничего. Это просто иллюзия. Дурацкое мужское заблуждение. От того, что женщины пассивны, они не становятся умнее. Весь этот домашний уют и хрупкость — чистый камуфляж. Они так же мало смыслят в жизни и так же ожесточились, как мы.

— Но мужчины считают, что мы смыслим больше?

— Да, если женщине удается их в этом убедить. Как удалось Синтии. Она била на то, что она такая бедная и беззащитная, такая кроткая…