Жестокий наезд - Вячеслав Денисов

Мосты рухнули.

Алла вышла за дверь, и сейчас я снова слышу стук каблучков. Только теперь он удаляется...

Найдя в кабинете полотенце и мыло, я вышел, закрыл дверь и медленно пошел в туалет. Чернила «паркер» не отмыть, но это не означает, что не нужно попробовать это сделать. Около пяти минут я драю руки техническим порошком, что оставила под раковиной уборщица, потом еще пять минут отмываю мылом запах этого порошка. Чернила «паркер» отмыть можно. Нельзя их отстирать от одежды. Опять врет реклама. И чернила не стойкие, и порошок бессильный – одновременно.

Только что я потерял человека, с которым работал восемь лет. Действительно, теперь уже не важны мотивы ее поступка. Теперь не важны. После того, как я дал ей шанс, а она его не использовала.

Провернув ключ, я автоматически отмечаю тот факт, что, уходя, закрывал замок на два оборота, а сейчас он замкнут на один.

Она сидела за своим столом, положив голову на рукава своей шубки. Согнутые локти морщили чудный мех норки, и на ее правом рукаве я отчетливо заметил маленький, разошедшийся из-за треснувших ниток шовчик. Можно было подумать, что Алла спит. Потом, приглядевшись, можно догадаться, что она смеется. Только от ее задорного смеха, который меня самого часто заставляет улыбаться, могут так трястись ее плечи. Но она не смеялась.

Девочка плакала.

Нет, не плакала. Она рыдала.

– Я не хотела этого делать, Антон Павлович. Я знала, что это гадко. Я предала вас. Если хотите, убейте меня...

– Ну, это я всегда успею сделать.

Дверь я закрыл уже давно. Хотя лучше было бы этого не делать, потому что в суде, как и в остальных организациях, существуют и основания для возникновения слухов, и люди, их разносящие. Обед вдвоем с секретаршей, при закрытых дверях, обязательно будет истолкован как обед при свечах с последующим страстным разложением секретарши на столе. Именно по этой причине я никогда не закрываю дверь в кабинет. Посыл всех любопытных подальше обойдется дороже.

Но сейчас меня заботила не моя репутация, а ее. И, как ни странно, при этом нужно было закрыть дверь. Если войдет Николаев, он обязательно пригласит Аллу потом к себе и потребует объяснений. Я не уверен, что она не сглупит – скорее, в своих попытках оказаться честной до конца, она начнет говорить правду, правду и ничего, кроме правды. А это как раз тот случай, когда постороннему человеку нужно лгать, лгать и бесконечно лгать. В данной ситуации опереться можно только на меня и защитить могу лишь я. Все, к чему могут привести правдивые показания другому человеку, приведут или к выбросу на улицу, или к скамье.

– Алла, давай все по порядку. Что сейчас происходит?

– Вы не будете ругаться?

Буду ли я ругаться?! Вот вопрос, достойный субтильной леди! Буду ли я ругаться? А что страшнее – если я выругаюсь или начнется уголовное преследование?

– Что у тебя в кармане за документ? И к кому ты, отбивая каблуки, спешила на встречу?

Секретарь вытаскивает из кармана пиджака листок бумаги. Пола ее шубки задирается, юбки почти не видно. Моему взгляду достается лишь маленькая ножка, обтянутая черным чулком. Но Алле сейчас не до смущений, в своей полуобнаженности она не выглядит сексуально. Хотя, конечно, хороша, стерва...

– Вот... Господи, что теперь будет?

Переданный мне лист не что иное, как... повестка из суда. Она с открытой, то есть незаполненной, датой прибытия, но с печатью суда. В первую секунду меня одолевают смутные сомнения. Сразу вырисовывается глубокая комбинация моих врагов, неотразимо направленная мне в сердце. С такими поступками просчитать движения оппонентов просто невозможно, ибо сама суть комбинации чересчур сложна. Что за гадость хотят сотворить Басков и компания, начиная борьбу со мной завладением пустой повестки в суд?

Но уже через несколько секунд все встает на свои места. Когда речь идет о цейтноте, Струге, не нужно слишком сложно относиться к непонятным вещам. Все просто до изумления.

– Я все понял, Алла. А теперь давай по порядку. Вчерашний день, половина первого дня. Ты идешь за пирожками. Рассказывай. – Я кладу повестку на стол и смотрю в ее глаза.

– А откуда вы знаете?.. – Глаза, полные слез, становятся просто неприлично огромными, и в них, слегка подрагивая, стоят два моря. Окулисту с его исследованием глазного дна тут нечего делать. Эти два моря дна не имеют.

Поняв, что в данной ситуации лучше отвечать, нежели спрашивать, Алла начинает повествовать. Оказывается, на своем жизненном пути мой секретарь наконец-то повстречала своего героя. Он обходителен и ласков, щедр и обаятелен, чуток к чужим проблемам и невероятно смешон. Слушая эти определения, я невольно расслабляюсь. Перед моими глазами проплывают Хэмфри Богарт, Марлон Брандо и Делон. Когда же эпитеты у Аллы иссякают и дело доходит до фамилии, сказка заканчивается и я опять напряжен. Впрочем, «напряжен» – это не то слово. Я взрываюсь, как граната в руке нерадивого солдата. После названного имени появившиеся образы рушатся и передо мной хохочет Майк Тайсон. Его металлические зубы блестят, а лоб, высотой в указательный палец, морщится...

– Зверков?!

– Да, Руслан... – Алла смотрит на меня, как на потерявшего рассудок. Почему «ее» герой вызывает у меня такую странную реакцию?

– Этот финик с оттопыренными ушами?! И эта слюнявая игуана уластила тебя до того, что ты готова рухнуть на его деревянные нары, сжимая в руке украденные в суде документы?!! Алла, я в диком ужасе!..

Впрочем, никаких воспитательных мероприятий. Как известно, воспитание человека происходит до двенадцати лет. Все остальное время занимает обучение.

– Значит, так, родная. – Чувства уважения к секретарской красоте я не потерял, но в том, что она во благо, разуверился. – Я хочу знать, с кем ты.

– Антон Павлович, простите меня... Я сама не понимаю, как это случилось... – В двух морях опять начинается прилив.

Понятно, она со мной. Слава богу, что некоторые люди умеют вовремя останавливаться. Где-то в глубине моего пиджака есть платок. Пошарив в карманах, я обнаруживаю его и протягиваю девушке. Она берет его, и теперь вторая пола соскальзывает с колен. Две до изнеможения сексуальные ножки стоят прямо передо мной. Но это не беда. Перед Струге можно даже переодеться, ибо он – судья, а значит, бесполый.

Я вздыхаю и набираю на своем мобильном телефоне номер. Через пять секунд связь вводит меня в контакт с вызванным абонентом и я слышу голос Земцова.

– Александр, это я. Ты где сейчас находишься?

– Под окном твоим я с гитарою...

– Саша, человек сейчас выйдет, но это наш человек. Он будет делать работу.

– Палыч, твою мать... – разочарованно протянул Зема. – Я так и знал, что нельзя ничего Пащенко говорить. Тот обязательно стуканет тебе, а ты расчувствуешься. Все, Антон Павлович, ты все сломал, понял?! Я снимаю людей. Зверь опять за магазином, но теперь вся работа не имеет смысла. Адью...

– Человек сам пошел на контакт с нами! – рявкнул я. – А это называется резкое изменение обстановки! Привыкли топором махать! Если хочешь дело до логического конца довести, то умей лавировать, понял?! – Уловив, что Земцов понял мою правоту, я перешел к делу. – Значит, так... На девчонку вышли неделю назад. Зверков обхаживает ее, поражая широтой интеллекта... Да, интеллекта! Вчера ее склонили узнать, что Малыгин-младший говорил на последнем заседании, а сегодня попросили принести пустую повестку с печатью суда. Якобы для отмазки товарища на работе. Короче, пробивали. Сегодня, я думаю, попросят о главном. Эти люди, Саша, терпения не имеют, а Алла сомнений у них уже не вызывает. Что?..

Выслушав вопрос Земцова, я оторвался от трубки. Не знаю, зачем это нужно оперу, но, наверное, нужно, раз спрашивает. Только, в отличие от Александра Владимировича, вопрос мне нужно сформулировать пристойно.

– Алла, у тебя секс уже был?

– С Русланом или вообще?

И они борются за равные с мужчинами права!

– Алла, со Зверковым.

Та яростно мотает головой из стороны в сторону, и я сообщаю ее ответ оперативнику. Мне приходит в голову мысль, что еще час назад она об этом мечтала, а сейчас, предполагая такую возможность, холодеет душой.

Закончив разговор, я вновь устремляю взгляд к своей помощнице. Она пришла в себя, уже утерла слезы и спрятала под мехом свои ноги без границ. Можно переходить к главному, что я и делаю. Опыта в работе с двойными агентами мне не занимать, хотя горько осознавать тот факт, что я это делаю с довольно близким мне по духу человеком. Через пять минут она все понимает и со всем соглашается. Степень вины передо мной настолько огромна, что она сейчас готова выполнить любую мою просьбу. Усиливая позиции, я достаю из сейфа распечатку Информационного центра на Руслана Егоровича Зверкова, ее героя, и убиваю ее наповал. Ее рыцарь дважды судим. Один раз за вымогательство, второй раз за разбой. Построенный Аллой монумент Зверкова оплывает к ее ногам, как расплавленная парафиновая свеча.