Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

Еще один эпизод способствовал дальнейшему отчуждению между кайзером и канцлером. Вильгельму попали на глаза донесения о передвижениях российских войск в окрестностях Киева, и он решил, что речь идет о военных приготовлениях против Австрии. Он запросил мнение Бисмарка, но тот не торопился с ответом. По его мнению, не было никаких оснований паниковать, а тем более поднимать панику у австрийцев передачей им вышеупомянутых донесений. Вальдерзее и Вильгельм пришли к выводу — канцлер во власти старых пророссийских традиций, он ничего не может поделать со своим естеством пруссака до мозга костей.

Сам Вильгельм, как уже говорилось, предпочитал не выставлять свое пруссачество наружу — за редкими исключениями, когда ему, например, приходилось общаться с представителями юнкерских династий на придворных балах. Открытая демонстрация приверженности «прусским ценностям», считал он, может повредить его популярности. Бисмарк этого не понимал и порой саботировал рассчитанные на благоприятную реакцию общественного мнения мероприятия молодого кайзера. Пример такого саботажа не заставил себя ждать. 15 марта в Берлине по инициативе кайзера открылась международная конференция по защите прав рабочих. Бисмарк с самого начала рассматривал ее как пустую затею и был прав — конференция окончилась ничем. Для Вильгельма все было ясно — виноват только Бисмарк.

К списку прегрешений канцлера добавился еще один пункт: 12 марта Бисмарк провел тайные переговоры с лидером католической партии Центра Людвигом Виндхорстом. Это был вынужденный шаг, с помощью которого канцлер надеялся преодолеть блокаду своих законопроектов в рейхстаге. Центр был сильнейшей фракцией, сторонники Бисмарка — в меньшинстве. Бисмарк, вероятно, планировал заговор с целью ввести в стране военное положение и принять жесткие меры против социалистов. (Для ареста лидеров социал-демократов ему нужно было получить согласие Центра.) Далее, по плану, Вильгельм отрекается от престола в пользу сыновей, а престолонаследники одобряют новую конституцию, запрещающую деятельность «врагов рейха», в частности социалистов. Виндхорст, не предупредив Бисмарка, предал историю гласности, и 15 марта о ней узнал кайзер. Сказать, что он проявил недовольство, — ничего не сказать. Он справедливо заподозрил, что тут не обошлось без закулисной деятельности банкира Блейхредера. Свои эмоции кайзер выразил фразой, которая не лучшим образом сказалась на его репутации: «Иезуиты и евреи всегда находят общий язык».

Кайзер немедленно потребовал экипаж и отправился на квартиру Герберта на Вильгельмштрассе, где имел обыкновение ночевать Отто Бисмарк во время своих наездов в Берлин. Канцлер еще был в постели. Ворвавшись в спальню, Вильгельм, сорвав шляпу и перчатки, нервно спросил: «Светлейшество, что у Вас происходит с Виндхорстом?» Бисмарк был изумлен — он не ожидал, что католический лидер предоставит газетчикам свою версию их беседы — во всяком случае, так оперативно. Натянув на себя простыню (Бисмарк был не одет), он ответил: «Сожалею, но я не могу предоставить Вашему Величеству сведения о переговорах с партийными лидерами, пока эти переговоры еще не окончены и не дали результатов».

Вильгельм негодовал: зачем Бисмарк выбрал частную квартиру для обсуждения государственных дел? Тот надменно заявил, что монаршие приказы и запреты не действуют в его личных покоях. «Даже когда речь идет о приказах Вашего короля?» «Даже и тогда», — ответил Бисмарк. Вильгельм обрушился с площадной руганью на Блейхредера и евреев вообще. Бисмарк с достоинством парировал: они составляют «полезный элемент человеческого общества» и выполняют важные функции, особенно при зарубежных дворах. Вильгельм выразил желание ознакомиться с оригиналом постановления кабинета 1852 года. Бисмарк замешкался, но затем твердо заявил, что сейчас не сможет удовлетворить его пожелания. В ответ Вильгельм потребовал от канцлера написать прошение об отставке.

Позднее Вильгельм описывал свое поведение иначе: он отправился к Бисмарку «почти как покорный слуга» к своему господину, ограничился скромной просьбой несколько увеличить роль монарха в принятии политических решений, дав ему право предоставлять аудиенции отдельным министрам, а не только канцлеру. В мемуарах он писал, что «был тогда молод и хотел сделать все как лучше. Прежде всего речь шла о том, что новый век трудно понять людям старшего поколения, они должны уступить место более молодым; те, кто не может идти в ногу со временем, должны уйти». Выслушав все это, Бисмарк вышел из себя, и вот что последовало:

«Я сидел за столом, покуривая сигару, ножны с саблей между ногами. Канцлер стоял передо мной. Чем более агрессивно он себя вел, тем спокойнее становился я. Под конец он схватил большой портфель с бумагами и шарахнул им по столу. Я испугался — вдруг он запустит в меня чернильницей! Конечно, тогда я воспользовался бы саблей. Но потом я подумал: не может быть, чтобы князь настолько потерял всякое почтение к своему монарху. Мое хладнокровие на него, видимо, подействовало. Он неожиданно разразился рыданиями. Потом опять последовал приступ ярости…»

Другие источники не подтверждают версии о вежливо-рассудительной манере поведения кайзера в этом эпизоде. Во всяком случае, ясно, что Вильгельм решил раз и навсегда отделаться от властного канцлера. «Править страной может только одно лицо, это лицо — я, и каждый, кто против, будет раздавлен» — так передает слова Вильгельма автор, который пользовался особым доверием Вильгельма в изгнании. Вальдерзее был в восторге — его мечты наконец сбываются. Он записал в дневнике услышанную от Вильгельма версию разговора:

«Случился большой скандал! Я только что от канцлера. Был большой спор, теперь все кончено — и наилучшим образом… Я сказал канцлеру, что в настоящее время он не уполномочен вести переговоры с господином Виндхорстом, тем более не информируя меня об этом. Он ответил сразу в очень агрессивной манере, что в своем качестве ответственного министра-президента он может принимать любого, кого считает нужным; кроме того, он один только и может перехитрить Виндхорста, никто другой на это не способен».

Далее, по версии Вальдерзее, Вильгельм по сути согласился с этим доводом Бисмарка, заметив только, что все было бы замечательно, если бы Герберт потрудился сообщить ему о переговорах.

Другим яблоком раздора стало постановление кабинета 1852 года, согласно которому обсуждение политических вопросов с прусским королем было прерогативой канцлера. Вильгельм хотел отменить это постановление (однако позже он изменил свое мнение, и постановление продолжало действовать). Это был предлог — Вильгельм откровенно говорил Вальдерзее, что это лучший официальный мотив отставки. Вальдерзее добавил от себя уже упоминавшееся обвинение в адрес канцлера: он сознательно утаивал информацию об угрозе агрессии со стороны России и Франции.

Как бы то ни было, сам Бисмарк не ощущал себя проигравшей стороной в этой стычке с юнцом кайзером. Иначе вряд ли он решил отпраздновать ее окончание бутылкой шампанского. Видимо, немалое удовлетворение Бисмарк испытал, наблюдая реакцию кайзера на перехваченное письмо русского царя, которое канцлер почтительно вручил Вильгельму, — скорее всего в опровержение обвинений, что Бисмарк не следит за русскими делами и не информирует о них кайзера. Оказывается, царь отзывался о своем немецком родственнике как о «помешанном», «мальчишке, который получил плохое воспитание и которому нельзя доверять». Ввиду горделивых деклараций Вильгельма о том, какие хорошие отношения он завязал с российским монархом, это выглядело особенно унизительно. Кайзер даже решил было отменить официальный визит в Россию. Вальдерзее скандал дал дополнительный довод в пользу немедленного увольнения Бисмарка: почему он раньше не просветил кайзера насчет вероломства русского самодержца? Вильгельм в ответ ограничился пожатием руки и замечанием: «Спасибо, все скоро будет хорошо. Хорошей охоты!» (Вальдерзее отправлялся пострелять зверя.)

16 февраля Вильгельм категорически потребовал от Бисмарка доставить ему оригинал постановления 1852 года. Канцлер медлил, к нему был послан Ханке с поручением получить от Бисмарка письменное прошение об отставке. 18 февраля кайзер и Вальдерзее встретились на церемонии освящения гарнизонной церкви в Шпандау. Генерал осведомился, получил ли кайзер какой-либо ответ от Бисмарка. «Нет. Ни прошения об отставке, ни текста постановления», — бросил Вильгельм. С аналогичной миссией к канцлеру был послан Луканус. Вальдерзее решил ковать железо, пока горячо, — он, конечно, не настолько тщеславен, чтобы желать для себя должность Бисмарка, но если его величество прикажет… К вечеру в Берлине объявился Эйленбург. Вильгельм ввел его в курс событий: «Ввиду его буйного поведения другого выхода я не вижу. Печально, конечно». Как вспоминает Эйленбург, Вильгельм указал ему на фортепиано: «Ну, хватит об этом, давай помузицируем. Спой что-нибудь». Вокальный вечер был прерван появлением Ханке. Вильгельм, прочтя врученную ему бумагу, возликовал: «Уходит! В отставку!» Комментарий Эйленбурга звучит несколько суховато: «Мне пришлось спеть больше обычного». Кайзер, отметил он, был бледен и нервозен.