Пермские чекисты (сборник) - Коллектив авторов

— Если есть толк у парня — пущай учится, Иван! Может, в большие люди выйдет, после добром тебя вспомянет.

— Так-то оно так, дак ведь... а робить-то кто станет?

— Я, тять, буду робить-то, буду! Я помогать вам стану.

— Э-кх...

Муж тетки, Иван Егорович Кузнецов, приехавший из города, внес последнее решающее слово (он был грамотный, уважаемый в семье человек):

— Пущай Павел учится, Иван. Это ведь хорошее дело, ему содействовать надо.

И осенью парнишка пошел в восьмой класс. Зимой жил в школьном общежитии, а до Октябрьских праздников и после Первого мая каждый день бегал в школу из деревни: девятнадцать километров в один конец, девятнадцать же — в другой. Зимой продукты из дома брали на неделю. И все равно ребята старались поработать где-то, заработать еду или денег, чтобы меньше быть в тягость своим семействам. То пилят, то колют дрова, то огребают снег. И все лето, всю крестьянскую страду работали в колхозе, в своем хозяйстве. А там — не больно засидишься.

Так что трудиться ему было не привыкать.

Показания родственников, в общем, ничего особенно нового к характеристике личности Штейникова не прибавили, все — и мать, и сестра, и бывшая жена, и сожительница из Калино, и другие — сходились в одном: человек пустой, злой, вороватый, никак не может найти себе места, успокоиться: то сидит в тюрьме, то шляется по белому свету незнамо где. Не работает, на что-то живет — значит, занимается, как раньше, кражами.

Те, с кем Штейникову пришлось отбывать наказание в колонии, говорили так: замкнутый, гордый, любит ставить себя выше других.

— Чем же это было вызвано? — удивлялся Павел Иванович.

— Видите, он считал себя исключительно важной персоной, крупным железнодорожным вором, говорил порой, что всех нас в грош не ставит, что мы все на свободе только пьянствуем и занимаемся мелочевкой от одной отсидки до другой, а вот он делает большие дела и живет, как король: ездит в мягких вагонах, имеет роскошных женщин, отдыхает на лучших курортах, деньги текут сквозь его пальцы тысячами. Мы не возражали ему: действительно, бывают времена, когда идет фарт. До какого-то момента. Ловкость, хитрость тоже много значат...

Однако перед администрацией колонии Штейников умел себя поставить и держался у нее в доверии: не нарушал дисциплину, на собраниях призывал всех покончить с преступным прошлым, выполнял производственные задания, состоял даже членом секции внутреннего порядка. За это его представили к условно-досрочному освобождению, и он вышел на свободу раньше, чем закончился срок его наказания, определенный судом.

Розанов поднял предыдущее «дело» Штейникова. Хотя судим он был за квартирную кражу, ряд материалов там свидетельствовал о том, что Штейников действительно был железнодорожным «гастролером», занимался кражами багажа пассажиров, хотя не брезговал и квартирами: при задержании у него обнаружили отмычку и 19 замочных ключей. В напарники себе он обычно подбирал женщин. В линейных пунктах милиции, где задерживался Штейников, Павлу Ивановичу назвали несколько подружек обвиняемого — все это были бродяжки, питающиеся и обитающие возле дороги, не имеющие дома. Как их называют местные жители — «шишиги».

Работу по выявлению возможных сообщников Штейникова областное управление КГБ проделало огромную. Постепенно картина прояснилась, и пришла уверенность: не было преступной группы, не было сговора с целью подготовки диверсии, крушение поезда устроил один человек. Но зачем ему это стало надо? И на допросе Павел Иванович задал ему такой вопрос:

— А! Какая вам разница? Разобрал и разобрал. Ведь я же все признаю.

— Да нет, есть разница...

— Да это просто злоба во мне бродила... Злой я был в последнее время, гражданин следователь. Меня ведь еще и с работы неправильно уволили: я подал заявление на расчет, отработал, как положено, двенадцать смен и не стал выходить на работу, а они меня уволили за прогулы. Одно к одному... озлился я сильно.

— И совершили такое серьезное преступление. Ведь только чистая случайность — передние вагоны попали на торфяную почву — спасла от жертв, которые могли быть огромны. А мотивы выдвигаете — железнодорожникам, начальству СМУ, еще кому-то за смерть шурина... Каждый из них не настолько значителен, чтобы подвигнуть человека на такое преступление. Однако если мы возьмем их вместе, в совокупности... Вы, по сути, недовольны обществом, в котором живете.

— Ну, гражданин следователь... — Штейников скривился, сощурил хитрые глаза. — Да так я к каждой статье могу недовольство пришить. Вор, к примеру, тоже всегда недоволен.

— Да? Чем же?

— А собственным карманом. Тем, что в нем денег не столько, сколько ему хочется. И тоже на общество можно вину свалить.

— Не стройте из себя наивного, Штейников. Вор отлично знает, на что посягает. Конечно, с вами случай особенный... Вы еще в колонии, когда отбывали наказание, видели свою будущую жизнь такой: ездите по железной дороге, в мягких вагонах, такой изящный, хорошо одетый, денег полно, роскошная подружка в спутницах, и — чистые купе. Обворовываете людей. Живете в шикарных отелях, вечерами обязательно — рестораны, развлечения — какие пожелаете... А что оказалось на деле? Обыкновенный труд вы презирали, он казался вам недостойным вашей высокой натуры делом, занять то место в воровской иерархии, которое вы сами себе определили, не смогли; в самом деле, что же это такое: из пассажирских вагонов вас гонят, как безбилетника, вместо роскошных женщин — грязные шаромыги, постоянного угла нет, с работы уволили... Да, не дают жить так, как хочется. Общество не велит. Вот вы на него и окрысились. И уж тогда стало все равно: что поезд вместе с людьми под откос пустить, что взорвать что-нибудь, — а я уверен, вы бы это сделали, если бы представился случай, — лишь бы только свою злобу на чем-то, на ком-то выместить. Это — акт мести обществу. А в нем действует установленная форма правления, в данном случае — Советская власть. Она и есть объект вашего посягательства. Что, не поняли?

— Да нет, чего уж тут непонятного...

Первоначально поведанная Штейниковым схема совершения им преступления разрушилась в ходе тщательной проверки следствием. Павлу Ивановичу Розанову удалось проследить весь путь обвиняемого той злополучной ночью вплоть до того момента, когда он вышел на полотно между отметками «166-й...» и «167-й километр». Вышел из леса, а отнюдь не шел до того по путям. А, значит, и замысел возник у него не внезапно, когда он присел отдохнуть на рельс. Здесь была тщательно подготовленная, заранее обдуманная акция. И она готовилась: иначе зачем было бы собирать по разным местам и таскать с собою тяжелый железнодорожный инструмент, предназначенный лишь для разборки пути? Подлинный мотив действий преступника оформился к концу следствия полностью: озлобленность, лютая ненависть ко всему сущему, в первую очередь — к установленным в обществе порядкам.