Аналогичный мир - 3 (СИ) - Татьяна Зубачева

Тарелки и миски пустели, да и время не раннее, и уже начали вставать и прощаться, желать хозяевам счастливого Рождества, веселья и богатства этому дому. Женщины целовались с Зиной, мужчины обнимались с Тимом или просто жали руки. Со смехом и шутками разобрали гору одежды и обуви в прихожей и шумной толпой вывалились из дверей.

— Эркин, ты иди, — Женя быстро чмокнула его в щёку. — Я Зине помогу убрать и приду. А то там Алиса одна.

— Ладно, — секунду помедлив, кивнул Эркин, — Я тогда пока…

Он не договорил, потому что вмешалась Баба Фима.

— Да ты что, Женя, давай иди. И без тебя управимся. Иди-иди.

И она чуть ли не вытолкала их за дверь, еле-еле попрощаться успели.

На лестничной площадке Женя рассмеялась.

— Ох, как Баба Фима командует.

— Как генерал, — кивнул Эркин, одной рукой обнимая Женю за плечи. — Тебе не холодно?

— Нет, что ты.

Женя высвободила из-под платка руку и обняла его за талию. Так, в обнимку, они и пошли вниз по лестнице.

Когда вся посуда была перемыта и громоздилась на столе в кухне аккуратными стопками, Баба Фима поцеловала Зину, поцеловала и Тима, властно наклонив его голову к себе, пожелала им счастливого Рождества. Зина даже не пошла провожать её, а обессиленно села у стола и сидела так, пока Тим закрывал за Бабой Фимой дверь, а потом укладывал спать Дима. Катя уже спала, как была, одетая, поверх одеяла, и не проснулась, когда Тим раздевал её и укладывал. Зина и слышала всё это, и знала, что это же её дело, а встать не могла. Вот ведь как, и не делала ничего, а устала.

Тим погасил свет в детских комнатах и вошёл в кухню.

— Устала?

— Да, — виновато улыбнулась Зина.

Тим подвинул табуретку и сел рядом с ней, обнял. Зина, вздохнув, положила голову ему на плечо, такое сильное, твёрдое… — Давай, — улыбнулся Тим, — давай я отнесу тебя.

— Да ты что?! — ахнула Зина.

Но он уже подхватил её на руки и встал. Зина оказалась тяжелее, чем он ожидал, но он сумел донести её до спальни и положить на кровать. И лёг рядом, переводя дыхание.

— Господи, Тимочка, — тихо смеялась Зина, — господи…

Она повернулась набок и обняла его, поцеловала. И Тим так же порывисто повернулся к ней.

— Ой, Тимочка, — Зина ойкнула, прижимая его голову к своей груди. — А свет-то забыли. Нет уж, Тимочка, давай уж по-человечески, а то это ж как…

Тим со вздохом оторвался от неё. И, в самом деле, чего они в одежде, будто второпях или украдкой.

— Ох, Зина…

— Да ничего, Тима, я уж мигом, — целовала его Зина.

Тим встал и пошёл в ванную. А когда вернулся, кровать уже была разобрана, И Зина в одной рубашке быстро переплетала на ночь косу.

— Ты, Тимочка, свет погаси и ложись, я только к Диме с Катей загляну.

Тим молча кивнул. Зина быстро шмыгнула мимо него, а он стал раздеваться. Не спеша, спокойно. Он у себя дома. Раздевшись, подошёл к двери, полюбовался отражением лампы в блестящем, как зеркало, паркете. Где уж там парня учили, но этому, надо признать, выучили хорошо. Щёлкнул выключателем и уже в темноте вернулся к кровати и лёг, как всегда, к стене. Блаженно потянулся и тут вспомнил. А ёлка! Чёрт, ему же говорили. Внести и поставить ёлку, чтобы она за ночь оттаяла, а с утра тогда уж наряжать и готовить. Он откинул одеяло и сел на кровати. Так. Одеваться, как на улицу, не стоит, но хоть штаны с рубашкой натянуть надо. И когда Зина вошла, он попросил её.

— Включи свет.

— А что такое, Тимочка?

— Забыл совсем. Ёлку надо внести и поставить.

— Да завтра, Тимочка.

— Нет, — твёрдо ответил он, застёгивая штаны. — Я быстро. Ты не ходи, простудишься.

Но Зина всё-таки пошла за ним, только платок на плечи накинула.

Тим на кухне сдвинул штору, закрывающую окно и дверь на кухонную лоджию, повернул запоры — верхний, нижний, средний — и открыл дверь. Холодный воздух ударил его в лицо и грудь, и, преодолевая его, он шагнул на лоджию, взял твёрдую, плотно увязанную ёлку и шагнул обратно. Ушло на это несколько секунд, но, закрывая дверные запоры — в той же последовательности — он ощутил… не пережитый холод, а блаженное тепло кухни.

— В залу поставим, Тимочка?

— Да. В гостиную.

Тим занёс ёлку в гостиную и включил свет. Зина побежала в кладовку за крестовиной. Тим распустил стягивавшие ёлку верёвки, и, когда Зина принесла крестовину, он вставил холодный шершавый ствол в отверстие и тут же беззвучно выругал себя за глупость: надо было сначала вставить, закрепить, а потом верёвки снимать, а то теперь лезут колючие ветки в лицо. Но встало хорошо, подтёсывать не понадобилось, а когда отогреется и разбухнет… И наконец поставил её.

— Посередине сделаем?

— Нет, — сразу решил Тим, вспомнив виденные им когда-то украшенные к Рождеству дома беляков. — Вот в этот угол.

И, опасаясь поцарапать паркет, отворачиваясь от лезущих в лицо колючих ветвей, взялся обеими руками за ствол, приподнял и перенёс ёлку в угол так, чтобы свет падал и из окна днём и вечером от люстры. И чтобы с любого бока подойти было можно.

— Вот так, — выдохнул Тим, отступив на шаг.

— Ага, — согласилась Зина. — А наряжать завтра будем.

Тим ещё раз придирчиво оглядел ёлку со всех сторон: не клонится ли куда — и удовлетворённо кивнул.

— Хорошо.

— Хорошо, конечно, — кивнула Зина и тут же ойкнула. — Ой, а воды-то не налили! Я сейчас.

Она выбежала из гостиной, чем-то где-то громыхнула и бегом вернулась с плоским тазом, который подсунули под ёлку так, чтобы срез ствола чуть-чуть не касался дна. Пока Тим заново укреплял ствол, Зина принесла в ковшике воды и налила в таз.

— Вот так, Тима. А теперь спать пошли. Завтра всё уберём.

— Завтра, — согласился Тим.

Выходя из гостиной, он погасил свет, и до спальни они дошли в темноте. Не зажигая света, разделись и легли. Тим обнял, притягивая к себе, Зину.

— Замёрзла?

— Да нет, Тимочка, — тихо засмеялась она.

Всё её тело колыхнулось от этого смеха, и Тим тоже засмеялся, налёг на неё. Зина готовно поддалась. Её мягкое тёплое тело колыхалось под ним, послушно отзываясь на каждое его движение. Так было каждую ночь, и каждую ночь он заново удивлялся тому, что это с ним, на самом деле. И каждую ночь тёплые мягкие губы Зины прижимались к его губам, и её шёпот, повторяющий его имя и ещё какие-то слова, обжигал его ухо, и он засыпал, обнимая её, и её руки гладили его волосы и натягивали на него одеяло.

— Спи, Тимочка, спи, родной мой, любимый мой, единственный мой.

Днём она ему этого не говорила.

Алиса встретила их, насупившись. Конечно, она была обижена тем, что её не взяли на беженское новоселье. Но тут началась суета с ёлкой. Эрик затаскивал её с лоджии, её укрепляли в крестовине, приспосабливая ещё сначала ведёрко, а потом тазик для воды и устанавливали в большой комнате. Это было так интересно и весело, что Алиса забыла о всех обидах. А потом они ужинали и после ужина играли. В мозаику. И не на кухне, а у неё в комнате, за её столом. И они с Эриком сделали наконец большой венок. И мама с ними играла.

Когда Женя предложила Алисе отправиться спать, та не стала спорить. Пластинку с венком оставили на столе, чтобы было красиво. Алиса проверила, легли ли спать Линда, Мисс Рози, Спотти, Дрыгалка и Андрюша, и отправилась в вечерний поход в уборную и ванную.

Пока Женя укладывала Алису, Эркин быстренько перенёс свою сумку с вешалки в кладовку и сунул к остальным своим пакетам с подарками, а два апельсина принёс в спальню и спрятал под подушку Жени. Озорство это, конечно, но… он сам не понимал, зачем это сделал, но… сделал и всё. Два больших апельсина… запах апельсиновых корок… как он сводил его с ума в лагере после той поездки за фруктами, упрямо напоминая о несбыточном… кисло-сладкий сок на губах и языке… Эркин тряхнул головой и подошёл к окну, поправил шторы, посмотрел, как там хризантемы. От белых лохматых шариков пахло чуть горьковато и очень приятно. Ну вот…

— Эркин, ты в душ?

— Да, — оторвался он от окна. — Я мигом.

— Хорошо, я пока посмотрю, что нам ещё завтра купить, — улыбнулась Женя.

В душе Эркин быстро разделся, засунул трусы в ящик для грязного, где уже лежали его портянки, рабочее полотенце и креповая рубашка. Много стирки накопилось. Надо будет и самому стирать, а то он свалил всё на Женю. Эркин задёрнул занавеску у душа и пустил воду. Уф, хорошо как! Даже потянуться чуть-чуть, вот так, и помять мышцы на руках и ногах, вот так… Ну, всё. Конечно, можно ещё пополоскаться, но Жене тоже помыться надо. Со вздохом Эркин выключил воду, раздвинул занавес и перешагнул на пушистый коврик, полукольцом окружавший душ. Коврики для ванной и уборной им подарили, и теперь что туда, что сюда можно босиком заходить: кафеля почти и не видно. Эркин сдёрнул с сушки большое — чуть меньше простыни — мохнатое полотенце, вытерся, ещё раз растеребил и вытер волосы, повесил на сушку и расправил полотенце, оглядел ванную. Вроде порядок. Ну вот, время позднее, Алиса спит, но… нет, не стоит нагишом. Он натянул старые джинсы и вышел из ванной.